ПАРУС НАДЕЖДЫ

- На столе Минской группы ОБСЕ лежит документ поэтапного решения карабахского вопроса. Первый пункт - вывод армянских войск из пяти районов. Если армянская сторона не получает гарантий безопасности, это надо решать. И решать не с Россией или США, а с нами.

- Надо найти варианты прямого контакта. Никто за нас этот вопрос не решит. Может, это будет гражданское общество. Не стоит забывать, что наши народы многие годы жили мирно, а значит, не выдерживает критики тезис о том, что мы всегда враждовали.

Ризван Гусейнов, директор Бакинского центра истории Кавказа (Из интервью с корреспондентом «Голоса Армении». Москва, 4-я международная конференция "Стратегия России на Кавказе")

Покаяться, что ли…

Как это у Высоцкого? «Порвали парус. Каюсь, каюсь, каюсь.»

Ну да – порвал он парус… Конечно же, порвал, как в душу плюнул.

А ведь так хотелось поверить ему. А ведь и поверил: интеллигентен, благовоспитан, образован, к тому же. Что-то у меня с ним склеилось тогда. Слепилось. Кажется, обоим было понятно, что затронутая нами тема – хотя и обоюдоострая, однако вовсе не такая, чтобы друг друга резать по-живому.

Пили с ним коньяк, которым я заранее отоварился – знал, что могу с ним встретиться, как с коллегой, вот и подготовился на всякий случай. Гостеприимство – это, прежде всего, вежливость по отношению к гостю. А чем еще можно было выставляться перед азербайджанским журналистом, приехавшим в Ереван и заглянувшим к тебе в офис, как не марочным армянским коньяком, который и в Азербайджане остается армянским коньяком…

- Я слышал, - сказал он, пригубив первую рюмку, - Черчилль предпочитал пить армянский коньяк…

- И еще ваш бывший первый секретарь ЦК, - сказал я. Он этого не знал, и я рассказал ему то, что когда-то слышал от людей, близко знавших первого секретаря. Дело было в Москве, когда по какому-то случаю для него и его партийной свиты был организован некий негласный банкет. Распорядители постарались, чтобы на столе, кроме черной икры с берегов Каспия, красовались и бутылки азербайджанского коньяка – уж не знаю точно, то ли кировабадского розлива, то ли изготовленного в Нахичевани, откуда секретарь был родом. Говорят, секретарь окинул взором сервированный стол и подозвал распорядителя банкета. «А что, - вовсе не строго спросил он, - во всей Москве не нашлось армянского коньяка?»

История эта развеселила коллегу.

- Это потому, что у вас не умеют делать коньяк, - на свой лад повторил я фразу из известного кинофильма. Заимствованная мною шутка, кажется, пришлась не только к месту.

- Было бы здорово, - сказал он, - если бы мы с вами только о таких вещах и спорили.

- А мы разве спорим?

- По поводу коньяка – нет. Тут нет предмета спора. И без первого секретаря все ясно…

- Однако не ясно другое, не так ли? – применил я старый журналистский прием.

- Мне, признаться, непонятно – почему вы отказались от идеи общего государства, – сказал он.

Это слегка удивило меня¹. Во-первых, отказ был обоюдный. Во-вторых, неужели после того, что произошло, можно еще думать об общем проживании? И неужели в Азербайджане есть люди, которые наивно полагают, что такое возможно? Мой собеседник не оставлял впечатления наивного человека. Но и лукавства в нем, кажется, не было. Во всяком случае, я этого не увидел. Я просто вспомнил одну бакинскую квартиру в большом двухэтажном доме с широким парадным входом. Дом когда-то принадлежал рыбопромышленнику Саруханову, и после советизации отдан разному люду – жили там семьи армян, русских, евреев, одна азербайджанская семья и одна смешанная: муж азербайджанец и жена – армянка. Азербайджанец с армянкой-женой уехали из Баку задолго до бакинских событий, когда еще ничего не предвещало того злодеяния, которое там произошло; а когда уже было ясно, что очень скоро оно произойдет, армянскую семью – потомков рыбопромышленника Саруханова вывез на своей машине до российской границы другой азербайджанец.

