ХУДОЖНИК СЧАСТЬЯ

Роберт Элибекян - художник уникальной творческой одаренности. Изысканная, психологическая, нервная природа его происходит из того скрытого от глаз пространства, которая присуща его личности. Элибекяна можно и нужно видеть на его персональной выставке или в мастерской. Чувствовать, как глубоко и тщательно готовит он каждую минуту к воссозданию образа, как все, что появляется на холсте, проходит через его сердце. Как продумана и мастерски выполнена форма его созданий.

 … В ДЕТСТВЕ РОБЕРТ ЧАСАМИ МОГ РИСОВАТЬ, не выходя из комнаты и мгновенно взрослел, когда решительно и смело взмахивал карандашом. Его отец, директор Армянского драматического театра Тбилиси Вагаршак Элибекян, в изумлении наблюдал, как линия рисунка не отпускает мальчика от себя, а стремление найти сочетание цветов оказывается выше и ребячьего разума, и ребячьих забав. Дар художника, проснувшись, вел Роберта за собой, а его родителям оставалось любоваться зарождающейся личностью в искусстве. Так что искусством он начал заниматься по рождению, как наследственным делом, изменить которому считалось чем-то нехорошим.

Конечно, трудно сказать, какое зрение ведёт за собой будущего художника. Искусство слагается из многих талантов, и это сложение далеко от простой арифметики. Художник не так, как все, видит линию в человеческой форме, в цветке, в предметах. Не так, как все, он читает книги, воспринимает поэзию. Не так, как все, он чувствует другого человека – будто экстрасенс, угадывает его на расстоянии, ощущает и норму, и отклонение от нормы. Как гипнотизер, он знает, каким способом можно что-то внушить многим людям.

 В становлении Роберта как художника немалую роль сыграла семья, где искусство занимало особое место. В свободное от театра время отец тоже занимался рисованием. Знаменитым художником стал и брат Роберта – Генрих. Театр, поэзия и живопись вошли в мир Роберта с детства. Свою особую роль сыграл и город, где он рос, Тбилиси, его удивительная, сказочная атмосфера, особый несказанный колорит. Все это – театр с его атмосферой, внутренние дворы старых тбилисских домов, утренние разносчики мацони, уличные канатоходцы, красота ярких площадей, нарядной толпы стали образами его будущих картин. Память переполняли картины детства, сцены праздников, всяческих обрядов. Фантазия художника черпала материал из детских впечатлений. И в результате появился некий синтез увиденного и воображаемого, бесконечно выразительный и жизненный.

После окончания Ереванского художественно-театрального института, который, по словам доктора искусствоведения Ноны Степанян, “по количеству выпускников - незаурядных мастеров современного искусства, в оценке будущего историка занимал отнюдь не последнее место среди вузов бывшего Союза”. Потом он стремительно вошел в художественную жизнь Армении и занял в ней свое, только ему принадлежащее место. И всё же надо отдать должное армянскому художественному миру - он оценил по достоинству появление в искусстве крупного таланта, редчайшего по одаренности мастера, к творчеству которого не прилепишь никакого ярлыка, хотя он появился в эпоху так называемой, коллективной гениальности (Сарьян, Кочар, Минас). Видно было, что пришел художник - истинный новатор, "сам по себе, сам от себя".

 ИСКУССТВО РОБЕРТА ДЕРЗНОВЕННО ПРАЗДНИЧНО. Что это, очередной парадокс или, как говорится, чистой воды эстетство? Отчасти и то, и другое. Но отчасти. Потому что, сохранив непосредственность чувственного восприятия, Элибекян открывает новые возможности живописно-пластического постижения мира, стремясь реализовать их. Антихудожественность совершенно не в характере художника. В этом можно убедиться на любой его выставке. И жаждет он всегда порадовать, а не огорчить.

С годами шла тончайшая эволюция художника. Менялись стиль, колорит картин, цветовая гамма, но неизменными оставались оригинальная, своя манера письма и его принципы, верность определенной, раз избранной системе, которую художник счел своей. Границы собственных владений были твердо очерчены. В армянскую живопись он внес свою совершенно особую струю.

