АРА ЕРНДЖАКЯН - ПРЕДСКАЗАТЕЛЬ И "АЛХИМИК"

"Этот день начался почти 20 лет назад, в 2006 году, когда Ара Ернджакян предложил мне перевести пьесу "Алхимик". Она меня захватила: как точно драматург может представить свое время, людей, характеры! А когда узнала, что эта пьеса трансформировалась в роман, я, признаюсь, проявила наглую настырность - сама подошла к автору и попросила разрешение на перевод. Ернджакян сначала удивленно посмотрел на меня, а потом ответил "С удовольствием!". И еще одно признание: вместе с переводом я работала над собственным романом, очень для меня тяжелым, и когда становилось невмоготу, я переходила на территорию Алхимика, переводила очередной фрагмент.

Что впечатляет в этом романе? Время. Сказочное и всегда актуальное. И люди - такие узнаваемые. И тот человек, интеллигент, который способен на столь многое, но столь многого не способен реализовать", - говорила писатель, драматург, а в данном контексте и переводчик Карине Ходикян.

В самом конце ушедшего года на армянском языке вышел в свет роман "Сказка об Алхимике" драматурга и режиссера, основателя Ереванского Камерного театра, народного артиста РА Ара ЕРНДЖАКЯНА. В ближайшее время роман выйдет и на русском языке - в Москве и под названием "Златодел". Слава Паоло Коэльо не позволила сохранить аутентичное, родившееся еще в начале 70-ых - "Алхимик". Но не в этом суть.

 - "Алхимик" – пьеса, волшебная во всех смыслах, "наш ответ" Евгению Шварцу... Почему через почти 50 лет она так нарастила мускулатуру? Захотелось славы романиста?

- Никакой особой цели у меня не было. Я вообще в этом смысле счастливый человек: достиг карьерного пика в 9 "б" классе. Собрал команду КВН, стал ее капитаном, и дальше капитанствовал в разных форматах - с тех пор лично для меня ничего не изменилось. Так что, у меня никогда не было задачи делать карьеру, в том числе и литературную. С другой стороны, я, наверное, избалован - у меня был свой театр, я писал пьесу, знал, кто будет в ней играть, то есть она будет поставлена, ее увидит и услышит зритель, знал, что она - не в стол. Я не был самым великим драматургом, но все мои пьесы видели свет рампы. И для меня это важно. А писать, только чтобы дома на полке у меня, ну, может еще у кого-то, стояла эта корочка...

Просто, честно говоря, мне многие советовали перевести "Алхимика" в другой, более солидный жанр. А поскольку эту пьесу я считаю действительно удавшейся, а если совсем честно, очень ее люблю, появился бзык написать роман. Вот я и написал. Считай, бесцельно.

- В "Алхимике" было много юмора, но и романтизма, и одинокого избранничества. В "Златоделе" юмор остался, но он гораздо острее и с пессимистичным финалом: Крокодил просто съел Принца, победителя Дракона... Времена все-таки меняются?

- Видимо. Во всяком случае, я работал по принципу "каждый слышит, как он дышит, как он дышит, так и пишет...". Он должен был его съесть, потому что ни Принцу, ни Алхимику нет места в этом болоте, в котором обитает не только Крокодил, но и мы все. Я уже вообще не знаю, кто прав... Вот, даже иногда думаю: если раковые клетки настолько живучи, может и не надо их убивать? Наоборот - развивать! Если соотнести с тем, что происходит сегодня: может, мы во всем этом действительно всего лишь какой-то анахронизм, и нас надо выкорчевывать, давая место живучим раковым клеткам, таким реалистичным, правильным товарищам?... Хотя на самом деле это, конечно, не так.

- Вот такие упаднические настроения и непротивление злу многие ставят сегодня в вину армянской интеллигенции...

- Я всегда говорил, что для меня трибуна - это мой 150-местный зал. И все, что я хотел сказать, я говорил с помощью моих ребят со сцены Камерного театра. А с той, другой "сцены"... Я не трибун по натуре, и рад этому. Трибуны, как правило, - люди, не очень дальновидные. Это я точно понял еще во времена перестройки, когда все мы неотрывно наблюдали за заседаниями народных депутатов. Выходил кто-то из демократов и говорил на какую-то очень серьезную тему - я захлебывался от восторга, это было то, что я хотел слышать. После него выходил кто-то другой и говорил не менее интересно - и первая тема забывалась. Потом третий, четвертый... И на десятом становилось понятно, что своей цели они не добьются - вся энергия уйдет в слова. В 70-ые всего было мало, и Слово имело цену. Даже одна статья в газете могла стать триггером к серьезному движению. Сейчас слова ничего не стоят...

Повторюсь, я счастливый человек, потому что все, что хотел сказать, я всегда, все эти годы, высказывал. И для меня фраза "интеллигенция молчит" звучит дико. Интеллигенция и не должна кричать. Она должна думать, даже, простите за амбициозность, генерировать серьезные мысли. А выйти на трибуну с призывами - зачем? Я просто уверен: то, что говорится со сцены, гораздо глубже отзывается.

- "Слова ничего не стоят"... И никакое культурное, художественное произведение по определению не может стать событием - все совсем не так, как было на заре Камерного театра. Это тяжело?

- Если честно - да. Откровенно говоря, в последнее время я с трудом заставляю себя что-то делать. Мешают все эти "кому это надо?", "ты же ничего не добьешься!", "какую ценность имеет твое слово?". И как бы пафосно это ни звучало, для меня это - трагедия.

Наверное, поэтому я сейчас гораздо больше пишу, чем ставлю. Перед листом бумаги (я до сих пор пишу рукой, а не в компьютер) чувствую себя более защищенным, самим собой. Что совсем плохо, мне кажется, это не возраст. Просто ощущение бессмысленности - это страшнее.

Мне иногда кажется, что мы сегодня живем, как сто лет назад, как в конце 20-ых - начале 30-ых годов прошлого века. Тогда ведь многие не эмигрировали, потому что верили, что "это" скоро пройдет, потому что не может не пройти. Думали - сейчас же не Средневековье! А потом пришел 37-ой год, и всех их поставили к стенке. Вот и мы, в том числе я, живем с этим чувством - ну, не может такой бред продлиться долго! Но когда-то "это" растянулось на 80 лет...

- Всего три года назад, после войны и ужасов, которые она принесла, Ара Ернджакян написал и поставил пьесу, в которой практически лежала доктрина национального возрождения. Тогда автор еще во что-то верил, а теперь уже нет?

- Тогда буквально у всех нас возникла - и она, кажется, продолжается - такая страшная апатия, что мне захотелось сделать что-нибудь, что прозвучит духоподъемно, захотелось крикнуть: мы все еще народ, еще есть порох в пороховницах! А теперь у нас есть тема "Западного Азербайджана"... Кстати, ее я тоже успел разработать - успел написать пьесу.

Правда, меня отговаривают ее ставить... Почему-то у нас в театре считают, что предсказания, которые я делаю в своих пьесах, сбываются. Вот когда-то, наверное в начале 90-ых, я написал какую-то шутку про Саддама Хусейна. А когда 15 лет назад его повесили, ко мне в кабинет сбежался весь театр, и ребята смотрели на меня чуть ли не со страхом. А я даже не помнил этого текста...

Так что, продолжаю настаивать и отвечать на вопрос "с кем вы, деятели культуры?" - со своей работой. Драматург должен писать пьесы, режиссер - ставить спектакли, и так далее. Они должны искать смыслы и, может быть, делать предсказания. Которые, оказывается, нередко сбываются.