В ЧЕЛОВЕКЕ ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРЕКРАСНО

Известное высказывание А.Чехова - "В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли" - полностью применимо к Араму Никитичу Инджикяну. Именно таким он был и таким остался в моей памяти.

ЭТО БЫЛ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ УЧЕНЫЙ, на редкость скромный, отзывчивый и ... по-мужски красивый человек. Широкий лоб, волнистые волосы и удивительно добрые, лучистые глаза. При своей постоянной занятости, уверена, он не замечал и не понимал неотразимости своего человеческого обаяния. Вовсе не случайно вошел он в широко распахнутые двери нашей семьи, став не просто почетным гостем, а другом, бескорыстным помощником и исследователем архива и рукописей Туманяна. И, конечно, любимцем не только старшего, но и младшего поколения наследников великого поэта.

Он был открытой натурой, отличался стремлением творить добро. Людей привлекали его врожденная интеллигентность, умение выслушивать пусть и не очень умного собеседника, посоветовать, помочь, поделиться своими знаниями, откликнуться на новое, может, еще не совсем зрелое начинание.

Получив филологическое образование, он навсегда связал свою деятельность с армянской литературой. Но в его литературном наследии Туманян занял особое и главенствующее место. Им написаны десятки статей - об Исаакяне, Налбандяне, Пешикташляне, о многих других писателях... Но жизнь и творчество Туманяна притягивали его всегда, до последних дней.

Вместе с Нвард Туманян, дочерью поэта, они приводили в порядок рукописи, издавали сборники, писали статьи, переживали за каждую статью и строчку, с группой туманяноведов корпели над первым академическим изданием собрания сочинений поэта. Много сил и нервов было потрачено на издание шестого тома Туманяна, в котором по тем или иным причинам цензурой изымались "неугодные" абзацы или даже целые статьи. К сожалению, Нвард не дожила до выхода этого тома в свет (1959), о чем не переставал горевать Арам Никитич.

БЛАГОДАРЯ НВАРД Я ПОЗНАКОМИЛАСЬ с Инджикяном, а потом мы с ним работали в Институте литературы, я - в отделе литературных связей, он заведовал отделом текстологии. Работать с ним было просто удовольствие, ни одного некорректного слова или чего-то обидного этот человек сказать просто не мог... Даже исправления он делал так деликатно и учтиво, что потом становилось неловко.

Моя кандидатская работа, а затем и докторская были связаны с Арамом Инджикяном. И темы мы подбирали и обсуждали вместе. Меня всегда интересовали туманяновские переводы произведений классиков мировой литературы. Тему кандидатской диссертации я выбрала "Переводные сказки Туманяна", Инджикяну эта тема понравилась. Получив его добро, я начала работу.

Любовь к сказкам жила во мне с детства. Ведь в библиотеке Туманяна (шкаф фольклора) были собраны наилучшие издания сказок народов мира. И мы, дети, росли в мире волшебства и чудес. Перебирая давно прочитанные сказки, я, казалось, снова и снова уносилась в фантастический, красочный мир, который был так близок его душе. Инджикян сразу же согласился быть оппонентом. Так, с его легкой руки я стала кандидатом наук. А потом мы начали думать о докторской диссертации.

Мое предложение написать книгу "Туманян и мировая литература" Арам Никитич одобрил. Был составлен план, по тематике расписаны главы, четко определены границы исследования. Он согласился быть редактором книги, но с условием, что будет еще один редактор-литературовед, владеющий русским языком. Мне повезло: вторым редактором стала литературовед и писатель Берта Брайнина, человек довольно строгий, но доброжелательный, работать с ней было легко и приятно. Не зная армянского, Брайнина удивительно чувствовала материал, делала правки, предлагала свои варианты. Примерно половину 1974 года я провела между Москвой и Ереваном. Наконец Брайнина подписала книгу к изданию, о чем из Москвы я радостно сообщила Инджикяну.

