МАЛЕНЬКИЕ ОКОЛОЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОРИИ

Так уж получилось, что, женившись, я получил кроме жены не хрестоматийную тещу и тестя, а очень милых, добрых и интересных людей, которые приняли меня как родного. Я их тоже полюбил, вопреки расхожим представлениям "теща - зять".

ТЕЩА И ТЕСТЬ БЫЛИ ПИСАТЕЛЯМИ, ДОЛГИЕ ГОДЫ ЖИЛИ В ЕРЕВАНЕ, но после того, как дочь вышла замуж, переехали в Москву. Теща издавала книги и была желанным автором "Огонька"; тесть стал популярным драматургом, чьи пьесы ставили в московских театрах известные режиссеры. Оба они были членами Союза писателей, а главное, членами Литфонда. Литфонд был едва ли не самой полезной структурой Союза писателей и ведал всем - от организации отдыха своих членов (и их семей) в подведомственных домах творчества до решения организационных и финансовых вопросов в связи с ушедшими из жизни писателями.

В те далекие молодые годы мы с женой любили проводить летний отпуск в дальних автомобильных поездках, но были и другие варианты отдыха – дома творчества Литфонда, куда мы могли попасть вместе с родителями супруги или с их помощью. Дома творчества были практически во всех живописных уголках страны, в том числе на Рижском взморье, в Дубултах и Крыму, в Коктебеле. Мы же больше любили Коктебель, где и море было теплым и, в отличие от Дома творчества в Дубултах, было много представителей других творческих союзов и Академии наук, художников, артистов, ученых.

Коктебель. Хиппи, Бруно Понтекорво и Мариэтта Шагинян

На берегу живописной бухты у подножия горы Карадаг Максимилиан Волошин в 1903 году начал строить дачу, которую спроектировал сам. Дача, позднее получившая название "Дом поэта", чем-то напоминала средневековый замок. С приходом советской власти путем больших хлопот - и собственных, и многочисленных его друзей - Волошину удалось спасти свою дачу от экспроприации. Он превратил ее в бесплатный Дом отдыха для писателей и художников.

ВПОСЛЕДСТВИИ ДАЧА БЫЛА ПЕРЕДАНА ЛИТФОНДУ. НА БАЗЕ ДАЧИ ВОЛОШИНА и был образован Дом творчества. И вот в очередной отпуск в 1963 году мы направились в Коктебель из Еревана на машине, загрузив в багажник высшее достижение советской бытовой электроники, - магнитофон "Мелодия" величиной с чемодан и весом под 20 кг. Магнитофон мы везли ради уникальных записей песен Окуджавы, Галича и, главное, полученной почти из первых рук записи симфонии N13 "Бабий Яр" для солиста, хора и оркестра на стихи Евгения Евтушенко. Симфония Шостаковича, как и песни Галича, воспринималась властями в те времена далеко не однозначно.

В Коктебеле был замечательный берег. Там море часто выносило на берег мелкие полудрагоценные камни: сердолики, агаты. Место было действительно уникальное: от Коктебеля до вулкана Карадаг - череда маленьких уютных бухт. В те годы этот берег облюбовали хиппи. Хотя публика была довольно безобидная, начальство все равно заволновалось, и в газете "Советская культура" появилась статья А.Первенцева, резко осуждающая это "антисоциальное явление". Откликом на эту нашумевшую статью явилась получившая большую популярность в Коктебеле песня Владлена Бахнова "Коктебля". Исполняя ее, автор говорил, что в песне не добавил к оригинальному содержанию статьи ничего, кроме одного единственного слова:

"Что за прекрасная земля вокруг залива Коктебля /Совхозы, бля, колхозы, бля, природа./ Но портят эту красоту сюда приехавшие ту- /неядцы, бля, моральные уроды.

Спят тунеядцы под кустом, не занимаются трудом/ И спортом, бля, и спортом, бля, и спортом./ Не видно даже брюк на них, одна чувиха на троих/ И шорты, бля, и шорты, бля, и шорты.

