СИРОТЫ: СЛОВО ‒ ДОКУМЕНТУ

Как же не нарадуется президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган: сам глава Республики Армения предлагает армянам «эпоху мира» вопреки исторической памяти и правде, которые Турция и ее лидеры, включая нынешнего Эрдогана отвергают более столетия.

СОТНИ САМЫХ РАЗНООБРАЗНЫХ ДОСТОВЕРНЫХ ДОКУМЕНТОВ И СВИДЕТЕЛЬСТВ, и армянских, и  иностранных источников, вопиют о массовой трагедии армян конца XIX‒начала XX веков ‒ жертв Геноцида. В январе прошлого года турецкий лидер, вообразив себя историком, привел сфабрикованный факт на своей странице в Telegram с портретом турецкого генерала Казыма Карабекир-паши (1882‒1948). Елейно представил  палача  гуманистом и благодетелем армянских сирот.

 В прошлом же году в издательстве ЕГУ вышла в свет моя книга «Бесстрашная женщина. Последние годы жизни Забел Есаян в документах, письмах, мемуарах». Замечательная армянская писательница и общественный деятель З. Есаян (1878‒1942 (?)) с лета 1909 года после начала резни в Адане (Киликия), которую историк Сурен Мурадян назвал «классическим примером прелюдии геноцида» 1915‒1923 годов, поехала туда вместе с группой соратников по поручению Красного Креста, попечительства защиты сирот, армянских союзов и при поддержке армянского благотворителя Нубара-паши. Она приложила неимоверные усилия по организации сиротских приютов, их перемещению и распределению, в напряженной и кровавой ситуации всячески старалась ускорить процесс защиты и вывоза сирот в более безопасные места.

З. Есаян выполнила не только свой гражданский, но и писательский долг: трагедии армян в Османской империи она посвятила документально-художественные произведения «Среди развалин», «Путешествие Мурада», «Агония одного народа. Изгнание армян в Месопотамию».

Предлагаем вниманию наших читателей фрагменты из книги «Среди развалин» о горькой участи армянских сирот.

Из главы «Среди развалин»

Разрушенный город растянулся под ослепительным великолепным солнцем, точно бесконечное кладбище ‒ повсюду руины… Ничего не пощадили: все церкви, все школы и все дома превратились в бесформенные обгоревшие груды камней, из которых там и сям торчат скелеты построек. С востока на запад и с севера на юг, до отдаленных границ турецких кварталов беспощадная и бессердечная ненависть все на своем пути предала огню и уничтожению. И среди этой угрюмой пустыни, среди бескрайнего пепелища гордо возвышаются два уцелевших минарета.

***

…Воистину немыслимо сразу осознать и почувствовать страшную реальность ‒ она вне досягаемости человеческого разума; те, кто прошел через это испытание, тоже не в состоянии последовательно все рассказать ‒ они что-то лепечут, охают-ахают, плачут и передают какие-то отдельные обрывки памяти. Отчаяние и страх были настолько велики, что матери не узнавали собственных детей, что о слепых и парализованных стариках забывали и оставляли в горящих домах; от демонического хохота жестоких головорезов люди перед смертью сходили с ума; разрубленные конечности и тела детей, еще бьющиеся в агонии, распинались под ногами; с одной стороны ‒ под свист пуль, с другой ‒ охваченные языками пламени, обезумевшие дети, женщины и раненые, притаившиеся в школах и церквах, прижавшись друг к другу, обугливались…

***

Там я увидела матерей, которые придушили собственных детей, чтобы детские голоса не выдали их присутствия в убежище; там я увидела парализованных женщин, у которых вывалившиеся изо рта языки не способны были кричать о пронзительной боли сердца; там я увидела обезумевших людей, которые вместо того, чтобы забыть, заново воскрешали в памяти ужасы пережитого; угнетенные утратой любимых и родных, они не знали, кого оплакивать?.. «Вон там поставили их рядышком, и начали стрелять и стрелять, стрелять  ‒ и они вот так пошатнулись и упали… это были мой отец, мой муж, мои дети, и теперь я одна-одинешенька, живу, как сова, в палатках…»

Порой они казались безразличными, будто окаменевшими от безмерного горя: лица невозмутимые  ‒ ни один мускул не дрогнет, когда рассказывают чудовищные истории, каждое слово сплетено из страха и крови; внезапно замирают, с безумным блеском в глазах  ‒ как знать, что мелькнуло у них в голове?.. ‒ и неожиданно начинают кричать, выйдя из себя, взывают к нашим чувствам, слезам, умоляя о помощи…

Из главы «Сироты армянских матерей»

Когда мы добрались до Мерсина, я уже воображала картину великой трагедии, готовая столкнуться лицом к лицу с чудовищной действительностью. Однако то, что довелось увидеть, было превыше любого воображения ‒ обычными словами трудно описать жуткую картину, открывшуюся моему взору.