ШЕЛ МАРТ 1975 ГОДА, помню, как я взлетела на четвертый этаж с папкой в руках. Дверь открыл Арам Никитич, он был искренне рад, это была и его заслуга, ведь он был редактором армянских текстов. Он поздравил меня, подписал титульный лист книги, мы выпили по чашечке кофе, кем-то из его дочерей принесенный в заваленный рукописями кабинет.

 Неожиданно он показал мне папку с материалами, сказав, что это уже завершенный второй том о жизни и деятельности Туманяна. Еще один праздник! Первый том "Жизнь и творчество Туманяна" был издан к 100-летию поэта в 1969 году.

Забирая свою рукопись и прощаясь, я заметила мимолетную тревогу в его глазах, он сказал, что собирается на операцию по поводу язвы желудка, которую приобрел на фронте. "Но это пустяки", - сказал он.

Удрученная и обеспокоенная, я ушла от Арама Никитича. Трудно передать чувства, с которыми мы, сотрудники института, ждали окончания операции в приемной клиники... Арама Никитича, этого светлого человека, не стало 22 марта, почти в день ухода из жизни Туманяна (23 марта). В этом было что-то мистическое... Ушел из жизни замечательный ученый и человек, оставив по себе светлую память и такие нужные всем нам книги и исследования. С сожалением хочу отметить, что второй том о Туманяне остался незавершенным. Сейчас решать его родным...

И еще помню, как я уговорила Арама Инджикяна написать предисловие к небольшой книге "О Шекспире", которую составила. Дело в том, что при работе над статьями Туманяна о Шекспире у меня собрался солидный материал и я подумала, что хорошо бы к столетию Туманяна издать его отдельной книгой с предисловием Арама Никитича. Зная его занятость, было как-то совестно обращаться к нему. Но я собрала все материалы, сделала комментарии и фактически уже готовую рукопись принесла ему, хотя, что греха таить, отлично понимала, что свободного времени у него почти не бывает. Но Арам Никитич не мог отказать, а мы, молодые, этим пользовались! В свое оправдание могу лишь сказать, что книга получилась отличной, подоспела к 100-летнему юбилею и заслужила похвалу прессы.

По своей натуре Арам Никитич был романтиком, он мало интересовался бытовыми проблемами, его больше всего интересовала любимая работа. Тем более что три его дочери и деловая, энергичная и общительная супруга Маник оберегали его от житейских забот.

ПО РАБОТЕ Я ЧАСТО БЫВАЛА в их доме и знала, какой любовью и женским вниманием он окружен. В какой-то степени наш дом напоминал ему его собственную семью: там были только женщины. О Туманяне, его жизни и творчестве им написаны десятки статей. И написаны с таким мастерством и любовью! А сколько конференций организовывал он сам, привлекая и нас, тогда молодых. Помню его переживания, связанные с посвященной столетнему юбилею Туманяна научной конференцией в Институте мировой литературы в Москве (начало октября 1969 г.). Привлечены были наилучшие литературоведы и писатели со всей страны. И, конечно, литературоведы из Армении: С. Саринян, С. Агабабян, С. Даронян и другие. До начала конференции Арам Никитич не выходил из номера гостиницы, все перечитывал текст, проставлял ударения, сверял цитаты. Конференция прошла на высоком уровне, присутствующих было много, пресса писала восторженные отзывы. За мой доклад "Туманян и Горький" я получила памятную горьковскую медаль, что, естественно, мы достойно отметили в своем кругу.

Должна сказать, что семья Туманян немного ревниво относилась к тому, что Арам Инджикян работал и над другими материалами, писал статьи и о других писателях (ведь он руководил довольно большим отделом текстологии). Домашние считали, что все остальное его отвлекает.

К Араму Инджикяну в нашем доме было особое отношение и доверие. Самым святым для Туманянов были дневники и записные книжки поэта. Выносить их из дома было запрещено. Арам Никитич большей частью работал над ними в музее (фактически в нашем доме), но иногда ему разрешалось забирать их с собой. Казалось, он чуточку обижался, видя в этом недоверие, но, когда ему впервые разрешили взять их домой, он с облегчением вздохнул, и, конечно, работу он делал безупречно.

