КОВЧЕГ ГЕНРИХА ИГИТЯНА

Каждому из нас в жизни не раз приходилось слышать, да и самому, наверно, произносить эту очень знакомую всем фразу: "незаменимых людей нет". Безусловность этого тезиса можно оспорить, если исходить из уникальности личности каждого человека. Чтобы смягчить категоричную фатальность данного утверждения, решили несколько перефразировать его, заменив "незаменимых" на "неповторимых" и получили новый - далеко не идентичный ему контент.

Повторить – не заменить, а продублировать, максимально совпасть с оригиналом. Замена же предполагает изменения. И насколько будут эти изменения конструктивны, зависит от самой личности. Чем незауряднее личность, тем труднее ее заменить, а иногда и невозможно. Так что незаменимые люди есть, к сожалению, мы понимаем это чаще всего, когда теряем их, иногда безвозвратно.

ТРИНАДЦАТЬ ЛЕТ ТОМУ МЫ БЕЗВОЗВРАТНО ПОТЕРЯЛИ одного из таких Незаменимых, которому 5 марта 2022 года исполнилось бы 90 лет, – Генриха Игитяна.

В кабинете над его рабочим столом крупными буквами было выведено: "Ной построил ковчег до потопа". И очень многие, по незнанию, приписывали авторство Игитяну. Не прочти его я в свое время в "Литературной Газете", возможно, думала бы также, хотя… Это было не в духе Генриха Игитяна строить что-то в одном экземпляре: если строить, то уж с размахом - ковчегов должно было быть, как минимум, два.

Свой первый ковчег он начал строить в далеком для нынешнего поколения прошлом - в 1968 году, а выставочный зал Дома художников Армении стал первой верфью, откуда и был он "спущен на воду" для долгого плавания. Идея ковчега "Детская картинная галерея" ( сегодня - "Музей детского творчества") вынашивалась им совместно с Жанной Агамирян, впоследствии - первым директором Галереи. " Я увлекся детским творчеством, - сказал в одном из интервью Генрих Игитян,- когда почувствовал, что меня утомляют выставки, где больше демонстрации мастерства, чем вдохновения. Рисунки же детей искренни и оригинальны – дети самобытно-индивидуальные люди в искусстве". Идея создания Детской картинной галереи была не только красива, но и уникальна – в мире не было подобных галерей. Генрих Игитян не любил дублировать, он должен был быть первым, он был одержим первооткрывательством.

"Дублировать кого-то – большого ума не надо. Мы - первые! Учиться должны у нас!" - повторял он, когда кто-то сомневался в уникальности созданного им. Перед ним стояла трудная задача: убедить высшее партийное начальство, что, вопреки мнению многих искусствоведов, детское творчество, занимает отдельное место в иерархии эстетических ценностей и имеет право претендовать на отдельную территорию для проживания. Детское творчество, интерес к которому начался с конца 19 века, несмотря на самобытность и оригинальность художественного языка, не считалось многими искусствоведами искусством, а значит, и право претендовать на отдельную жилплощадь тоже не имело. Но вопрос жилплощади решали не искусствоведы, а высшее партийное руководство, для которого мнение искусствоведов мало что значило. Что можно, а что – ни в коем случае, спускалось им еще более высшим партийным органом. Трудности лишь подогревали Генриха Игитяна, он любил пробивать " бетонно-чугунные" преграды – это было делом чести. Но он также мог и убеждать, заражать идеей. И заразил, пробил непробиваемую броню "бетонно-чугунных". 13 марта 1970 года городу была подарена уникальная Детская картинная галерея, ставшая первым Музеем детского творчества – одна из ярких и запоминающихся достопримечательностей армянской столицы. Здесь собраны работы более чем из 120 стран мира. Это настоящий ковчег, где дети с разным цветом кожи, разных культур, вероисповеданий мирно сосуществуют, а их пронизанные светом добра и радостью жизни картины действенней всех официальных пацифистских призывов к миру. И поплыл корабль! … Вскоре был открыт первый Центр эстетического воспитания – это детский театр (сегодня Малый театр), экспериментальные студии по живописи и прикладному искусству, детский джаз-ансамбль, симфонический оркестр и филармония, фото и киностудия… Он мечтал построить первое в мире государство детей в государстве взрослых… И построил бы…

ТОГДА, В СЕМИДЕСЯТЫХ, О ДЕТИЩЕ ИГИТЯНА ПИСАЛИ не только в союзной печати, о нем заговорили за пределами СССР. Популярность и известность галереи еще больше убеждали в успехе реализации другой, давно уже вынашиваемой им, идеи – создания Музея современного искусства. В отличие от Детской галереи такие музеи в мире уже существовали, но не в Союзе. А это попахивало чуть ли не антисоветчиной. Художники не верили, что подобная идея осуществима, ее называли бредовой, сказкой. Пробить своих местных партийных, идеологов они, возможно, еще допускали, но не "бетонно-чугунное" кремлевское руководство. "Меня считают пробивным человеком, деятельным. Говорят, я упрямо двигаюсь к поставленной цели. Да я и сам знаю, что это так. Разве это плохо?".