Я спросил азербайджанского гостя, сможет ли потомок армянского промышленника вернуться в свой отчий дом, в прежней квартире которого, надо полагать, заселился тот самый азербайджанец, который и спас армянскую семью сарухановского ростка? И каково будет после такого возвращения самому азербайджанцу? Не лучше ли оставить все как есть? То, что произошло – уже не исправить. Армяне потеряли Баку. И что же – теперь им надо еще и Карабах потерять?

 Я подумал, что сейчас мне возразят. Типа того, что Карабаху будет предоставлена широкая автономия и все такое… Однако я услышал другое:

- Вы не любите азербайджанцев, да?

Кажется, такой же вопрос однажды задала Елене Боннер Раиса Горбачева. Эпизод этот описан в книге Зория Балаяна «Между адом и раем». В день рождения академика Сахарова 21 мая 1991 года в Москву на Первый международный Сахаровский конгресс съехались маститые ученые и общественные деятели со всех концов мира. Со вступительным словом выступила Елена Боннер, жена академика. В президиуме, как и полагалось, сидел также и президент СССР Михаил Горбачев. После речей был запланирован концерт. В перерыве, Елена Боннер, как хозяйка-распорядительница памятного мероприятия, давала чай в президиуме. В том числе и Горбачеву с женой. До того она успела расссказать присутствующим о зверствах азербайджанских омоновцев в Карабахе. Уже началась вопиющей жестокости операция «Кольцо» с депортацией армянского населения из мест их постоянного проживания. Когда Елена Боннер сказала о том, что на глазах беременной женщины, троих ее детей и советских солдат омоновцы убили ее мужа, поначалу вдоволь поиздевавшись над ним зверскими пытками, затем четыре дня не давали его похоронить, Горбачев изменился в лице – оно стало багровым. А вот супруга его продолжала бесстрастно пить чай. Откусила пирожное и спокойно спросила: «Почему вы ненавидите азербайджанский народ, Елена Георгиевна?» Елена Георгиевна поперхнулась.

И в самом деле. При чем тут народ, когда речь о высших эшелонах власти, о так называемой элите, которая в угаре пещерного национализма устроила сумгаитские и бакинские погромы; повсеместно из Азербайджана изгнала армян, в одночасье превратив их в обездоленных беженцев; на естественое желание карабахцев воссоединиться с Арменией ответила выселением армян из родных очагов, а потом и войной на них пошла… Так кто же прежде всего не любит азербайджанский народ?

Я мог бы все это рассказать своему гостю. Задать ему тот же вопрос.

Но я не стал этого делать. Война уже более, чем десять лет, как была прекращена, во всяком случае на линии так называемого соприкосновения не стреляли, как стреляют сейчас, и людям по обе стороны этой самой линии казалось, что теперь, когда за дело взялись дипломаты, что-то путное из этого получиться может. Мне, как человеку, в общем-то, далекому от тайн дипломатического закулисья, тоже казалось, что история сама рассудит своих незадачливых «героев», а время окончательно усыпит умершие чувства. И хотя прошлого не вернуть (да и надо ли?), будущее по обе стороны начерченной войною линии может стать вовсе не таким уж и мрачным, каким оно рисуется, когда речь заходит о торопливых компромиссах, вроде «общего государства» или так называемой «широкой автономии». Тем более мадридских принципах, которых тогда, когда мы пили коньяк, еще не было. Словом, компромиссах, которые, как известно, могут служить хорошими зонтиками, но никак не крышей. А нужны, между тем, именно крыши. Не только добротные, но еще и собственные. Свои – не чужие. Мне казалось, что дипломатические потуги именно к такому раскладу и должны привести.

Сейчас мне так не кажется. Нисколько не кажется. Апрельская военная авантюра Ильхама Алиева, сотни убитых с обеих сторон начисто стерли в моем рассудке те крупицы надежды, которые существовали ранее. Но ведь я рассказываю о днях, когда азербайджанские журналисты приезжали в Армению и Карабах, а армянские – в Баку. И когда почему-то казалось, что не только дипломаты, но и журналисты сумеют сделать то, что не под силу сделать циничным политикам и государственным мужам. Сумеют все расставить по своим местам, отдав будущее мирное сосуществование двух народов на откуп времени. Кажется, мой гость тоже за этим приехал в Ереван, в котором он никогда еще не был. Очевидно, он приехал с миром. Так почему я должен видеть в нем врага, которого не следует любить?

