ЧАШЕЧКА ЧЕРНОГО КОФЕ

Уже несколько месяцев Нарек Авоян, немолодой безработный  с высшим гуманитарным образованием, тщетно обивал пороги приемлемых для него мест работы.   В издательствах, редакциях, всяких общественных и государственных организациях и расплодившихся в последние годы фондах, где у него были когда-то хоть какие-то прошлые теплые связи, знакомства и куда он наведывался в надежде на трудоустройство, мельком бросая взгляд на седоватую шевелюру просителя, вежливо и с виноватой улыбкой, отказывали, ссылаясь на трудные времена, предстоящие у них сокращения штатов и другие "веские" причины... Везде царила тревожная атмосфера ожидания каких-то непонятных и пугающих перемен, люди были затравленными и не знающими, чего ждать от жизни и властей – шли сволочные девяностые... 

ПОСЛЕ ОЧЕРЕДНОЙ НЕУДАЧНОЙ ПОПЫТКИ ВЛИТЬСЯ В РЯДЫ "трудящихся граждан" Нарек медленно брел по безлюдной к вечеру улице, терзался, почему должно было все так обернуться для него, и поймал себя на мысли, что и сам где-то виноват в создавшемся безвыходном положении...

...В редакции, куда он несколько лет назад устроился через приятеля, все шло хорошо, пока одним роковым утром его не вызвал главный редактор и тоном, не терпящим возражений, заказал "серьезную и обличительную" статью о весьма авторитетном ведомстве и его руководителе... Нарек обомлел: НИИ возглавлял честнейший человек, настоящий "спец" своего дела, которого знавал в советские годы и даже написал тогда блестящий очерк о нем! Авоян как профессионал, прекрасно знающий нравы и традиции местной жизни, просто не мог взяться за скользкое и нечистое дело – оно шло вразрез с его нравственными принципами порядочного человека... "Но я же не мальчик, все усек: волевой и амбициозный шеф хочет свести с кем-то счеты и отомстить клеветнической статьей чужими руками!" - кольнуло мозг, и Нарек решительно отказался... "Тогда мы не сработаемся..." - холодно глядя прямо в глаза, вынес жесткий вердикт главред, и через несколько дней бывший обозреватель отдела науки и культуры получил в руки трудовую с лаконичной записью "по собственному желанию"...

"Вот и результат моей добропорядочности и принципиальности, - усмехнулся мужчина, ощупывая в кармане пиджака последние гроши на транспорт. - Придется опять брать в долг у соседа"... Понуро опустив голову и глядя себе под ноги, на носки своей изношенной и давно не чищенной обуви, Нарек не заметил идущего ему навстречу прохожего и столкнулся  с ним.

- Извините... - пробубнил Авоян, не поднимая головы и пытаясь обойти встречного.

- Нарек?! – раздался над его ухом чуть глуховатый бас.

- Вы? – бедолага вскинул голову, и удивлению его не было предела: перед ним был тот самый директор уважаемого учреждения, на которое собирался публично вылить ушат грязи и компромата  его недоброй памяти "босс"...

- Как дела, дружище? Ты по-прежнему, небось, в газете работаешь?

Нарек промолчал и отрицательно мотнул головой.

- А-а, понял... То-то мне вид твой не понравился... Еще издали фигура и походка показались знакомыми, но столько лет прошло, столько воды утекло с тех пор, как ты брал у меня интервью... Если не спешишь, пройдемся немножко... Погодка хорошая, да и мне как-то неохота домой, в четыре стенки и в кресло к телевизору...

В ЗАДУШЕВНОЙ БЕСЕДЕ С КОГДА-ТО "ТОВАРИЩЕМ", а ныне "господином" Барояном Нарек поведал о своих злоключениях, разумеется, тактично промолчав об истинных мотивах и причинах своего нынешнего состояния, а директор признался, что уже несколько месяцев не работает: кто-то написал клеветнический материал на него "наверх", и там, не очень веря всей этой грязи, тем не менее решили, что "из уважения к его былым заслугам, авторитету и сединам" самый безболезненный способ не давать делу ход – спровадить на пенсию.

- Ты меня озадачил... Но я тебе что-нибудь подыщу по старой памяти -  у  меня ведь много друзей и приятелей осталось в городе, - вдруг обнадежил он Нарека. - Ты тогда замечательную, умную и злободневную статью обо мне и моем институте сделал! Всем запомнилась – и "наверху", и "внизу"... Настоящий "профи"... Бароян добродушно рассмеялся, приятельски похлопав по плечу ссутулившегося Авояна.

Обменявшись телефонами, расстались. "Ох, скольких таких обнадеживающих, но в итоге пустых обещаний я наслышался в последнее время..."  - угрюмо подумал Нарек, абсолютно не надеясь на результат, и побрел к родному дому, к семье.

Каково же было удивление Авояна, когда через неделю раздался звонок и Бароян обрадовал вестью, что переговорил кое с кем и место ему найдено, правда, с небольшой зарплатой, но в престижном заведении! "Если тебя устраивает мое предложение, надо завтра с утра пойти туда к директору и оформиться... Не мешкай, охотнички ведь всегда найдутся", - Бароян явно был рад не меньше, что смог сдержать слово...

