ПРЕМЬЕР НАВСЕГДА

Театр имени Пароняна... Стоит только произнести эти три слова - и сразу же по ассоциации возникает облик Карпа Хачванкяна, который являлся его неизменным властелином на протяжении многих лет. Здесь он пережил самые прекрасные часы своей жизни и минуты грусти, одаряя всех восторгом.

Еще живы те, кто помнит тепло его рукопожатий, кто был его близким другом, соратником. А для более молодого поколения его имя сделалось уже едва ли не легендарным. Популярность Хачванкяна была чрезвычайно огромна. Идти с ним по улице и остаться незамеченной было почти невозможно. То и дело слышалось: "Хачванкян идет, Хачванкян!". Он вежливо кивал, отвечая на оживленные приветствия прохожих. Уверена: спроси, с кем он только что поздоровался, - он затруднился бы ответить. Кстати, в популярности артист видел обязательный компонент профессии. Это, как он считал, манок, приводящий зрителей в театр.

Много ли сегодня актеров, которые десятки лет играют одну и ту же роль и всегда с аншлагом? Такого вы не найдете. А Хачванкян играл. Более тридцати лет он играл роль Джуликяна в спектакле "Ах, нервы, нервы!" Г.Тер-Григоряна, "Такси, такси" - 15 лет. Зрителя, который видел его много раз в одной и той же роли, он часто удивлял неожиданными новыми штрихами. Карп Никитович легко расставался со своими старыми моделями, находил новые, рангом выше, эстетически совершеннее.

Публика всегда была его самым интимным другом, сочувствовала ему решительно во всем. Он заставлял зрителя принимать любую условность, не стараясь ее как-либо оправдать. Помню ту сцену в спектакле "Ах, нервы, нервы!", где актер засыпал. Весь зал, до того оживленный, замирал, переставал дышать, словно боясь разбудить его. Эту тишину, эту паузу он мог задерживать сколько угодно.

Премьер Театра музыкальной комедии, Карп Никитович обладал особой обостренностью чувств. Он владел тайной колдовской настройки зрительского внимания. Кого бы ни играл, он становился эпицентром любой сценической ситуации. И не только в силу особого актерского эгоизма: просто выдерживать конкуренцию с Хачванкяном в минуты "диалога" со зрительным залом дано не каждому. Вообще постичь противоречия и парадоксы премьера было не просто. Он подавлял. Но не намеренно, играл порой экономно, даже скромнее своих партнеров. Но чем незаметнее он внешне казался, тем пристальнее за ним следили зрители. Партнеры нередко чувствовали себя обделенными в лучах его славы. Но что поделаешь: на сцене Хачванкян - и с этим надо было смириться.

Что покоряло в нем? Талант, который проявлялся во всем: в редчайшем сценическом обаянии, удивительном умении держать форму, в исключительном знании ремесла, в постоянном стремлении держать планку на должной высоте, в неослабевающей потребности зрительского ажиотажа, наконец, в умении смешить. А это всегда привлекает.

Впрочем, если ограничиться только этой характеристикой, перед нами предстал бы артист, безусловно неординарный, но не очень глубокий. Конечно, его искусство нельзя сводить только к демонстрации ловких сценических трюков. Таких артистов театр знал, но о них обычно легко забывали, едва только они покидали подмостки. Хачванкян - совсем другое дело. Техника его не приобретала самодовлеющего значения. Используя высочайшее актерское мастерство, преображаясь не только внешне, но и внутренне, он стремился к убедительности характеров.

Конечно, было бы наивно думать, что все свершалось легко и просто. Нет! Никто не знает, сколько труда вкладывалось в каждый спектакль. Какое бесчисленное множество вариантов, репетиций, открытий предшествовало дню премьеры! У героев Хачванкяна счастливая судьба. Они не забываются. Многие реплики врезались в память, заставляя нас смеяться и грустить, доказывая, что настоящее искусство не стареет.

Свои представления об искусстве как о праздничном и волшебном отражении бытия, возвышающем дух, Карп Никитович выражал во всей полноте во многих ролях, и прежде всего в "Укрощении строптивой". Он верен здесь сложившейся концепции жанра как праздничного, солнечного зрелища, в котором бурные страсти не подавляют человека, а, напротив, придают жизненные силы. Петруччио - Хачванкян полон энергии, по-раблезиански полнокровен, откровенен в желаниях и страстях.

В спектакле "Венецианские близнецы" актер исполнял сразу две роли - Тонино и Дзанетто. На мой взгляд, это действительно было явлением: осуществлялся редкий сплав музыкального, драматического, пластического и философского начал. Вот уж где мечта воспаряла над привычным и вот уж где душа артиста наслаждалась всеми красками партитуры ролей. Здесь было эффектное сочетание лирики, юмора, социального гротеска и драматизма такого накала, что очевидной становилась профессиональная неизрасходованность актера. И когда он - Дзанетто - в одной из сцен подходил к самому краю сцены и со слезами на глазах произносил: "Есть ли на земле хоть один человек, который может меня полюбить?" - весь зал кричал: "Мы! Мы!"

И смех, и горе Хачванкяна были отмечены печатью правдивости, естественности. В комедийных и характерных ролях он был одинаково привлекателен и стоял на вершине мастерства, поскольку даже над незначительными деталями он работал проникновенно, с сознанием ответственности, глубоко осознавая суть образа. Особенно близка была актеру роль Тодороса в спектакле "Требуется лжец". Хачванкян был непревзойден в этой роли. Недавно этот спектакль мы вновь увидели на телеэкране. Это поистине сгусток сатирических красок, юмора.

В галерее образов Хачванкяна не было проходных ролей. Вот они: Мак Хит в "Трехгрошовой опере", Бопс в "Тетушке Чарлея", Альдеморо в "Учителе танцев", Ринальдо в "Черном драконе", Скапен в "Проделках Скапена", Сократ в спектакле "Любовь под звездами".

Большой успех имели в театре и режиссерские работы К.Хачванкяна. Им были поставлены мюзиклы "Моя прекрасная леди" Ф.Лоу, по "Пигмалиону" Б.Шоу, где он играл роль Хиггинса, "Человек из Ламанчи" (здесь он играл Сервантеса и Дон Кихота), музыкальная комедия "Большая свадьба" В.Тиграняна, оперетта "Сильва" Имре Кальмана, "Любовь под звездами" А.Айвазяна... Постановки Карпа Никитовича были также отмечены печатью его индивидуальности. Их отличала глубина прочтения музыкальных партитур этих произведений. Именно эти спектакли соответствовали жанру музыкального театра. Его богатое воображение "забрасывало" бесконечные находки, острые изобретательные комедийные штрихи в решении спектакля.

Сценический образ К.Хачванкяна совершенно не совпадал с бытовым обликом. В обиходе он был очень грустным человеком, флегматичным. На вопрос о творческих планах он неизменно отвечал: "Мечтаю ничего не делать. Не люблю свою работу, я вообще ленивый человек".

Я думаю, он лукавил. В его груди билось большое сердце художника. Он имел человеческие слабости и, очевидно, не всегда был прав в своих художественных пристрастиях. Но бесспорно одно: в течение одной жизни он сделал так много и так превосходно! Сколько же сил, таланта вложено в это бесконечное разнообразие ролей! Сколько горения, любви, подвижнической работы, упорства!