- Вот мы с вами сидим и пьем коньяк…, - начал я раскручивать свой ответ о «нелюбви к азербайджанцам».

-Уже третью рюмку, - улыбнулся он.

- Хозяину дома считать не полагается, даже если речь о спиртном, - среагировал я на его слова. – Но я не о том. Мы не просто пьем коньяк и беседуем. Мы пьем, что называется, по поводу. Тема, понятно, непростая, даже, если уж честно, сложная и закрученная всякими политическими штуками. Но мы с вами не политики, а журналисты, и мы, если не ошибаюсь, хотим друг друга понять. Так кажется?

- Да-да, - согласился он. – Это так. Я ведь из Еревана хочу поехать в Степанакерт… Через Лачинский коридор – там, говорят, осело немало бакинских беженцев… Хочу с ними поговорить. И в Степанакерте: с людьми, если получится – с президентом… Это верно – следует лучше понять друг друга. А еще мне интересна история с ходжалы – у вас своя версия, у нас – другая. Хочу докопаться до истины в этой трагедии. А вообще – понять: почему случилось то, что случилось.

- Это нетрудно будет сделать, - сказал я. – Надо будет просто по-настоящему прислушаться к людям, с которыми будете говорить. Надо будет поверить им – они вам лгать не будут. И еще вы увидите, что у них нет ненависти к азербайджанцам. Даже после того, что случилось. Пусть вас это не удивляет…

Мы допивали четвертую рюмку (считать, так считать), когда он попросил связаться по телефону с Баку. Связь работала – она ведь вне политики. Он, набрав код и свой домашний номер, быстро дозвонился. Трубку взяла мать, и он стал с ней говорить. Говорил по-русски, проявив ко мне деликатность – я успел признаться, что, хотя и бывший бакинец, однако основательно успел подзабыть азербайджанский язык, который в мою там бытность никогда не был языком общения. Он сказал матери, что у него все в порядке, и что вот сейчас, в эту самую минуту, когда он с ней говорит, он пьет с армянским журналистом армянский коньяк, который любил, оказывается, не только Черчилль, но и сам президент Азербайджана.

Мимикрия – вещь чудесная. Уже по тому, как он говорил с матерью, не снимая улыбки с лица, стало понятно, что для них расстояние между Баку и Ереваном значительно, чуть ли не ощутимо сократилось. И, признаться, мне было приятно от того, что я невольно доставил радость незнакомой мне женщине, которая, как и любая мать, беспокоилась о сыне. Потом он сказал в трубку: «Нет-нет, мама… Мало. Чуточку. Ты же знаешь – я не пью…». Потом повернулся ко мне: «Вам привет от моей мамы». Я ответил: «Взаимно». Потом он положил трубку, и мы с ним допили четвертую рюмку. После чего мы попрощались, и я пожелал ему счастливого пути, в чем нисколько не сомневался.

Спустя время он написал серию очерков о своей поездке в Армению и Карабах. Это была честная проза об увиденном и услышанном. Настолько честная, насколько он сам в ней сумел разобраться. Было, по-правде говоря, в этой его прозе много чего противоречивого. Недостаточное знание истории конфликта, истории региона в целом, перипетий армяно-азербайджанских отношений вековой давности и многого другого сказалось и на его видении описываемых им событий. В какой-то степени он тоже был подавлен той ложью, которой обильно пичкают азербайджанское население бакинские власти. И все равно эта была честная проза². Он же в ней выглядел как человек, который ищет истину, однако эта же истина служит ему поводом для заблуждений. Вольных или невольных.

Но даже заблуждения не смогли уберечь его от немилости азербайджанских властей. И через некоторое время он оказался за решеткой. Поводом послужили написанные им очерки о Карабахе. В них власть усмотрела много чего оскорбительного в свой адрес. Когда вмешались правозащитные международные организации и он был объявлен «узником совести», через четыре года, проведенных им в бакинских тюрьмах, президент Ильхам Алиев своим указом помиловал его.

