Армянский иммигрант и визионер из Flagship Pioneering уже десятилетиями превращает научные невозможности в реальность, и хотя он видит страшное почти во всём, он также видит и светлое будущее. У Нубара Афеяна есть секретное оружие: он боится почти всего — и это сделало его невероятно успешным.
СООСНОВАТЕЛЬ MODERNA И ВИЗИОНЕР FLAGSHIP PIONEERING ПРЕВРАТИЛ стратегическую паранойю в прорывную науку, подходя к каждому открытию с того, чтобы сначала представить, что может пойти катастрофически не так. «Я могу увидеть пугающую сторону почти всего, потому что мы должны вообразить это, чтобы попытаться с этим справиться», — говорит он.
И именно этот тип стратегического беспокойства помог раскрыть технологию мРНК-вакцин, которая помогла нам пережить COVID, и которая теперь разрабатывается для лечения рака и других заболеваний. Имея свою долю участия в более чем 100 патентах и более чем 100 научных предприятиях, Афеян недавно нашёл время, чтобы поговорить о лечении рака, скептицизме в отношении вакцин и о том, почему будущее науки зависит от ИИ.
Потому что, как оказалось, когда ты настолько хорошо умеешь беспокоиться, оптимизм становится очень мощной вещью.
— Каково это — быть одним из людей, которые положили конец пандемии COVID?
— Ну, во-первых, объективно я бы сказал, что завершение пандемии было довольно значительным усилием со стороны множества людей — даже только внутри Moderna. Это действительно потребовало огромной командной работы.
Но если вы спрашиваете о том, что значит быть частью одной из немногих структур, как основатель и председатель, я бы сказал, что это большая привилегия. Это очень удачное стечение обстоятельств — получить возможность применить науку, чтобы сделать такое дело.
Я работал последние 38 лет, создавая инновации и компании, способные оказать влияние, и мог бы работать ещё 38 лет, не достигнув подобного эффекта. Но обстоятельства сложились таким образом, и шансы распределились так, что наша наука и наш подход позволили создать эффективную вакцину, которая в значительной степени — не полностью, но в значительной — способствовала завершению пандемии.
— Чего вы боитесь больше всего — на экзистенциальном уровне?
— На профессиональном уровне? Мы всё время думаем о жизни так, будто сами являемся молекулами внутри неё, и придумываем или воображаем всевозможные болезни, всевозможные способы борьбы с ними.
Все они невероятно пугающие, потому что мы работаем только с теми, что действительно разрушительны — будь то болезнь Альцгеймера, различные формы рака или инфекционные заболевания вроде COVID. Но есть и множество других.
— А на личном уровне?
— Потеряв обоих родителей из-за рака, я всё ещё ощущаю тревогу от того, что сама природа клеток — их эволюционная склонность к мутациям — может быть обращена против организма, которому они принадлежат.
Рак — это чистое заболевание эволюции. Наверное, я бы сказал, что рак — на вершине списка того, чего я боюсь, в том смысле, что у нас всё ещё нет способов выявлять его на самых ранних стадиях.
И, конечно, я говорю всё это потому, что мы над этим работаем, применяя нашу технологию мРНК — довольно обнадёживающе — в этом направлении, но это потребует ещё множества исследований, инноваций и изобретательности.
— То есть вы считаете, что в будущем возможно создать вакцину от рака?
— Позвольте сказать немного иначе, потому что люди часто неправильно понимают вакцины.
Существуют профилактические вакцины, предотвращающие инфекцию. Есть вакцины, которые смягчают течение болезни и её самые тяжёлые формы — как это часто бывает с гриппом, COVID и многими другими.
И есть способы подготовить иммунную систему к поиску заболевания, которое не является инфекцией.
Мы рассматриваем то, что делаем с мРНК, как форму иммунотерапии, которая, вместо доставки антител, передаёт набор сообщений, заставляющих наши Т-клетки атаковать рак. Это принципиально отличается от классического понимания вакцин, потому что для этого нужно уже иметь заболевание, чтобы извлечь пользу.
Так что да, я определённо считаю, что со временем — где-то раньше, где-то позже — мы сможем “научить” нашу иммунную систему выполнять свою задачу по борьбе с раком.
— Является ли мРНК нашим главным надежным оружием против болезней, или есть равнообещающие альтернативные технологии и подходы?
