ТОНКАЯ МАТЕРИЯ

Пропитанная потом гимнастерка неприятно липла к телу, намокшие портянки натерли ноги, за спиной слышались острожные шаги шедшего следом человека. Время перевалило за полдень, солнце нещадно палило. Угрюмая скала нависала над поселком, как бы подминала его под себя, а своей вершиной упиралась в густую влажную тучу, явно не желая пропустить дальше, остудить дождем землю и людей.

Александр обернулся. Сзади шел местный паренек лет пятнадцати, худой, угловатый, с горящими неприязнью глазами. Встретившись с офицером взглядом, подросток по-армянски выругался. Александр служит здесь уже несколько лет и некоторые слова по-армянски выучил: "Луцки унес?" или "Вонцес?", или "Стесутюн...". В переводе это всего лишь означало: "Спички есть? Как дела? До свидания". Но в первую очередь запомнилась нецензурная брань – она чаще звучала в общении с местным, особенно молодым, населением. Хотя справедливости ради стоит сказать, что старики и поколение среднего возраста, родившиеся в СССР, уважали военных и охотно разговаривали с ними на русском. Враждебно держались лишь молодые.

Александр знал, как в таких случаях себя вести, и сейчас, прищурившись, вымолвил заученную фразу: "Ватэс хосум. Чикарели".

Насколько он правильно выговаривал слова, офицер не мог судить, знал лишь содержание: "Плохо сказал. Нельзя так". Неказистое высказывание, тем более на армянском, производило неожиданное впечатление. Человек терялся, и в его глазах появлялся испуг. Одно дело ругать русского на своем языке, будучи уверенным, что его не понимают, и чувствовал свою неуязвимость. Другое – осознать, что его поняли и отвечают, причем на его же языке. Вот и сейчас угловатый подросток растерялся, затем согнулся и испуганно заморгал глазами, с беспокойством переминаясь с ноги на ногу. Ухмыльнувшись, Александр повернулся к нему спиной и уверенно пошел дальше.

Вместе с тем, преследование продолжилось, только, судя по звуку шагов, более осторожно, на более безопасном расстоянии.

Офицер свернул по улице, и перед ним выросла каменная ограда, за которой виднелась оплетенная виноградной лозой беседка. Во дворе в объятиях жаркого пламени стоял почерневший от копоти котел, из которого доносились запахи баранины. У входа, на лавочке, сидел дед Арам, щуплый старичок, с острым, как почти у всех армян, носом, с горбинкой. Морщинистые руки не спеша перебирали четки. На ремне блестел серебром кинжал. Черные башмаки на босу ногу. Увидев путника, старик кивнул:

– Здравствуйте, Александр. Какими судьбами к нам?

– Просто мимо шел, – уклончиво ответил офицер.

В это время за спиной раздались громкие ругательства в адрес русских.

Но не успел офицер повернуться, как тихо и спокойно заговорил старик, щуря глаза на подошедшего подростка:

– Смотрю, никак ты сын Вартана Меликяна? Очень похож. Так это?

Парень растерялся, а затем почтительно кивнул.

– Знаю твоего отца. Очень порядочный и уважаемый человек. Не позорь его, веди себя достойно. А за то, что сказал, извинись. Армяне испокон веков плохо к русским не относились.

Подросток замешкался и несогласно закрутил головой.

– Ты что, язык потерял? На плохие слова тебя хватает, а извиниться – нет? Не позорь отца, извинись и с глаз моих долой, – уже жестче сказал аксакал.

Подросток буркнул на чистейшем русском: "Извините" – и быстро удалился.

Дед Арам имел репутацию честного и мудрого человека и на правах старейшины решал многие вопросы в поселке. Александру рассказывали, что по решению старика была даже изгнана из поселка молодая семья. Говорят, семейная пара приехала из Еревана после окончания вуза. Жили у родителей. Все было благопристойно. Однако как-то отец сильно выпил и стал читать сыну нотации. Тот не выдержал, возникла ссора, в ходе которой сын избил родителя так, что тот оказался в больнице с переломами. В милицию пострадавший обращаться не стал, но его родственники пошли к деду Араму. Тот вызвал семейную пару, выслушал родственников, соседей и принял решение изгнать семейную пару из села. В течение суток они уехали, не посмев ослушаться решения старейшины.

– Не обращай внимания, Александр, молодые армяне так же, как и русские, одинаковы – ветер в голове. Старики их вовремя поправят и к послушанию приведут. Мы русским обязаны по всей истории. Старики помнят, как наши дети, женщины и старики с протянутыми руками бежали к русским солдатам, говоря: "Рус! Здрасти! Здрасти!", а солдаты повторяли: "Не бойтесь! Мы здесь!" Моя нация, по счастью, слишком мала, чтобы мы, старики, не смогли бы донести до молодых некоторые нужные вещи, чтобы те не наделали глупостей.

Со двора раздался скрип. Дверь дома распахнулась, лежащая на пороге большая черная собака встрепенулась и отскочила, двое юношей вынесли большой чан. Затем, сев на корточки, стали ловко сливать из него в глиняные кувшины игристое вино.

– Рана, нанесенная мечом, заживет, нанесенная языком – нет. Главное: оставайся самим собой, не изменяй себе и будешь жить в душевном покое.

Распрощавшись, Александр продолжил путь в свою воинскую часть.

"Старик наверняка понял, что я приходил поблагодарить его", – улыбнулся офицер.

