КОВЧЕГ ГЕНРИХА ИГИТЯНА

"О Карабахе говорили и продолжают говорить многие. Генрих Игитян был одним из первых. Но из тех, кто не просто говорил о проблеме Карабаха, а говорил – отстаивал, говорил – делал…"

ТАК В 2005 ГОДУ В ОДНОМ ИЗ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ЖУРНАЛОВ НАЧИНАЛОСЬ ИНТЕРВЬЮ С ГЕНРИХОМ СУРЕНОВИЧЕМ ИГИТЯНОМ. С тех пор прошло 13 лет – срок немалый, и казалось, многие проблемы, о которых он тогда говорил в присущей ему непротокольной манере, должны были бы потерять остроту актуальности, но проблемы, к сожалению, все еще остаются и даже обрастают новыми контекстами. Теперь другие силятся сдвинуть их с места. Удастся ли - дай-то бог! А нам хотелось бы вернуться к человеку, который, останься в жизни, как и прежде бескомпромиссно пробивал бы "бетонно-чугунные", как он любил говорить, преграды, чтобы достичь желаемого. Он это умел!

"Меня считают пробивным человеком, деятельным. Говорят, я упрямо двигаюсь к поставленной цели. Да я и сам знаю, что это так. Разве это плохо?"

Бесспорно, нет! Разве не благодаря его упрямству Ереван получил немыслимый по тем временам (1972 г.) подарок – Музей современного искусства. Это произвело фурор среди московских, и не только, авангардистов, которые хорошо помнили урок, преподанный им руководством Кремля лет 10 назад на выставке в Манеже: их обвинили в непрофессионализме и осквернении непорочного советского искусства. И через два года, когда группа неофициальных советских художников-авангардистов, возможно, окрыленная смелостью армянского искусствоведа, откроет несанкционированную выставку в Москве, то их разгонят при помощи бульдозеров и людей в штатском.

Конечно же, люди в штатском были и в Ереване - бульдозерами разгонять не стали бы, наложили бы просто запрет, и все. Однако Игитян умел зажигать людей идеей, умел заставлять поверить в полезность дела. Пробивал упорством и… добивался. Впрочем, справедливости ради надо заметить, что среди тех, кто "в штатском", нашлись такие же мечтатели, как он. Им, как и ему, хотелось пробивать эту "цементно-чугунную" стену заданных стереотипов.

"Мне, должен признаться, и повезло тоже. Повезло, что на моем пути, в то самое время, когда я носился со своей "бредовой" идеей, повстречался такой человек, как Григорий Иванович Асратян – мэр (если по-современному) Еревана. Помню, как в мастерской Иосифа Каралова, прекрасного художника, раскладывая его картины, предавался мечтаниям о будущем музее, а хозяин мастерской подтрунивал надо мной – называл мою идею вздором, сказкой. А ведь сказка явью обернулась! И не только потому, что Григорий Иванович мне всецело поверил – поверил в мечту, в идею, в романтику, что ли… Нет, он еще поверил в необходимость создания подобных музеев".

 ЛЮБОЕ ДЕЛО, ЗА КОТОРОЕ БЕРЕТСЯ ЧЕЛОВЕК, ТРЕБУЕТ УСИЛИЙ, ТЕМ ПАЧЕ если оно новое, результат которого трудно просчитываем. А Генрих Игитян изначально знал – это будет обязательно нечто выходящее за рамки привычного, он вообще не любил копии. Может, поэтому, когда в разговоре с ним кто-то говорил, что видел нечто подобное созданному им, он резко обрывал: "Аналогов этому нет!" И в самом деле - аналогов Музею детского творчества, который вырос из Детской картинной галереи, в принципе до сих пор нет, а галерея была открыта в 1970 году. И опять же не в главной столице тогдашней страны - Москве, а в одной из ее республик. Игитян был одержим первооткрывательством: первая Детская картинная галерея, ставшая первым Музеем детского творчества, который в свою очередь послужил фундаментом для открытия первого Центра эстетического воспитания детей - с детским театром, экспериментальными студиями по живописи и прикладному искусству; детским джаз-ансамблем, симфоническим оркестром и филармонией; детской фото- и киностудией… Он мечтал построить первое в мире государство детей в государстве взрослых… И построил бы, несмотря ни на что, если бы…

"С Горбачевым мне не повезло. Никому не повезло. Ему поверили, как когда-то поверили Хрущеву. При Хрущеве хотя бы "оттепель" была - после чего мне удалось создать музеи, а при Горбачеве – перестройка, которая завершилась перестрелкой".

О детском государстве пришлось забыть – на время: теперь все его идеи, все мечты сфокусировались в одном желании добиться от "тупоголовых и непрошибаемых" кремлевских вершителей судеб справедливости по отношению к народу, пожелавшему и имеющему на то право самому решать свою судьбу. Если бы кто-нибудь раньше сказал, что ему придется "стать", пусть даже на время, частью Системы, которую он всегда критиковал, Генрих Игитян просто перестал бы с ним здороваться. Депутат Верховного Совета СССР Генрих Игитян не стал частью Системы – он продолжал с ней бороться, отчаянно добиваясь справедливости.