Нарек аж прослезился, и трубка в крепкой мужской руке слегка задрожала от волнения и благодарности: надо же, почти незнакомый человек – не брат, не сват, не друг – и так  близко к сердцу принял его невезение и бескорыстно протянул руку помощи... Сам позвонил! Такое нынче редко встретишь...

...Директор уважаемого учреждения, оценивающе взглянув на новоиспеченного кандидата к себе в сотрудники и удовлетворившись его документами, внешним видом и умным взглядом, без наводящих вопросов и лишних разговоров, сразу направил Нарека в соответствующий отдел, как и договаривался ранее со своим другом детства Барояном.

... Авоян был счастлив и воодушевлен новой творческой научно-исследовательской работой и охотно впрягся в дело... Но очень скоро стало ясно, что в этом авторитетном и престижном НИИ деньгами пахнет очень редко: старые сотрудники ждали зарплаты, как манны небесной, по два-три месяца, а между тем перебивались, одалживая друг у друга, родных или друзей несколько весьма не мелких купюр... Нарек не стал исключением...

СТОЛЬ ЛЮБИМАЯ ИМ ДЕСЯТИЛЕТИЯМИ ТРАДИЦИЯ ежедневного утреннего "кофепития" перед началом работы стала пределом его мечтаний: денег на ежедневную чашечку этого бодрящего полугорького "чуда" просто не было... Нарек стал с некоторых пор видеть кофе во сне: запах ароматного восточного напитка ударял в нос, он любовался причудливым и таинственным рисунком густой темно-коричневой пенки в живописных пузырьках и, слегка прикасаясь к краю чашечки губами, обжигая их, медленно и с наслаждением втягивал волшебную влагу... и просыпался: мираж горячего кофе исчезал, а губы все еще горели...

...Незадачливые сотрудники страшно обрадовались, когда "бог и царь" учреждения – главбух и она же в целях экономии бюджетных средств кассир Сильва (по паспорту Сируш) – привезла на директорской машине зарплату сразу за истекший квартал! Несказанной радости, воодушевления и шума в коридорах и комнатах было на целый стадион в каком-нибудь судьбоносном футбольном матче... Габаритная туша Сильвы важно прошла к себе в зарешеченную коморку, громко намекая, каких трудов ей стоило выбить эти деньги в банке. Сотрудники, чуть не плачущие от свалившегося на их головы счастья, знали, что это означает "на мелочь не рассчитывайте", и все равно благодарно кивали головами...  "Ах ты наша благодетельница и спасительница!" – восклицали вслед ей кумушки еще с советским стажем подхалимства. Сильва же от этой  лести только наливалась гордостью, небрежно отсчитывая рядовым сотрудникам замусоленные бумажки своими наманикюренными пальчиками в бриллиантовых перстнях...

Нарек получал фактически первую зарплату, половину которой придется отдавать за долги... Три месяца его работы здесь ведь надо было что-то есть, пить, тратиться на транспорт и перерыв... Было от чего задуматься и пасть духом снова... Благодеяние Барояна уже не казалось столь значимым...

Тем не менее Авоян, почувствовав в кармане довольно тугую пачку денег, по пути домой первым делом забежал в магазин, накупил вкусностей семье и, разумеется, дал намолоть апатичной продавщице аж целый килограмм вожделенного кофе в зернах – для дома и на работу.

Жена обрадовалась крупной сумме и тому, что вместе с мужем, как и прежде, за тихой вечерней беседой будет ежедневно смаковать любимый и привычный напиток, забыв о былых ссорах и склоках...

СЕМЕЙНАЯ ИДИЛЛИЯ И ГАРМОНИЯ ВПОЛНЕ МАТЕРИАЛИЗОВАЛИСЬ...

...Спустя пару недель, утром на работе, за чашечкой черного полусладкого кофе, по учреждению разнеслась весть, что следующей зарплаты не следует ждать до самого нового года... На дворе еще был благодатный теплый сентябрь... Женщины заохали-заахали, мужчины насупились и угрюмо затянулись дешевыми сигаретами... Нарек поперхнулся кофе, слегка забрызгав недавно купленный на ярмарке на "первую зарплату" новенький "эмиратский" галстук, и  осмотрелся... За письменными столами сидели его новые коллеги – образованные, эрудированные, начитанные, интеллигентные люди, некоторые с научными степенями и званиями, – его ровесники, молодежь и старики, которые униженно ждали месяцами тех крох, которые им подбрасывало "родное государство", и рабски ликовали, когда их получали... И никто не чувствовал, казалось, ужаса и несправедливости этого положения... "Значит, еще почти три месяца безденежья… опять долги… потом их раздача…Так это равносильно той же безработице…".

Авоян, нервно затянувшись сигаретой разок-другой, медленно и тяжело выпустил дым через ноздри и задумался... Молча допив чашечку горьковатой коричневой жижи,  медленно  встал  из-за  стола  и  тяжелыми  шагами на ватных ногах направился в отдел кадров – писать заявление "по собственному желанию"...