Некоторые его товарищи, отмотавшие вместе с ним тюремный срок тоже как «узники совести», выйдя на свободу, в Азербайджане не остались. Уехали – кто куда, посчитав, что Азербайджан из авторитарного государства постепенно превращается в некий тоталитарный султанат. Он же никуда не уехал. Видимо решил пожертвовать собой во имя родины, считая, как и написал в своем очерке, что «патриотизм укрепляется не пустыми пропагандистскими заявлениями, а реальными поступками». Он захотел остаться в Баку и продолжать работать журналистам. Такая возможность ему вскоре предоставилась. В электронном медиа-пространстве появился новый сайт, который через малое время стал быстро «набирать вес» своими… антироссийскими, антиеврейскими и антиармянскими материалами. Такими вот «реальными поступками» он, видимо, укреплял свой патриотизм. Вскоре бывший «узник совести» засветился и некими неблаговидными делами, связанными с финансовыми махинациями на поприще защиты прав человека в Европе, куда его занесла нелегкая в лице заведующего отделом по общественно-политическим вопросам алиевской президентской администрации Али Гасанова. В прессе появились сообщения, что вся эта бурная деятельность незадачливого журналиста-правозащитника весьма щедро финансируется либо государственной казной, либо самим президентом Алиевым. Дальше – больше. В Страсбурге была зарегистрирована некая правозащитная организация, по сути – фикция, состряпанная в Баку в качестве представительно-вальяжного прикрытия для выполнения заранее разработанного плана по дискредитации европейских стран в целом, сбору компромата на отдельных европейских политиков, «осмелившихся» высказать критику в адрес режима Алиева. Главным действующим лицом и куратором по совместительству становится он, мой двенадцатилетней давности гость из Баку, с которым было приятно распивать армянский коньяк и рассуждать о вещах благоразумных. Тогда, прощаясь, он сказал мне, что очень надеется на совместное армяно-азербайджанское плавание под одним парусом. Я не спросил – в каком направлении, под каким галсом. Тогда мне это показалось не столь важным. Тогда я просто подумал о том, что если в армяно-азербайджанских отношениях кто-то ставит на Буша (тогдашнего президента США), кто-то на Путина, кто-то еще на кого-то из европейских лидеров, то я лично хочу поставить на него, моего гостя из Баку. Дело было вовсе не в коньяке. Просто идея паруса, хотя и была в чем-то спорной, однако вселяла надежду на примирение.

Теперь и ее нет. «Порвали парус. Каюсь, каюсь, каюсь...»

Григорий Тер-Осипов, 25 апреля 2016 года

 

1. В конце 1998 года, сопредседатели Минской группы ОБСЕ представили новое предложение по урегулированию, которое получило название «общее государство». Автором этого документа был тогдашний министр иностранных дел России Евгений Примаков.

Ереван принял предложение с оговорками, Степанакерт – с серьезными оговорками, в то время как Баку категорически его отверг.

В вопросе ликвидации последствий конфликта концепция «общего государства» ничем не отличалась от двух предыдущих документов. Основное отличие было cнова в пункте о статусе НК. В самом начале представленного предложения говорилось, что «Нагорный Карабах является территориальным и государственным образованием в форме республики и образует общее государство с Азербайджаном в его международно признанных границах».

Таким образом, был проявлен творческий подход, который позволял не нарушать территориальной целостности Азербайджана, но одновременно в рамках этой целостности Нагорный Карабах фактически становился независимой единицей. В дипломатических кругах в те дни применительно к Нагорному Карабаху использовалась следующая изощренная формулировка: «де-юре не в составе Азербайджана, де-факто – независимое государство».

Принцип «общего государства» предполагал, что у Нагорного Карабаха будет гимн, герб и флаг, национальная гвардия и полиция, а государственным языком будет армянский. Жители НК должны были иметь азербайджанский паспорт с особой пометкой «Нагорный Карабах». Они могли избирать своих представителей в парламенте Азербайджана, участвовать в президентских выборах. НК не мог иметь свои посольства, но мог иметь своих представителей в посольствах Азербайджана в разных странах.