Упрямство и целеустремленность города берет, и Генрих Игитян взял его - в 1972 году он подарил городу второй ковчег - Музей современного искусства. Он не был первым в мире, он был первым в СССР. Открытие этого музея произвело фурор в кругах столичных (московских) художников – ведь лет 10 тому назад выставка современного искусства в Манеже была жестко раскритикована Кремлем, а через два года в той же Москве окрыленные успехом Игитяна советские художники-авангардисты откроют несанкционированную выставку, которая будет разогнана бульдозерами. "…Мне повезло. На моем пути повстречался такой человек, как Григорий Иванович Асратян – по нынешней терминологии мэр Еревана. Он всецело поверил мне – поверил в мечту, в идею, в романтику, что ли… Он также поверил в необходимость подобных музеев", - часто с благодарностью говорил Игитян. Повезло ему тогда и с первым секретарем ЦК КП Армении Кареном Демирчяном, также не лишенным способности мечтать. Его не надо было долго убеждать, он поверил в необходимость создания подобных музеев для престижа города, республики.

Идей у Генриха Игитяна было громадье, он просто фонтанировал ими – и все они были реалистичны, но время внесло свои коррективы, заставив направить всю энергию в иную плоскость, о которой он не мог думать, что называется, по определению - "стать" частью той самой Системы, которой он как личность всегда противостоял. Теперь он был одержим желанием добиться справедливости для своего народа. Депутат Верховного Совета СССР Генрих Игитян не стал частью Системы, теперь он боролся с ней изнутри. "Мне мандат не нужен, не нужен, чтобы говорить правду. Депутат ведь по идее должен говорить правду. А я ее говорил и без депутатского мандата. Как хотел, так и выдавал. Как мыслил, так и говорил. Порядочные люди меня понимали и поддерживали. С непорядочными я просто воевал". Это была другая борьба, она изматывала. Было отчего впасть в отчаяние: "Я уже тогда понял, что с Карабахом в той системе, в тех условиях ничего у нас не выйдет путного. Ведь что мы, армянская делегация, хотели в вопросе Карабаха – только справедливых решений".

Силы были неравными, "чугунно-бетонные" стояли тройной стеной, и копья ломать не имело смысла, но Игитян ломал. Это не было донкихотством, это была позиция воина, мужчины, который защищал и отстаивал право народа на справедливое решение. Но Система изжила себя, она агонизировала, и ждать от нее каких-либо разумных решений было бессмысленно. Время требований и ожиданий кончилось, надо было менять форму борьбы. Нужно было решать проблему в другой плоскости и по-другому. И народ ее решил.

… ИГИТЯН СНОВА ВЕРНУЛСЯ К СВОИМ МУЗЕЯМ, В СВОЕ ИЗМЕРЕНИЕ, здесь все проблемы и их решения были предельно ясны, но … только для него. Страна, освободившаяся от Системы и провозгласившая новые демократические ценности, продолжала в действительности жить по ее же правилам, только теперь они были куда циничнее. Мечтателей сменили "элитные" дельцы, спешно обустраивающие свою жизнь "хаммерами", "джипами", особняками. А он продолжал решать вопросы отопления в своих музеях, думать о протекающих в них потолках, вентиляции в залах, от которых зависела сохранность картин. Новая же "элита" также закрылась чугунно-бетонной стеной. Ему же предстояло не только латать свои ковчеги, заделывать все пробоины, но и думать о тех, кого он принял на их борт. Закрывались учреждения, институты, заводы – росло число безработных, а работающим не выплачивалась зарплата, выросло число эмигрирующих – страна еле выживала. Но выжила, выстояла.

Выстояли и детища Генриха Игитяна, отстоял он и людей. Можно было плыть дальше. Теперь он думал о культурном благоустройстве Шуши. "Я чувствую какую-то вину за Карабах, за то, что не сумел там в Москве его отстоять... Я Шуши представляю в виде реконструированного этно-культурного города, куда могут съезжаться со всех концов мира армяне – не только ради туризма и отдыха, но и для работы. Это будет центр нашего культурно-интеллектуального возрождения армянства". Увы! Его мечта о Шуши была вполне реалистична, и многое (не всё!), что было сделано там за те годы и предстояло еще сделать, вполне вписывались в нарисованную им картину города. Его мечты всегда были в режиме реальности. Игитян мечтал прагматично и трезво, и никогда не предавал свою мечту, он всегда осуществлял задуманное…

Кроме последнего. Речь о книге, которую он собирался посвятить армянам, прошедшим через круги ада и сохранившим вопреки всему человеческое лицо, об армянах, возродившихся интеллектуально и культурно, об армянах, которые умели мечтать и претворять мечту в жизнь. Эта книга была бы и о нем, о человеке, который построил свой ковчег до потопа. Сегодня его нет. За это время у штурвала его кораблей встали другие. Справятся ли они? Возможно. Заменят ли его – нет. Он из тех Незаменимых, он умел строить Ковчег до потопа.

Лилия ЗАХАРЯН