Вид у девчонки страшно гол,/ Куда смотрели комсомол/ И школа, бля, и мама, бля, и папа./ Один купальничек на ней, а под купальником, ей –ей/ Все голо, бля, все голо, бля, все голо.

Сегодня парень виски пьет, а завтра планы продает/ Родного, бля, советского завода./ Сегодня парень в бороде, а завтра где? – в НКВДе/ Свобода, бля, свобода, бля, свобода.

Пусть говорят, что я свою,/ Для денег написал статью./ Не верьте, бля, не верьте, бля, не верьте!/ Нет, я писал не для рубля,/ А потому, что был я бля,/ И есть я бля, и буду бля до смерти".

Я уже упоминал, что на берег в Коктебеле прибой выносил маленькие камушки - сердолики. Найти такой камушек считалось большой удачей и добрым знамением. Если же удача не сопутствовала в сборе сердоликов, был запасной вариант – "куриный бог". Так назывался небольшой плоский камень, в котором время и прибой образовали сквозное отверстие. Они встречались чаще, чем сердолики, и также в какой-то мере содействовали удаче.

В тот заезд публика в Доме творчества подобралась особенно интересная: один из "Кукрыниксов" - М.Куприянов, академики Бруно Понтекорво, В.Котельников. Магнитофонные записи во многом способствовали нашей "востребованности", хотя разница в возрасте и положении между нами и "корифеями" была велика. Однажды мы даже устроили прослушивание симфонии Шостаковича для вдовы Волошина на его знаменитой даче.

БРУНО МАКСИМОВИЧ (ТАК МЫ ЗВАЛИ ИТАЛЬЯНЦА ПОНТЕКОРВО НА РУССКИЙ ЛАД) приобрел известность в народе после издания в Союзе на русском языке воспоминаний руководителя проекта "Манхетен" (создание атомной бомбы) американского генерала Гроувза "Ярче тысячи солнц". В книге были страницы, посвященные истории таинственного исчезновения из США сотрудника выдающегося ученого-ядерщика Энрико Ферми - Понтекорво, оказавшегося почему-то в СССР. Этих событий своей жизни Понтекорво, естественно, никогда не касался. На его беду эта книжка была в библиотеке Дома творчества. "…Товарищ Понтекорво, а правда, что вас КГБ вывезло в бомбовом отсеке бомбардировщика?" Пришлось резко одернуть не в меру любопытного любителя мемуаров, оказавшегося местным жителем.

В Коктебеле в это время отдыхала также и Мариэтта Сергеевна Шагинян, которая, несмотря на свой семидесятипятилетний возраст, не ленилась почти каждый день вставать с восходом солнца и отправляться за счастьем на пляж - на поиски сердоликов. Это невинное увлечение почитаемой всеми писательницы вскоре перестало быть секретом, и молодые литераторы решили разыграть Мариэтту Сергеевну. Ночью, достав где-то краску, они разрисовали на пляже множество маленьких камушек под сердолики. У Мариэтты Сергеевны были проблемы со зрением, и утром на пляже, в первые минуты не заметив подвоха, она начала громко и восторженно причитать, к великому удовольствию наблюдавших издали устроителей розыгрыша. Правда, восторги скоро сменились сердитыми угрозами "безобразникам, проказникам". Эта история с мельчащими подробностями долго была темой "устного народного творчества".

Дубулты. Григорий Поженян

На Рижское же взморье, в Дубулты, любили ездить пожилые маститые "соцреалистические" писатели и литературные генералы, предпочитающие активному отдыху неторопливые прогулки по пляжу с созерцанием холодных вод Балтийского моря. Дом творчества был расположен на прибрежной лесной поляне, где возвышались престижный главный корпус со всеми бытовыми удобствами и ряд более скромных деревянных коттеджей. Литературный генералитет, естественно, "творил" в главном корпусе, где не разрешалось даже громко разговаривать, дабы не мешать творческому озарению. В коттеджах были более демократические порядки. Словом, молодым членам семей в Дубултах было не очень весело.

