СЧАСТЛИВЫЙ ПРОВАЛ

Дню этому полагалось стать одним из самых достопамятных в истории нашего села. После тянувшегося несколько лет бурного строительства в центре возвышенного квартала Конд наконец должен был открыться наш огромный клуб-библиотека кинозал, который своим представительским видом уже издали внушал бы гордость работавшим в колхозных полях садоводам, поднимавшимся в горы дояркам и животноводам, большим и малым жителям окружающих кварталов.

Я НЕ ЗНАЛ, ОДНАКО, ЧТО ЭТОТ ДОЛГОЖДАННЫЙ ДЕНЬ все же останется в моей памяти из-за некой злополучной истории, а я, пятилетний малыш, знавший назубок не только месроповский алфавит, но и карту мира, вернее, самый настоящий вундеркинд сельского значения, который знал на память "Взятие Тмбкаберда" Туманяна, а увидев в трехлетнем возрасте развернутый на каменный плитах в ущелье длинный моток шерсти, закричал "вай, мама, Италия!", долго буду конфузиться из-за этого несостоявшегося дня.

После дневной репетиции праздничного концерта, посвященного открытию клуба, тетя отвела меня из школы домой, мама надела на меня заботливо выглаженные синие брючки и мою самую нарядную белую сорочку, сшитую ее собственными руками из гладкой шелковой ткани бывшего подвенечного платья, прикрепила к груди значок октябренка, а дядя в свою очередь отвел меня к вечеру на площадь, где стоял новый клуб.

Товарищ Рафик - старший пионервожатый нашей школы проводит последнюю репетицию в совершенно пустом зале, дает последние советы школьным певцам-певицам, танцорам-танцовщицам и чтецам-чтицам, и все нам становится ясно, каким концертом мы должны ознаменовать великое событие этого дня.

Немного погодя наконец открывается занавес, после выступлений перед битком набитым залом председателя колхоза, потом партсекретаря наши девочки с воодушевлением танцуют "Букет цветов", затем один из ребят восторженно декламирует "Гюльнару"... Все идет как положено. Завтра вся деревня наверняка будет говорить о нашем концерте...

Как самому младшему из школьных отличников, мне доверено прочитать знаменитое произведение Гургена Боряна - трогательное стихотворение о вожде нашей страны и партии, которое, хотя и самое короткое изо всех известных мне стихотворений, но содержит непонятные мне слова и выражения. Наша учительница говорила, что Ленин был очень хорошим вождем, любил всех живущих в бедности людей и народы и своими делами многих осчастливил. Товарищ Варсеник также рассказала нам, что дедушка Ленин не похоронен в могиле, как другие умершие люди, а лежит и спит в своем мавзолее на площади в Москве.

И вдруг среди этих мыслей... ведущий объявляет мое имя. Под бдительным взглядом товарища Рафика я срываюсь с места, шагаю к началу сцены, помню - с прямой осанкой, не быстрыми и не медленными шагами. Останавливаюсь прямо на краю сцены и еще вспоминаю - высоко поднять голову:

- Я стою перед твоим портретом с тоской...

ПОКА Я ПРОИЗНОШУ ЭТИ НЕСКОЛЬКО СЛОВ, совсем близко от меня вижу нечто такое, чего в жизни никогда-никогда не видел... Не видел такого странного, многоликого и такого многоглавого, волнующегося в беспорядочных движениях этого ужасного дракона, внимательно и пристально созерцающего сцену единого множества зрителей. И голос мой слышу словно из другого мира, словно это не я произношу слова стихотворения, а кто-то другой...

- Дальше, дальше, - слышу тревожный голос товарища Рафика, - продолжай!..

Я ничего не продолжаю, потому что ничего уже не помню, вместо этого смотрю на вначале медленно, потом быстрее волнующегося зрителя, который то дает какие-то советы, то веселится и хохочет, то соболезнующим взглядом изучает меня.

Бушующий шумный зал пытается утихомирить председатель колхоза - кстати, муж моей старшей тети.

- Да тише вы, люди, помолчите, дайте послушать, что этот ребенок хочет сказать.

