ГЕРОИ ЭРИВАНСКОГО ПОЛКА ШАХ-БАГОВ И МЕЛИК-АДАМОВ, ЛЮБИМЦЫ ВЕЛИКИХ КНЯЖОН

В книге "Армяне в Первой мировой войне. 1914-1918гг", изданной Институтом политических и социальных исследований Черноморско-Каспийского региона им. В.Б. Арцруни при поддержке Национального архива Армении, в списках кавалеров Георгиевского креста IV степени о Сергее Мелик-Адамове всего несколько строк:

"Младший унтер-офицер 13 лейб-гренадерского Эриванского Его Величества Царя Михаила Федоровича полка, в самые тяжелые минуты боя оборудовал конную связь в полку. Неоднократно вызывался для доставления донесений в самые опасные места позиции".

ПОЛК ЭТОТ, ОДИН ИЗ СТАРЕЙШИХ И НАИБОЛЕЕ ТИТУЛОВАННЫХ в русской армии, имеет долгую славную историю. Сформирован он был как полк иноземного строя в 1642 году по указу царя Михаила Фёдоровича из числа московских стрельцов. полк первым встал на сторону Петра I во время бунта Шакловитого. В 1804 году штурмовал крепость Гянджи, в 1805 году во время русско-персидских войн попадал под командование Карягина, в 1810 году громил персов на Араксе, в 1828 штурмовал Карс, в 1829 брал Эрзурум, в 1830 году штурмовал селение Гимры. Словом, во все времена служили здесь настоящие храбрецы.

На портале "Памяти героев Великой войны 1914–1918 годов", созданном Министерством обороны России при поддержке Федерального архивного агентства и Российского исторического общества, на запрос "Мелик-Адамов" появляется большое количество документов. Есть и о его сослуживце, прапорщике Дмитрии Шах-Багове.

Сергей Мелик-Адамов был родом из Елисаветпольской губернии, Джеванширского уезда, служил в Ставке (Штабе Верховного Главнокомандующего), дослужился до лейб-гвардии подпоручика, награжден Орденом Св. Станислава II-й степени с мечами, Орденом Св. Анны III-й степени с мечами и бантом, Орденом Св. Анны IV-й степени с надписью "За храбрость", Орденом Св. Станислава II-й степени с мечами, Орденом Св. Станислава III-й степени с мечами и бантом.

Дмитрий Артемьевич Шах-Багов тоже был георгиевский кавалер, но не прославил своё имя громкими подвигами. Награжден Орден Св. Анны IV-й степени с надписью "За храбрость", Орденом Св. Станислава III-й степени с мечами и бантом.

19 мая 1915 Дмитрий был ранен под польскими Загродами – возможно, это его первый бой. Через пять дней он прибывает в Дворцовый лазарет Царского села. Здесь и его товарищ Мелик-Адамов – он 2 июня 1915 года получил тяжелое ранение в ногу шрапнельным осколком. Отлежал Мелик-Адамов в госпитале г. Холм и переводом попал в Царское Село. В другом документе он назван Мелик-Адамовым Селим Добеком. И тут уже указано, что получил он сквозное пулевое ранение в левую голень и стопу. Произошло это за Любачевым, в районе которого в мае – июне 1915 г. произошло два сражения между русскими войсками Юго-Западного фронта и австро-германскими войсками.

 …ТУТ И ЗАВЯЗАЛАСЬ НЕЖНАЯ ДРУЖБА ДВУХ АРМЯНСКИХ ГЕРОЕВ с великими княгинями Ольгой и Татьяной. А кто-то считает, что у Ольги и Дмитрия случился самый настоящий чистый и безнадежный роман. К счастью, сохранилось много фотографий этих дней. В нескольких публикациях saltkrakan.livejournal.com проливается свет на дружбу царских дочерей, служивших в лазарете, и фронтовиков. И оставил эти воспоминания Иван Тимофеевич Беляев. Герой Первой мировой, генерал, этнограф, просветитель, борец за права индейцев, национальный герой Парагвая.