Есть нечто органически родственное у Роберта, внешне веселого и благодушного, с великим Якуловым. Роднит их тяга к театральности, отношение к жизни, как к театру, свое особое пространство. Это пространство - мир самого художника, населенный яркими, фантастическими образами. В картинах Роберта особый ритм, который как бы вбирает в себя цвет, фон, рисунок. Герои Элибекяна живут свободно, раскованно. Они летят. В них - поэзия. Они сияют. Добрым, умным глазам художника открываются сказочные миры, созданные его воображением. Все его работы проникнуты токами жизни. Увидишь этого художника с яркими горящими глазами рядом с его полотнами - и душа обвеется чем-то хорошим, светлым. Сознание, что ты живешь с ним в одно время, в одном городе, приносит радость.

Образный строй произведений Роберта на редкость устойчивый. Прежде всего он отражает характерную особенность элибекяновских импровизаций с их естественной непроизвольностью, совмещающей реальность и вымысел, иронию и фантазию, множество сюжетных ситуаций с подчеркнуто декоративным их решением.

Помнится, как на одной из выставок кто-то из московских гостей назвал Элибекяна крылатым реалистом. Но он не просто реалист, хотя и “крылатый“, а живописец своего мира, фантаст и сказочник. Ощущение, что он по-детски шалит с чертовщиной, забавляясь сам и заставляя веселиться самих зрителей. Пылают и перемигиваются зажженные свечи, возвещая близкий праздник, переодеваются за кулисами актрисы, носятся по сцене какие-то существа, вращаются искрометные карусели …

 ЧТО БЫ НИ ДЕЛАЛ ЭЛИБЕКЯН - ДЕКОРАЦИИ И КОСТЮМЫ для спектаклей, станковую живопись, рисунок или произведение прикладного искусства, - он продолжает рассказ о детскости, о счастье увидеть мир иным, чем его видят стилизаторы, мещане от искусства. Он любит рисовать женщин. Но изображает их, как правило, в необычных связях и ситуациях. Соединение с вещами происходит вне законов перспективы и реальных масштабов. Он рассказывает о необыкновенных красавицах в струящихся легких одеждах с поднятыми вверх прическами, напоминающими утонченных японизированных гейш, о театральных персонажах, которые вот-вот устроят веселый карнавал. Человеческих типов и характеров, также как зрелищности и лицедейства, тут не меньше, чем на театральной сцене.

В искусстве для Р. Элибекяна нет ничего второстепенного, малозначащего: в каждой работе он художник, который выбирает для себя самый трудный, а потому и самый рискованный путь. В нем есть постоянное стремление вырваться из тесного окружения и парить над миром, поскольку внутри у него огромная поэтическая сила.

Палитра Элибекяна производит необыкновенное впечатление изысканностью цветовых сочетаний, сложностью комбинирования техники, удивительной лучистостью красок, словно светящихся изнутри. По силе насыщенности цвета и одновременно прозрачности краски художника создают ощущение особого витража, притягательного и таинственного. При кажущейся на первый взгляд неизменчивости его манера, тем не менее, менялась. Рисунок обрел больший лаконизм, многофигурная композиция стала компактнее и динамичнее. Нет особой детализации подробностей в обрисовке внешности персонажей, но, как всегда, мы видим богатое разнообразие характеров. Непосредственно, с большим вкусом, изысканно написаны натюрморты художника, которые также подчеркивают своеобразие живописца.

Образы, рожденные романтической фантазией и непрестанной игрой воображения, обрели реальную почву в театре. Он был автором костюмов для балета "Антуни" в Ереванском театре оперы и балета, оперы "Алмаст", балета "Дон Кихот", в Новосибирской опере балета "Бессмертие".

В Роберте Элибекяне художник и человек слиты воедино и так прочно, что никакая сила не может их разъять. И потому он всегда казался мне предельно счастливым. И сейчас он, несмотря на все трудности нашего беспокойного времени, остается для меня художником счастья, который изумляется вечной, нестареющей красоте мира.