ВДВОЕМ У ЭКРАНА

Двадцать с лишним лет назад кинодокументалист Гагик АРУТЮНЯН в рамках программы "Новая армянская летопись" на студии "Навигатор" снял фильм "Вдовий хлеб", рассказывающий о карабахских событиях. Недавно автор попросил прокомментировать ленту для студентов Института театра и кино фольклориста, эпосоведа Арусяк СААКЯН. Она отметила прежде всего главную ценность фильма, состоящую в том, что не автор и даже не камера диктует время, а сами герои фиксируют свое время и сами же ставят точку. Далее последовал диалог.

Начало фильма. Дождь. Люди в Степанакерте идут на кладбище, седовласый старик играет на скрипке.

 Арусяк Саакян. - Посмотрите, какое сопоставление города и кладбища, как будто вся Армения овдовела. Обратите внимание на возраст идущих с кладбища. Среднего поколения нет: либо взрослые - либо дети…

 Кадры. Молодая женщина поднимает пробудившегося ребенка, целует его, и они идут на кухню. Она начинает печь хлеб - "жингалов".

А.С. - От былой роскоши ковры. Кухня скромная… Женщина перед тем, как подойти к тесту, моет руки, видно, что все делает привычно. При скромности обстановки подчеркивается ее чистоплотность.

Кадры. Героиня рассказывает историю своей семьи, как они из Сумгаита через Гюмри попали в Степанакерт.

А.С. - Вдумайтесь, какая история. Из Сумгаита убежали в Гюмри, а там землетрясение. Наш народ не может избежать жертвенности. Хотя старушка (ее свекровь) приносит дрова, помогает, вся нагрузка на молодой женщине. При этом она очень терпелива с детьми. Не скажет: "Не мешайте мне, не видите, я занята".

Кадры. Заходят соседи, не здороваются, безо всякого помогают - это говорит об общинной жизни. По поведению женщин видно, что отсутствие мужчин связано не только с этой войной, а вообще с войнами. Ведь эта земля знала много войн.

Гагик Арутюнян. - Героиня рассказывает о муже-разведчике. Переехав в Степанакерт, они жили в каком-то захудалом бараке, родственников не было, связей тоже. Муж воевал в глубоком тылу и там же погиб. Он был героем, и это не афишировали по понятным причинам. Правительство Карабаха предоставило семье на тот момент лучшее, что было, - трехкoмнатную квартиру бывшего секретаря обкома партии Кеворкова, где я и проводил съемки.

Кадры. На кладбище собрались друзья и родственники.

А.С. - Вот здесь записан скорбный плач, и я вам скажу, что это ценный кусок, так как фольклористам очень тяжело записывать "плачи". Есть некая внутренняя этика у народа, которую нарушать нельзя. Ты не можешь взять магнитофон, заехать в деревню и попросить какую-нибудь старушку поплакать. Был у коллеги такой случай. Старушка ответила ему: "А ты ляг и умри, я над тобой поплачу". Люди, живущие на земле, просто так, на показуху, даже если попросил специалист, ничего не делают. Поскольку они все делают честно, т.е. к месту, читай - функционально, и земля, природа тысячелетиями воспитывали в человеке честность. Как-то я пошла на похороны и тайком включила диктофон и записала, а потом поплакала и все вычеркнула, нечестно это было.

Кадры. Могильный камень крупным планом.

А.С. - 1961-1994. Все присутствующие один за другим целуют камень, как принято в Карабахе…

Кадры. Одна из героинь с двумя малышами сажает картошку и саженцы.

А.С. - Вот малыш, набрав из ручейка кастрюлю воды, еле-еле тащит ее. Вот кто становится опорой вдовы: этот щупленький мальчик и эти нежные саженцы! Сколько я плакала над этими кадрами… Слышите, второй малыш говорит: "Дай, дай я тоже полью!" - очень люблю этот кадр.

Кадры. Героиня разожгла печь, в соседней комнате молодая женщина читает детям Новый Завет…

А.С. - У героини либо нет фартука, либо старый, но она завязала полотенце вместо фартука… Это ее характер.

А этот рассказ об Иисусе Христе… Как она гармонично преподносит и как незаметно из конца XX века попадает в первый. Хозяйка очень терпеливо относится к своим неудобствам, крышка сковородки постоянно падает.

Г.А. - После показа фильма в Степанакерте героиню упрекали в отсутствии соответствующей крышки. А ведь это не ее квартира… И если в Ереване, скажем, могли не знать, то в Степанакерте, во всяком случае ее упрекающие, точно знали, что авиабомба упала именно на ее подъезд в "стоквартирном" доме.