В те дни, когда спасшиеся от пожаров погибали от ружейных выстрелов; когда люди в ужасе и панике наступали на больных и раненых, порываясь спасти себя, большинство детей, разлученные с родителями, разбрелись кто куда и попадались то там, то тут. Первая делегация Патриархии собрала беспризорных детей и отправила в Мерсин, где приютила и укрыла в национальных школах и церквах, дабы вдали от очага трагедии несчастные дети хотя бы чуточку смогли забыть о пережитых ужасах и дабы никто не осмелился бы притеснить их на той земле, где пролилась кровь родителей.

Многие поведали о постигшей их участи; почти голые либо прикрытые лохмотьями с пятнами крови матерей, с непокрытой головой и растерянным взглядом, они входили в Мерсин, и в клубах пыли от босых ног долго еще витал исходящий от тел запах пота и нечистот.

Собранные в церкви и все еще напуганные, дети притихли, не разговаривали и не плакали. Настолько велик был пережитый ужас, что при виде кого-либо их начинало трясти. В юном воображении невинных детей всплывал один образ: в каждом взрослом человеке они видели злодея, потрясенные страшными сравнениями и нахлынувшими жуткими картинами, посему, как обезумевшие, норовили бежать: детская психика была травмирована, поскольку изо дня в день они видели преступников с ножом или ружьем в руках, с свирепым иступленным взглядом, низвергающих поток брани и угроз. Кругом, точно струи дождя, текла кровь, а они часами таращились на зловещие языки пламени.

Дети успокаивались, когда оставались одни и порой переговаривались друг с другом, однако слова пресекались долгим молчанием. Изредка некоторые всхлипывали сквозь рыдания, не желая смириться и утешиться тем, что боль уже позади, уже миновали страдания, которые превыше их детских сил; другие же все еще со слезами на глазах, сдавливая рыдания, опускали головы на стол и погружались в долгий сон.

Кто-то же из детей, стосковавшись по нежности, по семейному теплу и любви, тянулся к своим товарищам по несчастью. Двое ребятишек, уединившись, шептались:

‒ У тебя есть папа?

‒ Нет.

‒ А мама?

‒ Нет.

‒ И у меня нет ни папы, ни мамы.

‒ Убили?

‒ Да.

‒ И моих убили.

Наступило долгое грустное молчание, и чуть погодя:

‒ Хочешь, мы будем братьями?

И они побратались.

Вот такие разговоры ведут между собой пяти-десятилетние дети. А порой друг друга находили потерявшиеся братья и сёстры ‒ по глазам они узнавали свои пережитые испытания и не решались подойти друг к другу, будто отстраняемые памятью о зверски убитых матерях и отцах. Почти каждый без исключения, подстрекаемый проблеском инстинкта жизни, хотел забыть и враждебно воспринимал тех, кто будоражил их окровавленное сердце или же одним своим присутствием напоминал о минувшем горе.

Когда я впервые увидела горемычные, угрюмые лица сотен сирот, то, невзирая на  сверхчеловеческие усилия, не смогла осознать и объять постигшее их несчастье: по сей день это уму моему непостижимо ‒ какие-то случаи, разрозненные картины мелькают в голове, но я ни разу не в состоянии была объять ту безмерную, ту кровавую историю, которой удосужился каждый ребенок.

***

…У некоторых сирот были матери, и ежедневно мы были свидетелями душераздирающей драмы.

Иногда, несмотря на все материальные перипетии, истосковавшиеся матери добирались до Мерсина, и поспешно, полные печали, выискивали своих отпрысков, а после болезненной нервной встречи с ними, замирали, точно каменные, не осмеливаясь их обнять и поцеловать ‒ разлученные матери и дети не нуждались в новых трогательных чувствах. Горькую свою долю они ощущали инстинктивно и уходили восвояси, пуще прежнего взбудораженные горем и тоской….

***

…В Адане сирот не собрали в одном месте, не было необходимых протоколов, и мы сразу же взялись выяснять их местонахождение и имена.

Вопрос обсуждался в резиденции главы епархии.

‒ Сироты есть всюду, ‒ сказал старый священник, широким жестом показывая во все стороны сожженного города…

Его седая борода на мгновение задрожала; его взволнованные прослезившиеся глаза, потухшие грустные глаза старца, были обращены к нам, и он вполголоса произнес: 

‒ Ступайте в лечебницы, ступайте к палаткам, загляните даже в церковный двор… вы всюду найдете сирот…

P. S. Недавно известная армянская переводчица Каринэ Халатова стала лауреатом премии имени Егише Чаренца Союза писателей Армении за книгу «Бесстрашная женщина». (О книге читайте здесь)