ЯЗЫКОМ ТАНЦА

Два дня на сцене Национального театра оперы и балета со спектаклем "По ту сторону греха" по мотивам романа Достоевского "Братья Карамазовы" выступала труппа Театра балета Бориса Эйфмана. Это стало возможным благодаря усилиям продюсера и руководителя музыкального центра "Каданс" Нике Бабаяну.

Яркая эмоциональная постановка, захватывающее театральное действие погрузили зрителей в мир человеческих страстей.

- Мои отношения с Арменией складывались очень интересно, - рассказал народный артист России Борис Эйфман. - В первый и в последний раз я был в Ереване в 1971 году. В то время в качестве своей дипломной работы я выбрал балет "Гаянэ". После работы с Арамом Ильичом над новой редакцией балета приехал в Ереван, чтобы познакомиться с культурой вашей страны, с армянским танцевальным искусством, его традициями. Пробыл здесь около месяца и имел возможность познакомиться со своими армянскими коллегами, очень много работал с национальным ансамблем. Результатом этой работы стало, во-первых, обретение большого круга друзей, во-вторых, спектакль "Гаянэ", который я поставил в 1972 году в Ленинграде в Малом оперном театре. Спектакль там шел более 25 лет.

После Ленинграда я поставил его в Польше. Тогда вместе с Арамом Ильичом мы сделали уже вторую редакцию, а потом привезли этот спектакль в Ригу. Еще позже одна из голливудских компаний сняла фильм-балет "Гаянэ" и показывала его в Америке. Так что мое первое знакомство с Арменией было очень яркое и запоминающееся. Но, к сожалению, ни в советское время, ни после я не имел возможности привезти свой театр в Ереван, хотя несколько раз мы бывали в соседних республиках и объездили весь мир. Тем приятнее, радостнее эта встреча для нас, потому что она была долгожданной. Тем более что мой первый визит в Армению хорошо сохранился в памяти. У меня всегда было желание поблагодарить тех людей, которые помогли мне на раннем этапе моего творчества.

- Чем обусловлен выбор спектакля?

- Мир Достоевского, его философские идеи, как оказалось, очень актуальны и сегодня, причем не только для России, но и для всего человечества. И, конечно же, сам Достоевский – личность, которая принадлежит всему человечеству. Это сложный, глубокий писатель. И я думаю, что не многие хореографы в мире смогли бы окунуться в этот мир страстей человеческих, но с самого начала моей творческой деятельности и все 36 лет существования моего театра мы занимаемся тем, что пытаемся открыть возможность языком танца, языком тела выразить дух человека, его эмоции. Мы пытаемся расширить границы балетного театра как искусства, которое способно выразить очень глубокие мысли, идеи.

Это моя вторая редакция балета. Первая версия была поставлена в 1995 году. Балет назывался "Карамазовы", он имел огромный успех и в Америке, и в Париже, и во многих странах Азии. А затем он как-то выпал из репертуара театра – мы стали ставить новые спектакли. Но мне очень хотелось вернуться к этому балету, потому что считаю, что сегодня, как никогда, идеи поиска Бога внутри себя, поиска истины, борьба добра со злом в каждом человеке – это очень актуальные темы. И мне кажется, что спектакль по роману Достоевского мог бы помочь многим как-то прикоснуться к ним, осознать эти проблемы и по-своему каждому для себя решить их. Но когда увидел запись спектакля, мне показалось, что я уже по-другому чувствую роман Достоевского, по-другому вижу его. У меня появились какие-то другие возможности – и технические, и хореографические для реализации этого произведения. Поэтому я практически поставил абсолютно новый балет с новой хореографией, с новым названием.

Мы создаем совершенно самостоятельное произведение искусства, которое, как мне кажется, очень современно по своей психологии. Во-первых, тут современные хореография, отношения героев. Во-вторых, допустим, декорации – они театральные, очень выразительные, эффектные, с одной стороны, а с другой – очень функциональные, потому что все время меняют место действия, атмосферу. Кстати, мы привезли сюда огромную машину света, которая стоит, скажу честно, почти полмиллиона евро, потому что для меня свет очень важен. Сегодня многие большие театры не имеют такой аппаратуры.

- Что вы скажете о музыкальном оформлении спектакля?