— Интересный вопрос, учитывая, что летом 2010 года мы буквально фантазировали о возможности доставить молекулу мРНК в клетку человеческого организма.
Когда наше тело сталкивается с молекулой РНК, если она не защищена и не упакована должным образом, это просто вызывает иммунную реакцию. Нам пришлось понять, как это преодолеть.
Я говорю это к тому, что было бы странно сейчас утверждать, будто мРНК — последняя молекула, способная это сделать, когда 15 лет назад никто не верил, что это вообще возможно. Даже пять лет назад. Так что я думаю, что будет множество усовершенствований и других подходов, которые продолжат развиваться, пока существует такая необходимость.
— Хотите прокомментировать нападения со стороны Роберта Ф. Кеннеди-младшего на разработку и использование мРНК-вакцин?
— Я считаю, что мРНК имеет множество научных преимуществ, полностью подтверждённых тестированиями, проведёнными во время COVID. Бенефициарами этих открытий станут будущие поколения получателей вакцин — против RSV, гриппа и других заболеваний. И чем больше мы узнаём, тем больше можем оптимизировать эффективность и уменьшить побочные эффекты.
Что касается вашего конкретного вопроса, я думаю, что наука подлежит обсуждению и дебатам, но факты должны уважаться — и я не считаю, что они являются вопросом мнения.
— Что бы вы сказали человеку, который не знаком с этими фактами и скептически относится к вакцинам? Как вы его успокоите?
— В своей жизни, когда я сталкиваюсь с областями, в которых я не эксперт, где я не провёл достаточно времени или не овладел темой, я обращаюсь к существующему опыту — предпочтительно к организациям, которые исторически занимались этой работой и предоставляли наилучшие рекомендации, или к медицинским ассоциациям.
Я следую коллективной мудрости, которая существует. И, кстати, часто скептики в отношении вакцин — люди с высоким уровнем образования, которые используют свои знания, чтобы подвергать сомнению вещи за пределами своей области компетенции.
Я, например, наблюдал, как врачи имеют разные взгляды.
— Кому же тогда стоит доверять?
— Позвольте поделиться тем, что меня действительно беспокоит. Вы спросили, чего я боюсь — и я отвечу.
Меня пугает то, что в этом вопросе нет предела тому, насколько далеко может зайти скептицизм. Что касается вакцин, лечения рака или любой другой терапии — всегда есть мнение. Есть суждение. Есть FDA, которое делает компромисс между риском и пользой.
И я беспокоюсь о том, что произойдёт с обществом, если завтра у нас появятся “скептики метаболизма” или “скептики бактерий”. И прежде чем вы скажете: «Нет, это другое», — я не уверен, что это действительно так. Потому что это подразумевает, будто вся медицина и медицинская практика должны подчиняться личным мнениям.
Я занимаюсь этим давно и считаю, что важно сохранять уровень объективности, коллективного анализа и дискуссий, а не сводить всё к субъективным мнениям.
— Бывает так, что вакцина хуже болезни?
— Скрытый смысл этого вопроса в том, что индивидуальный опыт человека с вакциной или лечением — не то, что оценивает регулятор. Оценивается совокупный, популяционный эффект.
Люди могут испытывать реакции, полностью находящиеся в пределах допустимого для регулируемого препарата, потому что общая польза значительно превышает индивидуальные, иногда известные, иногда неизвестные эффекты. Так происходит с каждой вакциной, любой медицинской интервенцией или лечением, связанным с человеком.
Однако я не думаю, что существуют одобренные вакцины, которые хуже болезни, — потому что если бы это было так, они не были бы одобрены.
— Кого вы больше всего уважаете?
— С научной точки зрения — вероятно, Чарльза Дарвина.
Я по образованию инженер, но всю жизнь занимался наукой, и сама идея того, что существует парадигма инноваций — в природе, человеческом мышлении, на рынках — довольно глубокая. Вся работа Flagship основана на этом наблюдении.
— Вы считаете себя в первую очередь учёным, изобретателем, генеральным директором или предпринимателем?
— Вы меня поймали. Я считаю себя смесью всего этого — и именно на этом основана моя способность переходить от идеи к результату.
