Р. КОЧАРЯН: НАСКОЛЬКО МНЕ ИЗВЕСТНО, АРМИЯ 1 МАРТА НЕ ПРИМЕНЯЛА ОРУЖИЕ

– Господин президент, расследование по делу 1 марта в последние дни получило новый оборот. Одной из наиболее обсуждаемых тем стало совещание, которое вы провели с командованием ВС. Что это было за совещание?

– Совещания как такового не было. Была краткая, чуть более получаса, встреча с командованием.

Сразу после выборов я вылетел в Москву на саммит СНГ. Акции протеста на площади Свободы только начинались, Тер-Петросян, который набрал 21,5% голосов, объявил себя избранным президентом, несмотря на то, что предварительные данные ЦИК говорили о победе Сержа Саркисяна. Начиная с вечера 21 февраля мне стал звонить глава СНБ Горик Акопян и сообщать сведения о том, что происходило в Ереване. Он рассказал, что Тер-Петросян продолжает во время несанкционированных митингов объявлять себя избранным президентом и призывать демонтировать государственную машину, которая, якобы, дает трещины. Наиболее беспокоящим фактом было то, что манифестанты пытались перетянуть на свою сторону Союз добровольцев Еркрапа, скандируя "Манвел, Манвел". В это время в самой Еркрапа уже два дня проходили бурные обсуждения. Причем, в дискуссиях принимали участие многочисленные высокопоставленные офицеры, входившие в правление Еркрапа. Председатель правления Манвел Григорян был в то время действующим замминистра обороны, в звании генерал-лейтенанта. У здания Союза к тому времени собралось множество членов организации, некоторые – при оружии. Это было недопустимо: армию, фактически, пытались вовлечь в политические процессы, что представляло реальную угрозу конституционным порядкам. Необходимы были оперативные меры, и я вернулся из Москвы раньше предусмотренного – вечером 22 февраля. Уже в ереванском аэропорту я дал указание высшим военным чинам собраться утром 23 февраля в президентской администрации.

На встрече я сказал о недопустимости вовлечения армии в политические процессы и потребовал, чтобы генералы, являющиеся членами правления Еркрапа, определились: либо они подают заявление и уходят из армии, либо выходят из правления Еркрапа. Недопустимо, чтобы генералы, вместо того, чтобы заняться армией, два дня обсуждали политическую позицию полувоенной структуры.

Манвел Григорян на встречу не явился, сославшись на то, что он в отпуске. Я распорядился передать ему, чтобы он пошел домой и ожидал окончательного решения о его судьбе. Я сказал также, что если до вечера собрания в Еркрапа не прекратятся, то будут проведены мероприятия по выявлению оружия и боеприпасов в здании и у присутствующих (в этот же вечер здание опустело, Манвел Григорян подчинился и пошел домой). Я потребовал, чтобы командующий состав предпринял меры по обеспечению дисциплины в армии и недопущению вовлечения в политические процессы. Тем более, что из Карабаха поступали тревожные сведения об активности противника по всей линии соприкосновения. Разговор был коротким и жестким. Никаких обсуждений не было – я сказал свое и вышел.

Позже я провел еще две встречи – с руководством полиции и СНБ, характер и содержание встреч были теми же. В ходе встреч не было обсуждений, и планы не разрабатывались. Мне было важно укрепить дисциплину в силовых ведомствах, сохранить их целостность и оградить от влияния партий.

– А что за приказ 0038 подписал министр обороны?

– Это был внутренний документ, и предпринятые меры были в компетенции министерства обороны. Вообще, согласно действовавшей Конституции, политику в сфере обороны и безопасности обеспечивала исполнительная власть, а решения министра обороны не нуждались в ратификации президента. Переход на казарменное положение – дело обычное для армии. Абсурдно обвинять министра в подобающем исполнении его работы или за то, что он ввел "фактическое военное положение".

Насколько мне известно, армейские подразделения 1 марта 2008 года оружие не применяли и не вступали в столкновение с манифестантами.