А.С. - А случайно ее не упрекали еще и в том, что ее сын такой вот кастрюлей таскал воду? Кто ж так воду таскает? Это же война, и она многолика во всех своих ужасах.

Но, с другой стороны, наш народ не может говорить о своих несчастьях. Сколько я пыталась разговорить очевидцев Геноцида, включая своих дедов и бабушек, но они ничего не рассказывали. Мы не создали литературу о Геноциде. У них было обостренное чувство привязанности к земле своей, земле и воде. Потеряв их, они так и не смогли адаптироваться, хотя климат почти такой же. Поскольку землю они не эксплуатировали, они жили вместе с ней. Это особенность нашей нации. Мы не умеем раскручивать свою трагедию.

Кадры. Героиня после выпечки хлеба размышляет о судьбе мужа…

А.С. - Она икона, чистая икона…со своим горем…в своем спокойствии. Я сидела в зале и плакала. Могу ли я плакать? - задаю себе вопрос, я, которая потеряла 32 родных человека во время землетрясения, разве я способна плакать? Но в зале было темно, и я плакала.

Кадры. Она же с детьми на могиле своего мужа.

А.С. - Она поливает цветы на могиле, как грядки в огороде, в карабахском диалекте кладбище называют хангистаран - место, где всем спокойно.

Кадры. В подъезде стоит большая печь, одна семья готовит обед, жарят картошку, другая печет хлеб. Сцена немая.

А.С. - Мне очень нравятся эти длинные кадры выпечки хлеба. Один день проходит как один год. Кадры говорят о нескончаемой трагедии народа. Женщина ничего не говорит, а что она должна была говорить о тех, кто (были и такие) наживался на войне? Как в этом фильме, так и в эпосе "Сасна Црер", выпечка хлеба - это символ основы бытия.

Г.А. - Вы говорите об основах национального характера, но все героини говорят по-русски...

А.С. - Но мыслят по-армянски. Чем был виноват Уильям Сароян, родившийся в Битлисе, "выгнанный" в американский город Фрезно, прошедший через все унижения беженца (учитель его ногой пинал) и ставший самым издаваемым писателем своего времени не только в Америке. Но мыслил он "по-армянски".

 Комитас объяснял европейцам специфику армянской мелодии. Арам Хачатурян всю сознательную жизнь прожил в Москве, только под конец начал часто приезжать в Армению. Есть ли у кого-то сомнение, что это не армянская музыка?

Русский язык в Арцахе - это следствие того, что они находились в составе Азербайджанской ССР.

Г.А. - Это та же проблема, что и с курдоязычными или тюркоязычными армянами?

А.С. - Абсолютно та же проблема: здесь 70 лет, там 700. Только у азербайджанцев не получилось из них сделать тюркоязычных. Они знали язык, но предпочитали говорить по-русски. А в Турции, как известно, запрещали говорить на армянском. Очень много историй записано, как в Западной Армении собирались в деревнях или в городских общинах, ставили дозорного и пели под нос, чтоб в случае появления какого-нибудь аскяра, дал знать, поскольку за это отрубали язык.

Г.А. - Фильм был снят 20 с лишним лет назад. Насколько он соответствует требованиям сегодняшнего зрителя, особенно молодежи?

А.С. - Вы в фильме не корректировали само время, иначе время выкинуло бы вас. И как длинные кадры впитывают в себя день за год, точно так же в кадре герои фильма становятся мудрее. Например, мне интересна молодая женщина из Сумгаита, она в Сумгаите тоже была такой мудрой? Думаю, что нет. А тот ребенок, который с трудом тащил воду, тоже очень быстро повзрослел. Не было бы войны, может, и не помогал бы матери.

 Окружающие страны, государства, цивилизации всегда давили на нас. Но я как фольклорист могу отметить: чужие веяния у нас не привьются. Доказательства - женщины из фильма "Вдовий хлеб", поскольку через них утверждается жизнь. Все народы мудрые, но в мудростях тоже есть разница. Две героини одна за другой повторяют мысль, что не надо быть эгоистами, их мужьям сейчас хорошо, они покоятся в своей земле. Бывает и хуже, они нутром чувствуют, что бывает и хуже.

Г.А. - Всегда, приезжая в Арцах, вспоминаю кадр: после очередной военной операции возле госпиталя в Степанакерте накопилось большое количество окровавленных носилок. Их не успевали мыть. Шел дождь. Санитары ставили носилки под водосточные трубы, и дождевая вода, смывая кровь, текла по земле, и поскольку не было асфальта, земля впитывала эту кровь, армянскую кровь. И запоминала ее. Как это было веками.