НАСЫЩЕННЫЕ БУДНИ ГОСПОЖИ ЭРАТО

Согласно исторически устоявшейся традиции, жены армянских царей и князей держались далеко от политических перипетий, а тем более интриг. Пока благоверный жил и здравствовал, отправлялся в ратные походы, проводил собрания, чинил правосудие, обустраивал страну - словом, правил и хозяйствовал сильной рукой и светлым умом, супруга его скромно и тихо, вдали от людских глаз, предавалась каждодневным женским заботам. Воспитывала наследников, опекала убогих и сирых, молилась и собственноручно пряла роскошные покровы для алтарей в дар церквам.

Смирение и душевная забота - вот что ценилось в особах царской крови, воспринимавших власть как обязательства перед Богом и народом, а ее щедрые дары - как искус.

МАДАМ ЭРАТО ПРОИСХОЖДЕНИЕМ ОТНЮДЬ НЕ БЛАГОРОДНЫХ КРОВЕЙ, но гордыни и спеси ей не занимать у самой Клеопатры и Алиеноры Аквитанской вместе взятых. То же касается и пристрастий к политике, а точнее, привычки совать свой далеко не распрекрасный нос туда, куда не следует ни по статусу, ни по призванию, ни по моральному праву.

    Воспитанием "наследников" она явно не занимается: Ашотик, к примеру, давно уже предоставлен сам себе и праздно шатается невесть где без дела, без цели и без профессии. Из "убогих и сирых" мадам Эрато кормит только тех, кто заплатит аж целый миллион за благотворительный ужин с песнями и плясками. Богу она не молится, потому как наделена властью не его милостью, а стараниями господина Сороса и за деньги господина Алиева. Ну, а пряже в бессонные ночи предпочитает походы в бутики, чтобы потом в вызывающих нарядах с прорехами до ушей дразнить ненавистного ей Католикоса у него же на приеме.

        Одним словом, Анне Акопян-Эрато совсем не до смиренного подвижничества. Темперамент ее рвется наружу, требуя публичности, эпатажа, обывательских пересудов и сладостного упоения властью. Пока ее муженек, почему-то возомнивший себя собирателем армянских земель - царем Папом, на самом деле самозабвенно занят раздачей направо и налево этих самых земель, мадам тешит себя сомнительными развлечениями и разбавляет праздные будни провокационными выходками.

Вот, к примеру, ее распорядок за два-три апрельских дня.

Окруженная целой центурией охранников, она идет в Цицернакаберд, прекрасно зная, что будет там освистана обозленным и отчаявшимся по вине ее мужа народом. И специально тащит туда с собой дочку, причем именно младшую, дабы с малых лет показать ей, что народ - неблагодарное быдло, ненавидящее самого лучшего папу, самую лучшую маму и самую что ни есть "святую семейку". Дабы привить слепое презрение и ненависть к людям, эмоции и гнев которых пашиняновский отпрыск женского рода в силу возраста не в состоянии уразуметь.

ПОТОМ ОНА ПРИКАЗЫВАЕТ ЗАДЕРЖАТЬ ВСЕХ КРИЧАВШИХ ей в лицо правду граждан и основательно потрепать их в полицейских участках, чтобы показать дочке, как наказанием злых дядек и тетек торжествует справедливость.

После всех этих забав Акопян-Эрато спокойно садится в поезд и отправляется в Гюмри, не забыв распорядиться, чтобы ее - "первую леди" - засняли в вагоне сидящей вразвалку с задранной ногой и скинули видео в сеть. Жене Никола, конечно же, плевать, что ни одна супруга ни одного политического лидера в мире никогда не позволит себе подобного в публичном пространстве, поскольку это неэтично и никак не перекликается с новым трендом первых леди: держаться на людях свободно и непринужденно.

Этой же особе, наоборот, надо как-то раздразнить презираемых ею граждан и чем-то занять себя во время скучной поездки. Не упиваться же всю дорогу видами Арагаца, который вскоре стараниями ее благоверного перекочует на армянский герб, заменив собой Арарат.

Иное дело Гюмри. Здесь для порочного темперамента Эрато открывается раздолье. Она перекрывает весь центр города полицейскими кордонами, дабы в очередной раз вкусить сладкий хмель ощущения своей значимости и недосягаемости для "холопов". Смотрит на знаменитый гюмрийский монумент "Мать-Армения" и, копируя осанку статуи, чинно расхаживает по пустынным улочкам, волоча за руку чью-то девочку. В надежде на то, что авось кто-нибудь из-за угла опять крикнет "Никол-предатель!", и на сей раз уже чужой ребенок испытает "стресс бедной Арпи".

И естественно, добивается своего. Люди кричат "предатель!", и словесное клеймо эхом раскатывается как по пустынным гюмрийским улочкам, так и по пустынной душе мадам Эрато, не пробудив в ней ничего, кроме застывшего в пустых глазах демонстративно-циничного пренебрежения.

 ЗАТЕМ ОПЯТЬ ОБЫДЕННЫЕ И НАСКУЧИВШИЕ ПРОТОКОЛЬНЫЕ мероприятия на камеру: цветы к хачкару, детский утренник, показушно-ласковое общение с детьми-инвалидами с ухмылкой в мыслях: "Хавай, глупый народ, миф о моем милосердии".

Вслед за тем - встреча с местным гэдэшным партактивом и назначенцами муженька в Шираке. А вот это уже действительно важно и отнюдь не только для галочки. Здесь и пальчиком пригрозить можно в упоении властью, и на всякий случай подсобить благоверному: мол, расслабились, обмякли, распустились. Всех уволю, пересажаю, сдам на милость Кярамяну, если допустите, чтобы хоть кто-нибудь пикнул о "продаже Родины"!

И под конец - сочная гюмрийская "кялла", вино рекой, липко-сладкозвучные тосты извивающихся в лизоблюдстве чинуш, пресыщение, усталость, вертолет в Ереван…