Он вспоминает Императора и Императрицу, их дочерей и многих, с кем завязалось больничное приятельство. Заведующая столом, супруга начальника эвакуационного пункта Величковская любовалась эриванцами с их выздоравливающим капитаном, князем Головани. Ей они казались симпатичными, жизнерадостными, не то, что чопорные преображенцы. "Когда одна из княжон помогала матери, а другая отдыхала в коридоре, они окружали ее и заставляли смеяться своим выходкам". Скорее всего, общительность эриванцев была связана с их кавказским темпераментом, ведь здесь служило много грузин и армян.

Об этих днях оставлено множество воспоминаний. Очевидцев поражало то, с какой самоотверженностью великие княжны ухаживали за ранеными. Страшные страдания, боль, гниющие раны…Но когда Ольга и Татьяна попадали вечером в компанию к своим любимцам, они были вознаграждены минутами отдохновения. В Османской империи продолжался геноцид армян, русская армия воевала на фронтах Первой мировой. До гибели княжон оставалось каких-то неполных три года. А тут была какая-то атмосфера дома, радости и …невысказанной влюбленности.

Собирались к роялю, играли, пели. По праздникам появлялись младшие сестры и Алексей. Все бежали в сад играть в крокет.

Беляев вспоминает, что у Ольги Николаевны ее правой рукой был молоденький прапорщик Шах-Багов, хорошенький, как картинка, и застенчивый, как девочка. Он всегда стоял немного в стороне и вспыхивал ярким румянцем всякий раз, когда его глаза встречались с глазами Ольги. Скромный Дмитрий Артемьевич иногда смелел.

Как вспоминала сестра милосердия В.И. Чеботарева, Ольга уверяла, что мечтает остаться старой девой, а по руке ей Шах-Багов пророчил двенадцать детей…

Душа Татьяны тянулась к рябому и некрасивому Мелик-Адамову. Благодаря воспоминаниями Белова мы видим этого человека сыплющим шутками, которые всегда встречали одобрение. Он делал отчаянные прыжки на одной ноге (другая была в гипсе), размахивал крокетным молоточком и потихоньку учил маленького наследника поджуливать, незаметно подкатывая шары.

 КАК ВСЕМ ИМ ХОТЕЛОСЬ ЖИТЬ И ЛЮБИТЬ! Татьяне Николаевне было всего восемнадцать лет, а старшей Ольге – двадцать.

Они с нежностью заботились о самом юном пациенте – кирасире Ноне. Его после операции уложили в постель у окна, а ночью Мелик -Адамов умудрился посадить на штору куколку-бебе с такими же голубыми глазами и со следами пуха на голове.

– Смотрите, смотрите, Ваше Величество, – докладывал он утром Татьяне и Ольге, – за ночь у Ноне родился ребенок – вылитый портрет родильницы, а он злобствует, скрежещет на него зубами и все время пытается его уничтожить, только не может встать с постели.

Сходство действительно было поразительное – без смеха невозможно было глядеть на обоих.

Маленький Наследник иногда приезжает на своем крошечном автомобиле вместе с Деревянкой. Однажды он влетел обиженный и прямо подскочил к Ольге:

– Почему вы меня не подождали?

– Я же говорила тебе, что мы выезжаем ровно в десять.

– Но ведь ты видела, как я бежал!..

На помощь являлся Мелик- Адамов:

– Ваше Величество, пойдемте петь! Слушайте: вот лягушка по дорожке скачет, вытянувши ножки – ква-ква-ква-ква...

После революции след Дмитрия Шах-Багова затерялся, а Сергей Николаевич поселился в Московской губернии, в городе Богородске, сейчас он называется Ногинск в доме на улице Вокзальная, 108. Стал заведующим магазина "Арменторг". Кстати, среди выходцев из старинного армянского дворянско-меликского рода Мелик-Адамова был и другой участник Первой мировой – Гарегин Сарибекович, галлиполиец.

Любимца великой княжны Татьяны арестовали 18 августа 1930 года. Приговорили к трем годам лишения свободы. Был направлен в Архангельск на лесозаготовки. Судя по открытым данным, расстрелян он не был. Реабилитировали его 1 декабря 1992 года.

***

 О ДМИТРИИ АРТЕМЬЕВИЧЕ ШАХ-БАГОВЕ ИЗВЕСТНО, что он родился 9 февраля 1893 года. Окончил гимназию, а лето всегда проводил в одном из древних городов Грузии - Манглиси, где стоял 13-й Лейб-Гренадерский Эриванский Его Величества полк. Это и сыграла роль в поступлении в самом начале Первой мировой войны в знакомый полк вольноопределяющимся.