"Мне мандат не нужен, чтобы говорить правду. Депутат ведь по идее для этого и создан – чтобы говорить правду. А я ее всегда выдавал – эту самую правду: и во время депутатства, и до, и после. Как хотел, так и выдавал. Как мыслил, так и говорил. Порядочные люди меня понимали и поддерживали. С непорядочными я просто воевал. К примеру, с Горбачевым, с Лукьяновым…"

 ЭТА БОРЬБА ОТНИМАЛА ВРЕМЯ И СИЛЫ, НО СДАВАТЬСЯ БЫЛО НЕ В ЕГО ХАРАКТЕРЕ. И он не сдавался: бил, чтобы пробить, но они были уж очень "чугунно-бетонные".

"Я уже тогда понял, что с Карабахом в той системе, в тех условиях ничего у нас не выйдет путного. Нельзя одновременно быть ответственным за что-то, что тебе близко, за что ты болеешь всей душой, и чувствовать себя отчаявшимся. Ведь что мы, армянская делегация, хотели в вопросе Карабаха? Мы хотели справедливых действий со стороны высшего руководства тогдашней страны. Иным способом решить что-либо в то время было невозможно".

Но и тогда, когда всем был ясен исход борьбы и ломать копья не имело смысла, он продолжал отстаивать правду, надеясь до последнего, что может еще что-то изменить …

"Я вот, скажу честно, чувствую какую-то вину за Карабах, за то, что не сумел там, в Москве, его отстоять. Я понимаю, что на наши требования справедливых решений мы получали самое циничное, несправедливое бездействие, обо что и расшибали себе лбы".

 Однако Система не способна была принимать справедливые решения, она вообще уже была недееспособна. Время требований и ожиданий закончилось, решать проблему нужно было самим и иным способом. Решили!

Генрих Игитян снова вернулся к своим музеям, в родное измерение: знал, как и что делать, был свободен в своих действиях. Казалось, теперь ему легче будет осуществить свои на время забытые "бредовые" ( как их в шутку называл художник Иосиф Каралов) идеи, однако новая реальность оказалась не менее циничной. Для кого-то она обернулась "хаммерами", "джипами", особняками - новоявленная элита обустраивала свою жизнь. Генрих Игитян продолжал думать о своих музеях, которые уже не один год оставались без отопления, где протекала крыша и верхние жильцы периодически заливали фонды и выставочные залы.

"Я который уже год бьюсь над проблемой расширения музея – не для себя ведь стараюсь. И что же? Такая же бетонно-чугунная стена. И такие же собственные "горбачевы", которых разумом не прошибешь, а на другое я не способен".

Но и сдаваться он был не способен, и сдавать своих тоже. Сколько учреждений, институтов было закрыто в те годы – вначале отправляли людей в отпуск, не платили, затем закрывались совсем. Ряды безработных росли. Он же сумел отстоять не только свои детища, но и людей, пусть с минимальной зарплатой - увольнений не было. Эта программа на выживание была завершена с честью – выстояли, и надо было шагать дальше.

 НА ДОЛГИЕ ПЕРЕДЫШКИ У ГЕНРИХА СУРЕНОВИЧА НЕ БЫЛО ВРЕМЕНИ, застой был для него смерти подобен. Планов, как всегда, – громадье, он думает теперь и о культурном обустройстве Карабаха, ради которого он столь отчаянно боролся и перед которым чувствует себя в долгу.

"Я Шуши представляю в виде реконструированного этно-культурного города, куда могут съезжаться со всех концов мира армяне – не только ради туризма и отдыха, но и для работы. Необходимо срочно перевести из Степанакерта в Шуши все руководство, правительственные учреждения, вузы. Представляю себе этакие локальные очаги: культуры, искусства, техники, спорта. Для художников – мастерские, для писателей – отдельные коттеджи, для спортсменов – тренировочные залы и т.д. И все это объединено одной связующей идеей – культурного, интеллектуального возрождения армянства".

Именно об этом интеллектуально и культурно возродившемся армянстве (или армянах), прошедшем через муки ада, выжившем и сохранившем вопреки всему и всем человеческое лицо, в последние годы Генрих Игитян собирался написать книгу. И впервые он не осуществил задуманное. Ему не хватило сил - тех, которые были растрачены на пробивание "бетонно-чугунных" препятствий…

 Он не был мечтателем, оторванным от реальной жизни, и маниловщиной не страдал – просто умел мечтать в режиме реальности, прагматично и трезво, и, главное, никогда не отступал.

В кабинете Генриха Игитяна прямо над его столом висела, набранная крупным шрифтом ставшая сегодня расхожей фраза: "Ной построил ковчег до потопа". Фраза, конечно же, не его, но… про него: как бы то ни было, но свой Ковчег он успел построить до потопа.