Было это пару месяцев назад. Офицеры намеревались отметить тридцатилетие старшего лейтенанта Незванцева. На территории воинской части делать этого не хотелось. Решился вопрос неожиданно и легко, откуда и не ждали. Директор магазина – Вартан Кирокосян, нечаянно услышав офицерский разговор, предложил: "Дорогой Александр, мой двоюродный брат Сурен – директор кафе "Ахтамар". Я договорюсь. Место хорошее: у воды, на окраине поселка, красота и спокойствие. Вода чистая, как поцелуй ребенка".

Идея понравилась всем. C Незванцевым съездили в кафе. Место, и правда, оказалось чудесным. Перед ними лежала безмятежная синь проспавшего всю ночь озера. Казалось, солнце пристально глядит на них с чистого неба, пытаясь окунуться в озеро. Набежавший ветерок накрыл гладь легкой рябью, направив мелкие волны к берегу, где они с плеском растворялись. С высоты величественно созерцали покрытые дымкой россыпи гор. Самый лучший архитектор в мире – сама природа. Именно она творит красоту.

"Точно, красота и спокойствие, как в раю", – подумал Александр.

– Для нас это святое озеро. Вода настолько чистая и прозрачная, что, согласно легенде, раньше из него пили только боги, а сейчас мы пьем. Без озера поселок оказался бы без воды, – сказал, любуясь озером, Сурен.

Стол на двадцать персон им накрыли в конце зала. Зал был еще полупустой, поэтому без стеснения полетели один за другим тосты: не длинные и пышные, как в местных краях, а краткие, но от души.

– За любовь! – кричал лейтенант Раскатов и, не чокаясь, выпивал рюмку!

"Хороша, едрена мать, только меру надо знать!" – пела Вика Цыганова в известном шлягере, но вырвавшиеся из части, словно из плена, офицеры уже не знали этой меры.

Спиртное на столе быстро закончилось. Сурен выставил, конечно, им несколько бутылок коньяка – от себя, в знак благодарности. И армяне с соседнего стола добавили пару бутылок. Обрадованные офицеры стали обниматься с соседями. Однако и это спиртное закончилось. Покупать втридорога коньяк, когда в части полно самогона, не стали. Вызвали автомашину. Но все в нее не вошли. Водитель повез первую партию уже прилично выпивших служивых.

Когда приехал с Александром за остальными, то тот оторопел: в кафе шла драка офицеров с местными. У армян за старшего, похоже, был крупный, как кабанчик, парень лет двадцати пяти. Саша попытался спокойно выяснить, в чем дело, что происходит?

– Ваших бьем! – зло крикнул на русском уже разъяренный кавказец и, по-бычьи сжав кулаки, пошел на него.

Парень по комплекции сильно превосходил Александра: такой в состоянии уложить с одного удара. Понимая это, офицер автоматически схватил попавшийся под руку стул и резко ударил нападавшего по голове. Хлипкая деревяшка разлетелась вдребезги, а "кабанчик" только замотал головой и полез в карман, за ножом. Медлить было нельзя. Увидев на столе графин, Александр ударил им по крепкой голове парня. Хрусталь оказался прочнее стула – не разбился, и кавказец свалился как подкошенный на пол. Численно и физически превосходившие кавказцев офицеры скоро разметали противников по полу и довольные собой уехали.

Но этим все не закончилось. Так или иначе, но об инциденте стало известно командиру полка.

– Ты был старший, тебе отвечать, – заявил тот Александру. Даю день, чтобы решить с местными все полюбовно. Если эта история выйдет за пределы района и станет известна властям или нашему командованию, то выговорами не отделаться ни тебе, ни мне, - все будет серьезней. Межнациональные отношения – материя тонкая!

Тогда Александр и познакомился с дедом Арамом.

Разговор шел в присутствии "кабанчика", который, как правильно Александр определил, был за старшего у местного молодняка.

Старик сидел спокойно, лишь переводил взгляд с одного говорящего на другого.

– Давайте ссыте в нашу воду, которую мы пьем. Глумитесь! Уничтожайте наш поселок, оставьте его без воды! Посмотрим, удастся ли вам это сделать?! – выкрикивал армянин.

– Ничего не понимаю. Объясни, наконец.

– Расскажи все, Карен, – счел нужным вмешаться старик и добавил, обращаясь к парню: – Только не горячись.

Оказывается, один из офицеров, изрядно выпив, подошел к озеру и открыто в присутствии женщин и детей стал в него мочиться.

Подошедший армянин спокойно заметил, что это святое озеро, из него люди пьют, да и рядом женщины, дети.

Офицер послал его матом. Поэтому все так и произошло.

"Кабанчик" смотрел на офицера угрюмо.

– Почему ты сразу не рассказал? Я бы сам перед тобой извинился, перед каждой женщиной бы извинился… И нашему офицеру втык бы сделал. Я сейчас поеду за ним, привезу его, и он извинится перед всем поселком, – горячо заговорил Александр, до конца не понимая, чем все может закончиться.

Карен – так звали парня – уже остыл и сам растерянно моргал глазами.

– Эмоции часто идут впереди разума, особенно в юности, – начал старик. – Вот тогда в тебе, Карен, обида говорила, а не ум. Многие дела не силой решаются, а терпением и разумом. Ты, слава Богу, родился уже в счастливой Армении, в отличие от меня. Может, поэтому ты не до конца понимаешь, что если бы не русские, то не жил бы ты в мирной стране. Я не говорю, что сейчас все хорошо, есть свои беды. Но далеко не такие, как прежде. Главное, что сейчас время мирное. Жертвенность – непреложная часть армянской истории, которая была сплошным экспериментом на выживание.

Так произошло примирение.

Вдали показалась родная воинская часть, и Александр ускорил шаг, не переставая размышлять о взаимоотношениях с людьми, которым принадлежит эта земля.

- Межнациональные отношения - материя тонкая, - повторял вслух офицер.

Сергей ПЕТРОВ