"Люди" немного "помолчали", а я пытаюсь сосредоточиться на своем тексте:

- Я стою перед твоим портретом с тоской...

И... больше ничего и ничего.

За спиной слышу отчаянную подсказку товарища Рафика:

- Наш старший товарищ, наш дорогой вождь...

Слышу, но... продолжаю как загипнотизированный смотреть на все более и более волнующийся и хохочущий многоглавый, многоликий зал-дракон... И даже не чувствую, как старший пионервожатый возвращает меня в строй.

...Весь завтрашний день будет одним из самых грустных дней моей жизни. Все будут говорить об этом и задавать вопросы.

Хорошо еще день был воскресный, а не то от стыда я и в школу не пошел бы. И что еще хорошо было, что вернувшийся из Еревана дядя привез для меня целую кипу разноцветных книжек со сказками.

- Что случилось с этим ребенком? - спрашивает дядя у моей матери.

- Не знаю. На вчерашнем концерте забыл стихотворение о дедушке Ленине, потому и переживает.

Дядя с пониманием относится к моей неудаче, может, в детстве и с ним случилось нечто подобное. А потом обещает на будущей неделе взять меня с собой в Ереван. Его обещание производит на меня воздействие сильной панацеи.

И ВОТ ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ МЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО едем в Ереван. По дороге я впервые вижу и узнаю... Арарат, который видел только на картинах! А на завтра я целый день гуляю с тетей по Еревану, вижу знакомые и родные - также по картинам - площадь, памятник Давиду Сасунскому, Оперу, крытый рынок...

- Очень уж был ребенок опечален, в тот день на концерте он забыл стихотворение, вот решил привезти его, пусть развеется,- рассказывает вечером дядя.

- Вай, боже мой, а мне и невдомек, почему так удручен этот ребенок. Да разве знающий так много стихов забыл бы? - удивляется в свою очередь тетя, которая любит гордиться перед соседями и знакомыми своим племянником-"вундеркиндом".

- Какое стихотворение забыл? Теперь такие сложные вещи задают детям, как же, чтобы половину не забыли, - излагает свое мнение муж моей тети.

- Да нет, маленькая вещь была - о дедушке Ленине...

- О Ленине?.. Да очень хорошо и сделал, что забыл.

Дядя улыбается, а тетя, наверное, в который уже раз вспыхивает...

- Ах ты снова начал? Я тебе говорю: в один прекрасный день придут, всех нас в Сибирь упекут - и дело с концом. Ну хватит же тебе болтать, как будто дашнак.

- Да, я дашнак, пусть приходят, забирают. О черных делах Ленина люди еще узнают, - сопротивляется супруг, - все узнают, какие несчастья он обрушил на голову нашего бедного народа, - справедливый Севрский договор заменил дьявольским карсским заговором, дал туркам оружие и золото, чтобы они пришли и захватили наш Нахиджеван...

Потом оборачивается ко мне:

- Молодец, мой мальчик, очень правильно ты поступил, что не продекламировал. Это не ты забыл, а наверное, ангел с небес спустился, не допустил, чтобы твои невинные уста прославляли этого дьявола.

Я не понимаю, конечно, большую часть сказанного дядей, но помню, как однажды, когда наш сосед-старшеклассник в первый раз показал на карте наше село, я очень удивился, узнав, что окруженный с трех сторон Арменией Нахиджеван и мое родное село находятся за пределами Армении. Теперь, сопоставляя кое-что, я понял, что дедушка Ленин и вправду не был таким хорошим дедушкой, как написано в книгах, что не только не осчастливил людей и народы, а, наоборот, навлек несчастья и бедствия на очень многих, а почти прильнувшее к Армении мое родное село подарил называющимся азербайджанцами туркам.

И еще я понял, что чем больше времени пройдет, тем вернее этот злополучный день моей жизни постепенно из провального дня невезения превратится в счастливый день познания правды и справедливости.

Артак В. ВАРДАНЯН

Август, 2020

Перевод с армянского - Анаит Хармандарян