Нужно было видеть, с каким восторгом и любовью он говорил о записных книжках Туманяна, он просто светился! Я помню, Аветик Исаакян всегда очень внимательно слушал рассказы А.Инджикяна и приветствовал их совместную с Нвард работу над архивом Туманяна. Кстати, он сыграл немаловажную роль в публикации шестого тома Туманяна.

Тогда, в конце 60-х, в канун 100-летия, нам казалось, что монография Арама Никитича о Туманяне под ударом. Работал он долго и кропотливо, иногда вызывая у нетерпеливых домашних волнение... Время шло, а он все сверял, корректировал, поправлял. Казалось, работе не будет конца. И это при том, что он знал каждую строчку произведений Туманяна, помнил наизусть, где, когда, кому и что он писал, где и по какому поводу выступал. Однако наши тревоги были напрасны: книга вышла в срок и стала своеобразной энциклопедией жизни и творчества Туманяна.

ШЕЛ 1970 ГОД. ПРИБЛИЖАЛОСЬ 60-ЛЕТИЕ ИНДЖИКЯНА. Я помню, как у нас дома обсуждали, что ему подарить: все же юбилей! Решено было подарить что-либо из предметов туманяновского дома, остановились на цветочной вазе. Вручать подарок доверили мне, и я с вазой и шестьюдесятью розами пошла… У Инджикянов был, наверное, весь Институт литературы. Ваза вызвала фурор и добрую зависть... А Арам Никитич со свойственной ему стеснительностью благодарно улыбнулся.

И все же при всей своей скромности и кажущейся сговорчивости во время обсуждения важных вопросов более принципиального и решительного человека я не видела. Если дело касалось рукописей, их отбора и последовательности расположения материала, Инджикян мог и одернуть оппонента.

В конце 50-х Туманяновский дом впервые посетил тогда еще начинающий литературовед Эдуард Джрбашян. Кстати, мой преподаватель армянской литературы (с первого по четвертый курс). Увидев меня, он удивился. Потом, поняв, что я состою в "родственных отношениях", засмеялся. Чуть позже к Инджикяну и Джрбашяну присоединился Левон Ахвердян. Это была удивительная триада замечательных литературоведов и замечательных людей, отличавшихся при этом и манерой письма, и языком, и тематикой, и, конечно, характером.

Именно они смогли собрать воедино замечательные записи Нвард об отце и создать книгу "Беседы и воспоминания", которая вышла к столетию Туманяна, а затем дважды была переиздана. Они фактически продолжили работу Нвард. Корпели над материалами в музее, часто заходили к нам передохнуть и выпить чашечку кофе. Так они стали друзьями нашего большого Туманяновского дома. Принимали участие во всех вечерах и мероприятиях, которые проводились в музее, после чего мы приглашали всех к столу.

Хочу охарактеризовать каждого, еще раз подчеркнув их разные натуры и характеры. Инджикян, "старожил" нашего дома, до конца жизни остался скромным и стеснительным человеком. Когда бывали застолья, он непременно дожидался приглашения к столу, ждал, пока займут места другие. Он был знаком со всеми членами нашей семьи - от дочерей до внуков. Говорил всегда спокойно, с большой теплотой и любовью, как-то по-семейному. Эд. Джрбашян был смелее, говорил сдержанно и красиво, одним словом, академично. А вот Левон Ахвердян был всегда непредсказуем, он тут же усаживался за стол, разливая спиртное себе и гостям, мало говорил о работе, больше рассказывал анекдоты и веселился на славу...

А гостей в Туманяновском доме всегда было много. И среди них знаменитые писатели, художники, музыканты: А. Исаакян, Д. Демирчян, С. Зорьян, М. Сарьян, А. Коджоян, Э. Мирзоян, А. Арутюнян, Г. Рухкян и другие. Конечно же, нам, потомкам Туманяна, очень повезло, что мы жили в окружении этих корифеев армянской культуры. Остается только сожалеть, что ушла целая плеяда замечательных писателей, ученых, художников и музыкантов, тех, кто представлял наш народ просвещенному миру. А для нас это невосполнимая потеря очень близких, родных, светлых и добропорядочных людей!