- В нем звучит музыка Мусоргского, Вагнера и Рахманинова. Мы взяли одну часть из "Картин с выставки" - это пьесы "Баба Яга", "Ночь на Лысой горе", в спектакле звучит увертюра Вагнера к опере "Тангейзер", фрагменты из Первой и Второй симфоний Рахманинова, его симфоническая поэма " Остров мертвых", "Вокализ". Это хоть и разная симфоническая музыка, но она специально была подобрана и аранжирована так, чтобы создать ощущение единого музыкального произведения.

- Как у вас складываются взаимоотношения с коллегами? Вы позволяете им экспериментировать или все делается так, как вы им диктуете?

- Я сочиняю хореографию и очень люблю и требую, чтобы актеры исполняли мой текст, не импровизируя. Но вы понимаете, что актеры, исполняющие роли Дмитрия, Алексея или Грушеньки, не могут быть Алексеем или Грушенькой в прямом понимании. Они играют самих себя, потому что психофизика артиста такова, что он не может переродиться. Поэтому получается интересная вещь: с одной стороны, мой текст, а с другой, конечно, личность актера, который этот текст интерпретирует в меру своего таланта. Все это в результате становится явлением искусства или не очень высоким искусством, потому что на каком-то этапе актеры становятся ведущими в этой истории. Они доводят мою хореографию до того уровня, где определяется, высшее это искусство или нет. Поэтому я очень стараюсь подбирать для нашего театра очень талантливых артистов, которые не только хорошие танцовщики, но и артисты, способные выразить на сцене личность героев, их характер, настроение.

- Балет Эйфмана называют балетом ХХI века. Чем отличается ваш балет от балета прошлого века?

- Я не берусь комментировать мнение критиков, потому что у каждого из них свое восприятие. Один может сказать, что это вообще деградация искусства, а другой может отметить, что это явление будущего. У каждого индивидуальный подход. Но, если говорить об искусстве ХХI века, вернемся к истории.

ХIХ век – это стремление к красивому, зрелищному балетному искусству. Скажем, эстетика Петипа – это триумф грандиозного экстерьерного искусства, красивых форм, красивых танцев. Весь ХХ век начиная с Айседоры Дункан, балета Дягилева, Бежара - это балеты, которые пытались найти путь к интерьерному, внутреннему состоянию человека. Иначе говоря, это попытка выразить телом внутренний мир героя, попытка уйти от внешней парадности, красивости и углубиться внутрь человека. Мне кажется, что эти тенденции в нашем театре мы сумели обобщить и создать балетный театр будущего – не как танцевальный, с каким-то абстрактным действием, что сегодня называется модерн-данс, а как театр, способный выразить идею, эмоции. Это комплект драматических идей, отображаемый танцовщиками. Я думаю, что в этом и заключается перспектива развития балета в ХХI веке, который должен занять, на мой взгляд, очень серьезную позицию как искусство, интегрирующее, соединяющее людей, т.к. балет не имеет языкового барьера. Он понятен всем.

Кстати, я стараюсь, чтобы о либретто зрители не знали. Потому что, когда читают либретто, это какие-то подсказки. Считаю, что зрителю необходимо понимать все самому, ведь тело рассказывает зрителю о том, что автор хочет сказать ему. В этом и заключается удивительное свойство балета – быть понятым людьми разных национальностей, разных культур, религий. Это потрясающий универсальный язык общения. И поэтому в ХХI веке, я думаю, балетное искусство, должно обрести какую-то новую ценность во всем мировом пространстве.

- По какому принципу вы выбираете литературный материал для будущих спектаклей?

- Это очень сложный вопрос. Есть ряд писателей – и не только русских, скажем, Золя, Мольер... Сейчас, например, я работаю над романом Скотта Фицджеральда "Ночь нежна". Есть круг любимых писателей, даже не писателей, а любимых тем. В какой-то момент возникает импульс, когда понимаешь, что вот этот год твоей жизни ты должен прожить с этими героями, с этим писателем, с этим композитором. Поэтому очень трудно ответить на этот вопрос. Это как любовь. Разве можно ответить на вопрос: почему вы любите?

- Я где-то вычитала, что с 13 лет вы мечтали стать именно хореографом – не танцовщиком.

- Да, я с 13 лет ощутил себя способным разговаривать и мыслить на языке танца. А уже в 16 лет у меня была маленькая самодеятельная, конечно, компания. Я сочинял хореографию. Поэтому мой дальнейший путь был для меня простым и ясным. Я закончил балетную, музыкальную школы, практически не танцевал, а потом уехал в Ленинград, поступил в консерваторию и стал хореографом.