Если вы только одно из этого, возникает много «передач». А мы старались быть изобретателями, способными доводить концепцию до практической реализации — и для этого нужны все эти качества. Я много работал, чтобы быть — если не великим, то достаточно хорошим в каждом, — чтобы быть действительно сильным в их сочетании.
— У вас более 100 патентов. Каким вы гордитесь больше всего?
— Некоторые из ранних патентов, приведших к созданию Moderna, важны с точки зрения воздействия. Самые первые патенты, над которыми я работал 38 лет назад, как я недавно узнал, достигли продаж на пике около 4–5 миллиардов долларов — не по моим заслугам, поскольку я продал компанию в 1998 году. Я этим горжусь.
Я жалею об одном изобретении, которое пока не реализовано коммерчески, — это модификация цианобактерий, синезелёных водорослей, позволяющая извлекать углекислый газ из воздуха и солнечный свет и превращать это в дизельное топливо. Это всё ещё очень перспективно.
— Ваша самая большая слабость?
— То, что исторически приносит мне наибольшее счастье, — баскетбол. Я играю с пяти или шести лет.
Хотя, если под «слабостью» понимать излишество, думаю, достаточно взглянуть на меня, чтобы понять, что у меня есть немало пищевых слабостей. Я родом с Ближнего Востока, и как армянин, я часто позволяю себе разные вкусные блюда.
— Где в Бостоне лучшая армянская еда?
Мне повезло иметь много армянских друзей, которые прекрасно готовят — и это, пожалуй, лучшее. Но если говорить о ресторанах, то я бы назвал Anoush’ella, который принадлежит моему другу и его жене. Это отличное место.
— Вы многократно удостаивались званий выдающегося и ценного иммигранта. Что вы думаете о нынешних спорах об иммиграции?
— Если коротко, я считаю, что иммиграция — важнейший фактор устойчивого успеха этой страны. Это процесс самовоспроизводства, и каждый, кого я встречал в США — будь то пять поколений назад или одно — был иммигрантом.
Конечно, иммиграция не может быть бесконтрольной и нерегулируемой. Мы должны обеспечивать её в рамках закона. Но важность и ценность иммигрантов, на мой взгляд, вообще не подлежит сомнению.
— Какой заголовок в прессе вы хотели увидеть бы больше всего?
— Их так много… Я много мечтаю. Хотел бы увидеть заголовок, который объективно показывал бы снижение уровня CO₂ в атмосфере. Или что уровень бедности снижается двадцатый год подряд.
Или что виновные в геноцидах привлечены к ответственности. Это для меня важно. Окончание голода.
К сожалению, как говорил мой покойный друг Вартан Григорян: «Несчастна страна, которой нужен герой». Так что любой из этих заголовков мне подойдёт.
— Хотели бы вы получить Нобелевскую премию?
— У меня нет желания получить Нобелевскую премию.
— Вы занимаетесь этим 25 лет. Как выглядят следующие 25?
— За 25 лет я понял, что невозможно предсказать будущее. Можно только решить, в каком будущем ты хочешь жить, и сделать всё возможное, чтобы построить его. Сейчас, думаю, самая большая возможность, что у нас есть, — использовать ИИ для ускорения науки.
Долгое время люди считали свой интеллект единственным существующим.
Но теперь мы видим, что существует и машинный интеллект — и это должно побудить нас признать также то, что я называю «интеллектом природы» или логикой естественного мира.
Когда мы объединяем эти три формы интеллекта, мы получаем то, что я называю «полиинтеллектом» (polyintelligence), — и это взаимодействие революционизирует науку способами, которые мы пока не можем даже вообразить. Оно поможет быстрее и эффективнее находить решения крупнейших проблем человечества — болезней, голода, изменения климата.
И именно поэтому я считаю, что будущее светлое.
Эффект Афеяна
Нубар Афеян получил патенты, основал компании и благотворительные фонды, которые меняют мир.
100+ Количество основанных Афеяном биотехнологических компаний.
177 Количество патентов, где Афеян указан как один из изобретателей.
30 Количество компаний, основанных Flagship Pioneering, которые вышли на IPO.
1,2 миллиарда Состояние Афеяна в долларах США, согласно актуальному списку Forbes.
63 Количество стран и территорий, граждане которых получили поддержку от Aurora Humanitarian Initiative — одного из фондов, основанных Афеяном.
Диана ЛЕВИН, bostonmagazine.com
Перевод: Armenian Global Community
