ЕГО ПОЭЗИЯ НЕ РАССТАЕТСЯ С ЖИЗНЬЮ

Еще полгода назад мы все были полны надежд и верили в чудо. Верили, что он будет еще долго жить рядом с нами, по-прежнему радуя нас своими новыми сборниками стихов, своей горячей публицистикой, блестящими переводами из русской, испанской, аргентинской поэзии, своей дружбой. Он так остро ощущал жизнь и любил ее! Но увы... Чуда не произошло.

ОВАНЕС ГРИГОРЯН УШЕЛ ИЗ ЖИЗНИ ВЛЮБЛЕННЫМ В НЕЕ, очарованным вечной красотой нашей земли и ее речью, в то же время горько переживающий за трагические страницы нашей истории... Эти переполнявшие его чувства любви и нежности, горечи и печали придавали его поэзии ту степень серьезности и подлинности, которая с полным правом позволяет говорить о его близости к традициям армянской классики.

Вся жизнь Ованеса Григоряна была пронизана поэтическим светом, и эта черта сказалась не только в его программных стихах, в его замечательных публицистических и литературных статьях. Он умел слить воедино мысль и эмоцию, краски мира, которыми жива поэзия. Ему одинаково были близки радости и боль человеческого сердца. Даже раннее его творчество свидетельствовало об авторском вкусе, протестующем против шаблона и литературной приземленности. В нем было собственное ощущение явлений. О своем раннем поэтическом опыте он порой говорил и грустно, и, может быть, чуть иронически, но всегда со щемящей жалостью об ушедшей юности, с чуть звучащими в его голосе болью и добротой.

Ованес был настоящим передовым человеком в лучшем понимании этих слов - истинным поэтом, тонким, глубоким, обладал творческим, беспокойным характером и всеми необходимыми редкими качествами, которые ставили его в первый ряд среди ведущих современных деятелей армянской культуры. Он так глубоко и проникновенно выражал чувства, как только мог это сделать подлинный талант, дарованный самой природой. Над каждым своим стихотворением он работал кропотливо и тщательно, требовал от стихов композиционной завершенности и совершенства обработки. Более чем кто-либо из поэтов его поколения, он был далек от "вдохновенной" неряшливости. Можно было предполагать, что лирика его будет отмечена печатью педантичной мудрости. Но даже самое поверхностное знакомство с нею доказывает обратное.

Многие его стихотворения захватывали своей глубиной и непосредственностью, искренностью и труднодоступной для художника высшей простотой, о которой мечтает и к которой стремится каждый поэт. Талант и культура, скромность и искренность, прекрасное знание изображаемого, тонкое чутье, замечательное чувство стихии языка - вот что было главным в поэте. И все это при необычайном многообразии переживаний, удивительной человечности и умении сосредоточить чувства и мысли на главном.

СЕГОДНЯ ТРУДНО ПРЕДСТАВИТЬ АРМЯНСКУЮ ЛИТЕРАТУРУ БЕЗ ЕГО ИМЕНИ, без сборников "Медленные часы", "Ангелы с небес детства" и других, без его замечательных стихов, переводов, над которыми он работал так же, как и над своими произведениями, отдавая всего себя. Для него были зримы и осязаемы краски каждого переводимого им произведения. Он очень чутко передавал их по-армянски. Так было с переводами из Хосе-Ортего, Хулио Кортасара и других.

Ованес Григорян был обладателем литературных премий имени Аветика Исаакяна за сборник "Медленные часы", премии "Ваагн" за книгу стихов "Ангелы с небес детства", был удостоен медали Мовсеса Хоренаци.

Возможно, поэт мог сделать еще больше, чем он успел в течение, к сожалению, недолгой жизни. Но его пример убеждает нас, что значение художника определяется совсем не количеством созданных произведений. Не количество строк дает поэту право на любовь современников и память потомства, а мудрость и глубокое содержание. Ованес Григорян вызывал неотразимую симпатию у всех, кто его видел и знал. Разгадка тайны - в нем самом. В нем видели Личность, зримое воплощение утонченной духовности. Это выражено и в его поэзии, которая не расстается с жизнью. Рожденная любовью к ней, она остается с людьми.

Наталия ГОМЦЯН

Так это было

И Господь пожелал написать
БЛАГОДЕНСТВИЕ
на твоей земле — из конца в конец,
но, увы, это слишком длинное слово
не влезло в границы твоей земли…
И Господь пожелал написать
УМИРОТВОРЕННОСТЬ,
но, увы,
это слово тоже оказалось длинным,
и даже его половинка
не влезла в границы твоей земли…
Что оставалось Господу?
Оставалось короткое слово БОЛЬ,
оставалось короткое слово СКОРБЬ,
оставалось короткое слово ПЛАЧ,
потому что только они и могли
уместиться на этом клочке земли…

Город чемоданов

В этом городе давно нет очередей,
кроме тех магазинов, где продают чемоданы.
Спрос на большие и вместительные,
хотя средние и маленькие тоже не залеживаются.
Есть даже чемоданы для новорожденных.
Влюбленные приходят на свидание с чемоданами,
в которых есть все необходимое, чтобы тут же
отправиться в дорогу. Даже здания здесь чемоданоподобны:
стоят кучкой, точно в зале ожидания.

В большой моде нынче женские зады в форме чемоданов,
а у мужчин — такой же формы туловища.
Покойников кладут в удлиненные чемоданы,
похожие на гробы, желают счастливого пути
и осторожно, заботливо предают земле, как багаж,
который спустя какое-то время будет
в обязательном порядке получен обратно.

А по вечерам люди садятся у окна, как в поезде
или в самолете, и, чуть сдвинув занавеску, мечтательно
смотрят на смутно виднеющиеся вдалеке
контуры Больших и Малых чемоданов,
и болит у них душа за этот
давным-давно утраченный
драгоценный багаж…

Перевод Альберта Налбандяна

Армения

Это моя страна. Она
настолько мала, что, уезжая вдаль,
я без труда беру её с собой.
Она мала, как новорожденное дитя.

Она мала, как престарелая мать.
На карте мира
едва различимой слезинкой
светится мой Севан.

Это моя страна. Она настолько мала,
что я упрятал ее в сердце,
чтобы не потерять.

* * *

Отец и мать -
как две горящие свечи
на плоскости моих ладоней,
как две тающие свечи,
отец и мать.

Я осторожно иду
сквозь года,
чтоб эти свечи
не задуло Время.

Я прохожу,
дыханье затаив.
И светом надвое
разделено мое лицо.

И четверть века
где-то за спиной.
Еще лет двадцать пять -
и тьма меня накроет.

Накроет тьма -
меня не станет.

Отец и мать -
две тающие свечи.

То весел я,
то грустен,
освещенный их родимым светом.

На плоскости
моих ладоней -
две тающие свечки
на пальцы проливают мне
горячие восковые слезы.

х х х

Родился ранним, бедным
гюмрийским утром...
Сестра, которая пришла в этот мир вместе со мной,
умерла через несколько часов.

Августовское солнце, взошедшее давным-давно,
безучастно взирало на нашу семью,
которая в смятении то смеялась от радости, то плакала от горя.

Сейчас уже никто не помнит в нашем доме
сестричку, которая жила лишь несколько часов
в то послевоенное, голодное утро...

Только я не могу забыть ее
и порой, просыпаясь от сердечной боли,
вглядываюсь влажными глазами в тишину
и миг за мигом вспоминаю те девять месяцев,
которые мы прожили вместе
в лучшем времени нашей жизни.

Перевод Е.Шуваевой-Петросян