Гейдар Алиев объявил, что это предложение неприемлемо для Азербайджана, поскольку фактически в составе Азербайджана создается два независимых государства, и Баку не будет иметь контроля над Степанакертом. Из Баку прозвучали также и другого рода комментарии. Так, советник Алиева Вафа Гулузаде выразил обеспокоенность по поводу того, что если Азербайджан примет это предложение, то карабахский армянин сможет стать президентом Азербайджана. 

2. Весной 2005 года Ходжалу посетил азербайджанский журналист Эйнулла Фатулаев. Возвратившись в Баку, он написал серию статей в газете «Реальный Азербайджан».

 …Ходжалинская трагедия, глубокие раны в нашей душе, нанесенные армянским экспансионизмом на этой многострадальной азербайджанской земле, проходили красной нитью во время всех моих встреч в Аскеране.

Как же так? Неужели у этих людей не осталось ничего человеческого?

Но справедливости ради признаю, что как-то несколько лет тому назад, я встретился с ходжалинскими беженцами, временно проживающими в Нафаталане, которые открыто признались мне, что накануне широкомасштабного наступления российско-армянского контингента войск на Ходжалы, город находился в кольцевом окружении. И еще за несколько дней до наступления, армяне непрерывно по громкоговорителям предупреждали население о планируемой операции, предлагали гражданскому населению покинуть поселок и выйти из окружения через гуманитарный коридор, вдоль реки Кар-Кар. По словам, самих ходжалинцев, они воспользовались этим коридором и действительно, находящиеся за коридором армянские солдаты не открыли по ним огонь. Некоторые солдаты из батальонов НФА почему-то вывели часть ходжалинцев к селу Нахичеваник, который в тот период находился под контролем аскеранского батальона армян. А остальная часть была накрыта у подножья Агдамского района артиллерийским залпом.

Находясь в Аскеране, я выслушал заместителя главы администрации Аскерана Славика Арушаняна, и сравнил его воспоминания со словами ходжалинцев, которые подверглись обстрелу с азербайджанской стороны.

Я попросил Арушаняна помочь мне указать тот коридор, откуда выходили ходжалинцы. Ознакомившись с географической местностью, с полной убежденностью, могу сказать, что домыслы об отсутствии армянского коридора лишены оснований. Коридор действительно был, иначе полностью окруженные и изолированные от внешнего мира ходжалинцы никак не смогли бы прорвать кольца и выйти из окружения. Но преодолев местность за рекой Кар-Кар вереница беженцев разделилась и почему-то часть ходжалинцев направилась в сторону Нахичеваника. Похоже, что батальоны НФА стремились не к освобождению ходжалинцев, а к большей крови на пути к свержению Муталибова.

По словам Арушаняна: «За несколько дней до наступления, ваш тогдашний президент Муталибов позвонил в Степанакерт, и обратился с просьбой к Мкртычяну, нашему бывшему президенту. Он попросил обеспечить условия для того, чтобы люди смогли покинуть блокадный Ходжалы. В ответ Мкртычян спросил Муталибова – почему вас не интересует судьба ваших людей? На присланные из Баку вертолеты почему-то помещают не людей, а скот!».

Да, скот успели вывести, а людей нет.

… в самом центре Аскерана, живет азербайджанец по имени Тофик Алиев. Самое интересное – узнав, что я из Баку он нисколько не смутился.

– Я живу здесь с 60-х годов. Мы переселились сюда из Уджарского района. После начала волнений, я переехал в Азербайджан, вновь вернулся в Уджар. Но я не смог там выжить.

– Когда вы вернулись обратно в Аскеран?

– В 1991 году. Правда, одно время меня хотели убить.

Тут в нашу беседу с Алиевым вмешался Арушунян: «Я тогда сказал ребятам – к чему его убивать? В чем он виноват? Сегодня для нас нет никакой разницы, кто по национальности Тофик».

Да, эта история настолько поразила меня, что вернувшись из Карабаха, я сразу же поспешил поделиться своими впечатлениями с читателями. И насколько было велико мое удивление, когда так называемый министр иностранных дел господин Мамедъяров, срочно опроверг мои впечатления и расценил их, любимым словом «провокация».