Дмитрий выступил в поход в составе восьмой роты, адъютантом при подпоручике Константине Попове. Константин Сергеевич, лежавший с Дмитрием впоследствии в лазарете, писал в книге "Воспоминания кавказского гренадера. Царскосельский дворцовый лазарет №3 и Царская семья" так: "Он показал себя, как достойный и храбрый офицер, как редкий товарищ и удивительный добряк. Если ко всему этому прибавить его красивую наружность и большое уменье одеться и носить с достоинством форму, то получался тот тип молодого офицера-эриванца, которым по праву гордился наш полк".

Уже через месяц Дмитрий выписался. "Наши эриванцы слишком скоро поправляются и завтра самый милый из них возвращается в полк, что очень грустно" - написала Ольга отцу. По свидетельствам, отъезд понравившегося офицера её действительно заметно расстроил. "Скучно очень без маленького душки Шах-Багова" - пишет она в дневнике 23 июня.

 А что Дмитрий? "Еду на фронт: если не вернусь с Георгием, то меня принесут на носилках…" - будто бы сказал он перед отъездом Ивану Беляеву.

Георгия он получил, а в лазарет вернулся уж в июле. В двухдневном бою у деревень Генрикувка-Берестье 4-5 июля 1915 он возглавляет команду разведчиков.

16 июля Дмитрий под Уханами получает серьёзное ранение в руку и в ногу. Шах-Багов поспешно испросил телеграммой разрешения вернуться в знакомый лазарет, в начале августа он там. "Его привезли с раздробленной ногой, на носилках, похудевшего и бледного, - пишет Беляев, - Ольга и Татьяна Николаевны тотчас водворили его на прежнее место в эриванской палате. Митя почти сразу начал вставать. И вскоре стало заметно, что у Ольге снова заблестели глаза…Она подробно пишет о его лечении в своем дневник, называя его Митей. И это была уже вторая ее влюбленность, первая – один из вахтенных начальников царской яхты "Штандарт" мичман Павел Воронов.

…Ежедневно с Дмитрием подолгу беседуют в коридоре, на балконе, в палате. Митя сидит рядом с сёстрами во время чистки хирургических инструментов, заготовки материала, а вечером - ещё и обязательный разговор по телефону. "Был невероятно мил и как никогда весел - такое золото. Спаси его, Господи" - пишет Ольга . Они вместе смотрят альбомы, сидят на окне, играют в шашки, он развлекает её разговорами во время рисования или вязания, по праздникам они видятся в храме.

"Как все понятно, как всё мило, чудные девичьи годы, чистое девичье сердце", - вспоминал Беляев. Иначе рассуждала старшая сестра милосердия Вера Чеботарёва: "И почем знать, что за драму пережила Ольга Николаевна. Почему она так тает, похудела, побледнела: влюблена в Шах-Багова? Есть немножко, но не всерьез", - записывала она в дневнике 4 декабря 1915 года. Через полгода она признает: "Ольга Николаевна серьезно привязалась к Шах- Багову, и так это чисто, наивно и безнадежно. Странная, своеобразная девушка. Ни за что не выдает своего чувства. Оно сказывалось лишь в особой ласковой нотке голоса, с которой давала указания: "Держите выше подушку. Вы не устали? Вам не надоело?"".

 ВСЕ ЗАМЕЧАЛИ, ЧТО ЧУВСТВА ВЗАИМНЫ. В нем играет еще и рыцарство. "Скажи мне Ольга Николаевна, что Григорий ей противен, завтра же его не будет, убью его". Но были и неприятные случаи. "Вера Игнатьевна говорила мне, будто Шах-Багов, нетрезвый, кому-то показывал письма Ольги Николаевны. Только этого еще недоставало! Бедные детки!" - возмущалась Чеботарёва, с опаской относившаяся к романам княжон с ранеными. Правда, вряд ли в письмах было что-то личное – скорее всего, стандартное "как дела" в стиле великих княжон.

