В ТОМ ПРОКЛЯТОМ ДЕКАБРЕ...

У каждого из нас есть дни, которые хочется выкинуть из памяти, забыть. Но это не в наших силах. След остался и уже не сотрется. Таким для меня (и, полагаю, для многих) является 7 декабря 1988 года.

 ...Я, 27-летний инженер, выпускник ЕрПИ, работал в "Армгидроэнергострое", на улице Алавердяна в Ереване. В 11:41 наш третий этаж потрясли толчки. Все высыпали на улицу, немного подождали, а потом кинулись к телефонам звонить родным. Сотовых тогда не было. В Ереване все было относительно нормально. Мы чуть успокоились. Но очень скоро поползли слухи о том, что главный очаг землетрясения на севере и ситуация там аховая.

На Театральной площади уже собрались многие, из разговоров следовало, что Ленинакан, Кировакан, Спитак полностью разрушены и там нужна помощь. Мы со студенческим товарищем Кареном не долго думая рванули на автостанцию. Желающих добраться до Ленинакана было много. Нас подобрал, усадил в свою "Волгу" ("Газ-21") Гурген, человек лет 50. Он всю дорогу не мог успокоиться, гадал, что случилось с родными, и плакал за рулем.

Тронулись часам к 5 вечера, пробки начались очень скоро. Поток машин из Еревана нарастал, а в обратную сторону из зоны бедствия, отчаянно сигналя, пытались прорваться те немногие, которые уже побывали в аду и вывозили оттуда уцелевших. Этот вой сигналов до сих пор у меня в ушах.

Мы доехали часам к 9 вечера, уже давно стемнело. Но кое-что было видно: руины домов, которые пытались осветить фарами машин, люди, мечущиеся в развалинах, уже извлеченные, изуродованные тела погибших. Гурген выскочил из машины, бросил ее (проехать было невозможно) и кинулся искать улицу и дом своих родных. Больше мы его не видели. Вдвоем с Кареном мы просто оцепенели, не веря, что в жизни может случиться то, что нам довелось увидеть.

УЦЕЛЕВШИЕ, РАЗДАВЛЕННЫЕ БЕДОЙ мужчины и женщины не отходили от развалин, с криком и плачем пытались разобрать обломки домов, из-под которых раздавались вопли о помощи. Но чем разбирать, если в самые первые часы практически не было техники, даже лопаток... Мы с товарищем подключились к делу, порой отворачиваясь от жутких картин. Честно говоря, в какой-то момент нас рвало. Неудивительно. Оба - домашние ребята из благополучных семей, мы и во сне не видели такого кошмара. Лица некоторых жертв были полностью размозжены - не узнаешь. Но их тоже оттаскивали в сторону, укладывали рядами, накрывали одеялами, тряпьем, надеясь, что кто-нибудь из живых по каким-то приметам разберется. Под завалами попадались даже фрагменты раздавленных тел - рука или нога. Мы в ужасе отворачивались, не зная, что с этим делать.

Казалось, что время остановилось и ночь не закончится. В одном из полуразрушенных подъездов я услышал плач. Пригляделся, посветил фонариком и увидел съежившегося под лестничным пролетом малыша лет четырех-пяти. Он был без верхней одежды, в домашней, а в Ленинакане уже было далеко за полночь. Я схватил в охапку мальчика, спрятал под свою дубленку, чувствую, как его колотит. Узнал, что его зовут Вардаником, что он хочет маму и папу, а еще - покушать.

Где его родители, я так и не узнал. Мальчонка согрелся, а я вдруг почувствовал, что и мне стало теплее и чуть-чуть полегче. Наверное, потому, что хоть одну живую душу нам с Кареном удалось спасти. Крики и вопли продолжались. Я отнес Варданика к кострам, где сидели женщины, наказал, чтобы присмотрели, пока вернусь. Мы пошли к очередному завалу, а попутно вдруг подумалось, что Варданика нельзя оставлять в этом аду. Возьму с собой, решил я, тогда еще неженатый. И мать свою обрадую, мы с ней жили вдвоем.