ОДНИМ ИЗ НЕМНОГИХ ЗАПОМНИВШИХСЯ МОМЕНТОВ ПРЕБЫВАНИЯ В ДУБУЛТАХ было общение с Григорием Поженяном - в прошлом боевым морским офицером. Григорий Поженян был не только замечательным поэтом, киносценаристом и режиссером-постановщиком, но и очень смелым человеком. Пройдя всю войну разведчиком-диверсантом морской пехоты, он заслужил множество наград. Начав войну краснофлотцем, закончил ее в звании капитан-лейтенанта. Представлялся даже к званию Героя Советского Союза, но не получил его, потому что велел выбросить за борт десантного катера струсившего замполита и хорошенько пополоскать его в воде. Тот пожаловался в Военный совет. Об отчаянной храбрости Поженяна адмирал Октябрьский отозвался так: "Более хулиганистого и рискованного офицера у себя на флотах я не встречал! Форменный бандит! Да, он ни перед кем не прогибался и всегда поддерживал друзей в трудную минуту, потому что жил с правдой, как с ребенком на руках". За эту правду он часто подвергался опале. Свое отношение к друзьям Г.Поженян выразил в "Песне о друге", впервые прозвучавшей в фильме Г.Данелия "К причалу". Песня вскоре стала популярной и обрела самостоятельную жизнь на эстраде.

…Друга не надо просить ни о чем/ С ним не страшна беда/Друг мой – третье мое плечо/ Будет со мной всегда./ Ну а случится, что он влюблен/, А я на его пути/ Уйду с дороги, таков закон/ Третий должен уйти.

"…Я беремен стихами, старик, но никто не хочет меня доить!" - сетовал Гриша. Про Поженяна рассказывали множество историй. Читателям, наверное, будет интересна забавная история, которую он поведал нам в Дубултах. На Одесской киностудии намечалось заседание комиссии под председательством высокого кинематографического чиновника из Москвы. Комиссия должна была рассмотреть сценарий фильма, автором которого был Поженян, и рекомендовать (или не рекомендовать) фильм к производству.

"…БЫЛО ЖАРКОЕ ЛЕТНЕЕ УТРО. ЗАСЕДАНИЕ КОМИССИИ БЫЛО НАЗНАЧЕНО НА ПОЛДЕНЬ. Я решил до этого освежиться и пошел купаться на море. Когда я вышел на берег за час до начала заседания, то с ужасом обнаружил, что, не тронув официального костюма, который я оставил на пляже, у меня почему-то украли только туфли. Запасной обуви у меня не было. Пришлось надеть костюм и босиком бежать в ближайший обувной магазин. Обуви моего размера в магазине не оказалось, пришлось покупать туфли на размер меньше. Туфли безумно жали, тем не менее я вовремя добрался до студии и с облегчением сел за стол заседаний напротив московского председателя комиссии.

На таких совещаниях очень важно для выступающих угадать мнение "инстанции", но председатель слушал выступления с каменным лицом, не проявляя никаких эмоций. На всякий случай местные киночиновники решили перестраховаться, и в выступлениях все громче звучала "принципиальная" критика сценария, который "не отражает…" Дело шло к тому, что сценарий будет завален. Мне стал безразличен этот спектакль, а туфли причиняли сильную боль.

Наплевав на приличия, я стал под столом освобождаться от туфель и наконец вздохнул с облегчением. Председатель тем временем перестал слушать гневные выступления и с интересом наблюдал за моими действиями под столом. "Что, жмут?" - довольно громко с улыбкой сказал он, наклонившись ко мне. Реплика была услышана, но понята неверно, и все последующие выступления сводились к тому, что, "…несмотря на отмеченные отдельные упущения, сценарий в общем заслуживает высокой оценки и может быть рекомендован к производству". Председатель не возражал".