О дружбе Ольги и Шах-Багова знала и царская семья. Его приглашали в числе других офицеров к чаю в Александровский дворец, и он был знаком со всеми: Марии присылал как-то открытку на именины, с Алексеем ему случалось болтать по телефону, Александра несколько раз упоминает о нём в письмах к царю, как об общем знакомом – безо всяких пояснений.

Чеботарева и хирург Гедройц боялись, как бы отношения с ранеными не скомпрометировали княжон, а императрица как будто поощряла их симпатии. Брак с офицером был бы, конечно, крайне нежелателен, однако не невозможен. Спас бы он ее жизнь при такой счастливой развязке? Или, напротив, погубил бы Дмитрия?

В самом начале 1916 года Митя покидает лазарет: становится начальником санитарного поезда, который ходил с фронта прямо в Сибирь и обратно, не заходя в Петербург. Почти через год, в декабре, Ольга записала в дневнике, что он "получил вторую роту батальона новобранцев. Доволен".

Его второй отъезд Ольга переживала тяжело. Среди её довольно сухих записей то и дело проскальзывает: "Хочу видеть Митю", "От Мити все ни слуху ни духу", "Скучно без Мити дорогого".

Впрочем, Митя вёл с друзьями регулярную переписку, в основном через Варвару Афанасьевну Вильчковскую. Чеботарёва писала: "А тут еще пришло письмо от Шах-Багова — Ольга Николаевна от восторга поразбросала все вещи, закинула на верхнюю полку подушку.

Несколько раз Митя приезжал в Царское Село в сопровождении то мамы, то своего однополчанина Бориса Владимировича Равтопуло. В эти приезды он бывал в лазарете чуть ли не каждый день; как и раньше, они с Борисом помогали княжнам в заготовочной и проводили время необычайно "уютно" и весело. Дмитрию случалось подолгу говорить с Ольгой наедине. "Эти дни как один час, что Митя у нас", - писала княжна.

Из публикации "Из жизни Дмитрия Шахбагова. Великая княжна Ольга" автора saltkrakan.livejournal.com, узнаем, что в последний раз они виделись на Рождество 1916 года – последнее Рождество императорской России, омраченное для Ольги и её семьи недавним убийством Распутина. Тревожные недели, последнее прощание под рождественской ёлкой: Митя едет в полк. Видимо, последнее из сохранившихся упоминаний о нём в дневнике Ольги сделано в день его рождения (09.02.1917): "Сегодня Мите 24 года (Шах Багову). Сохрани его Боже".

 ОДНАКО, С ОТЦОМ ОЛЬГИ ШАХ-БАГОВУ встретиться еще довелось. По воспоминаниям капитана Эриванского полка Снарского, в самом конце февраля две роты военного состава были отправлены в Петроград для подавления возникших там беспорядков. Поехал туда и адъютант общего начальника Колчина подпоручик Шах-Багов. "Эшелон, уже будучи в пути, на одной из станций встретился с поездом Государя (знаменитая ловушка). Его Величество поздоровался с ротами и, узнав, что отряд идет в Петроград для подавления беспорядков, лично приказал вернуться обратно, что и было выполнено".

В книге Юрий Асадова "3000 армянских офицеров царской России. Историко-биографическая книга памяти (1701-1921)" есть факт: в феврале 1917 года Дмитрий служил в чине поручика адъютантом командира эскадрона Колчина.

После революции к лету 1918 года положение офицеров Эриванского полка стало невыносимым, и в июне подпоручик Шах-Багов, как и многие его товарищи, покинул свой полк. Асадов предполагает, что до 19 апреля 1918 года находился в г. Петрограде. Царская семья доживает свои последние полгода…

До апреля 1918 связь между Ольгой и Дмитрием была сначала через Чеботареву, когда Романовы были под стражей в Александровском дворце, потом, уже в Тобольске, через Купова.

Исследователю saltkrakan.livejournal.com встретилось еще одно упоминание: осенью 1920 года, когда Красной армии оставалось совсем немного до окончательной победы в Закавказье, одной из немногих сил, способных ей противостоять, был отряд езидов в Эчмиадзине. Командовал им некто Шахбагов. Автор сомневается в том, что офицер армяно-григорианского исповедания мог командовать эскадроном язычников. Гипотетически, разумеется, мог. В те тяжелейшие годы армяне и езиды воевали плечом к плечу, как и в других войнах, конфессиональный момент был не существенен.