 ЕЩЕ ОДИН КРИК О ПОМОЩИ. Мы увидели мужчину, машущего рукой. Подбежали. Ужаснулись. Он напоминал бюст самому себе. Верхняя часть туловища свободна. А нижняя - под обломками. Мы, как могли, голыми руками принялись откапывать ноги, отбрасывать тяжелые камни. Потом выяснится, что Карен вывихнул плечо, а мне арматурой сильно порезало ногу, в горячке не почувствовал глубокой раны. Уже не помню, за сколько времени, но мужчину откопали. Он признался, что ног абсолютно не чувствует и ниже пояса ничего не болит. Мы просто положили его на одеяло и понесли к кострам. Он боли не чувствовал, а нас она переполняла. Недаром пожилая женщина, видя наше состояние, посоветовала:

- Вы не стесняйтесь, парни. Раз тяжело - плачьте, чтобы горе вышло... Тут вот из приехавших и водку привезли. Глотните, может, полегчает...

Я сделал несколько глотков из горлышка. Стаканов не было. Ничего не почувствовал. Кто-то предложил сигарету. Я в свои 27 еще не курил. Впервые затянулся в предрассветные часы в Ленинакане и до сих пор курю.

Медсестра, осмотрев немеющую ногу, заметила, что я потерял много крови, наложила повязку, сказала, что в этот холод мне тут делать больше нечего, а Карену нужен травматолог. Я опять спрятал заснувшего Варданика под дубленку, мы дошли до уцелевшего здания железнодорожного вокзала. Ребенок опять заныл, открыл глаза. И вдруг...

Молодая женщина напротив вскрикнула:

- Вай! Это же наш Варданик! Живой?

Мальчик потянулся к женщине, назвал ее по имени. Оказалась сестрой матери. Ее радости не было предела.

- А родители где? - спросил я.

Женщина молча безнадежно покачала головой, а малышу сказала, что обязательно найдутся и мама, и папа. Вот ведь тетя нашлась же...

Я не без грусти поцеловал малыша и на всякий случай оставил им свой ереванский адрес, вдруг понадобится.

Совсем посветлело, и мы уже во всех деталях увидели масштабы катастрофы. Тогда мы не знали, что на восстановление зоны бедствия потребуются десятки лет. Но их так и не хватит, чтобы решить все проблемы.

...МЫ ВОЗВРАЩАЛИСЬ В ЕРЕВАН с ранеными на стареньком "уазике". Навстречу неслись машины, летели вертолеты. Вся Армения спешила на помощь, всю огромную страну (кроме тех, кто поздравлял нас с землетрясением), весь мир всколыхнула боль Спитака. Обо всем этом мы узнали позже, а пока утром 8 декабря возвращались в Ереван, думая о том, что расскажем тем счастливцам, которые не увидели того, что увидели мы.

Мать наверняка в ту ночь не спала и кинулась к двери, когда я вставил ключ. Она обняла меня, прижалась. Потом, отстранившись, удивленно произнесла:

- А ты поседел, сынок...

- Да нет, это все пыль, камни, цемент, - искренне возразил я.

Искупался, глянул в зеркало и убедился, что мать права: на висках обнаружились седые волосы. Не много, но появились.

Потом мне довелось воевать в Карабахе. Никогда этим не бравировал и героем, как некоторые, себя не считал. Я видел, как испытывает людей война, как трудно преодолеть страх. Только кретины и хвастуны говорят, что ничего не боятся. Мне тоже пришлось преодолевать страх. Много позже я понял, что поверженный Ленинакан сыграл свою роль, закалил меня и остался во мне навсегда. Как и шрам на ноге.

А еще я иногда вспоминаю Варданика и гадаю, как сложилась его судьба. Вот было бы здорово встретиться. И чтобы это произошло здесь, у нас, на армянской земле.

Симон АЛАВЕРДЯН