ДУША ХУДОЖНИКА В ЕГО ИСКУССТВЕ

Секрет успеха - всегда загадка. Бывает, что художник, громко заявив о своем таланте, через какое-то время исчезает из поля зрения, оставив о себе лишь смутные воспоминания. Другие, на радость зрителям, остаются в центре внимания многие годы. К их числу относится уникальный график, живописец-монументалист, педагог, воспитавший не одно поколение художников, Генрих Мамян. В этом году замечательному мастеру исполнилось бы 90, а десять лет его уже не с нами, но он оставил богатое наследие, и в графике, особенно в области книжной иллюстрации, и в монументальной живописи.

 ГЕНРИХ МАМЯН БЫЛ НЕОБЫЧНЫМ ХУДОЖНИКОМ И НЕОБЫЧНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ. Он никогда не позволял себе провести хотя бы одну линию карандашом, не выразив при этом собственной чувственности и духовности. Нестандартность поведения вполне соответствовала его странному отсутствующему взгляду. Его жизненные перипетии воспринимаются ныне как своеобразный историко-культурный комментарий к его художественной деятельности. А она, деятельность эта, была очень плодотворной. Сейчас невозможно представить армянское изобразительное искусство второй половины XX века и начала нового столетия без его имени.

Его творчество покорило зрителей не только глубиной чувств, благородством и силой темперамента, но и оригинальностью дарования, зрелостью, универсальной широтой интересов. Произведения Генриха Мамяна - это собственный неповторимый мир, в котором все ему подвластно. А его жизнь - это путь целеустремленных поисков, открытий, жизнь, наполненная творчеством, - сложным, напряженным.

 Сегодня, когда вспоминаешь его работы в мастерской, на выставках, множество книжных иллюстраций, понимаешь, что таким дарованием - профессиональным и человеческим - обладают единицы. Обычно, когда приходишь на выставку, сначала стараешься пробежать экспозицию, чтобы понять, где при осмотре остановить свое внимание, причем нередко задерживаешься у самых броских работ. Как правило, на выставках Мамяна лихо написанных работ не было. Графика Мамяна, его многочисленные иллюстрации к книгам, живописные пейзажи, портреты, рисунки были не из ряда тех, что рассчитаны на беглый и рассеянный взгляд. Они требовали внимания и вдумчивости - только тогда раскрывался их несколько парадоксальный замысел. Автор этих произведений был из тех художников, которые раскрывают свое отношение к миру через постижение духовности всего, что нас окружает.

Силу поэтического и философского прозрения, свойственного Мамяну, я почувствовала особенно остро, когда пришла на его последнюю выставку во второй раз, перед ее закрытием. Вслушиваясь, всматриваясь в представленные картины, я думала, что же должна передать? Ведь рисунок, линия, которые создают образную гармонию, лица, должны содержать и еще один очень важный компонент, который все скрепляет, - определенное состояние. Вот этим состоянием и была та тишина, которую так излучают работы художника. Мы как бы попадаем в эту тишину, которая иногда вызывала ощущение тревожного и внутреннего беспокойства.

 ЗАМЕТНЫЙ СЛЕД В КНИЖНОЙ ГРАФИКЕ ОСТАВИЛИ ИЛЛЮСТРАЦИИ ХУДОЖНИКА. Он увлекался классиками древнеармянской поэзии, любил Блока, Чаренца, Лорку. В его мир вошли Даниел Варужан и Паруйр Севак, Ваагн Давтян и Людвиг Дурян, Шант и современные поэты, прозаики. Для графического языка Генриха Мамяна характерны красота трактовок, лаконизм, гротеск. Вот почему его иллюстрации можно было легко найти на любой выставке - они не терялись в общей массе и не требовали уточнения фамилии автора. Хотя художник много работал в жанре иллюстрации, но о нем невозможно было сказать, что он брался за иллюстрации, перебегая от одного автора к другому. Нет, он стремился вникнуть в особенности личности и творчества того, чьи произведения иллюстрировал. К каждому автору у него был свой подход, в каждом конкретном случае - особый способ "чтения" и графического толкования.

Свою интонацию нашел Г. Мамян, иллюстрируя поэму Егише Чаренца "Неистовые толпы". Логическая обоснованность композиции, умение выделить и запечатлеть главное - вот что отличало его листы. Его иллюстрации неразрывно связаны со структурой книги и в то же время способны жить самостоятельно, как станковые листы. Так, например, многие мотивы иллюстраций к поэме В. Давтяна "Сказание о любви и мече" мы без труда узнаем в станковых листах, привлекающих своей обобщенностью, образной емкостью. Контрастно решены черно-белые композиции к неопубликованным стихам Паруйра Севака - не иллюстрации в привычном понимании слова, а самостоятельные произведения, отразившие попытки художника найти графическое соответствие образам поэта.

 Мир Мамяна открывается не сразу. Напряжение условности и в то же время натуральности пронизывают друг друга, оказываются взаимно необходимыми полюсами: в непрерывном движении между ними, в их парадоксальной соотнесенности и заключается "метаязык", который мы должны освоить, чтобы понять творчество этого художника. Но это не все. Самое важное содержание его графических листов и картин составляет художественный "код", используемый для создания этого содержания, способ мышления, к которому мы приобщаемся.

В итоге мы сознаем, что свобода и игра фантазии в произведениях Мамяна, совершаются по поводу чего-то предельно правдивого и реального и вместе с тем все вещное, реальное, конкретное у художника свидетельствует о какой-то более универсальной и мудрой, более значительной и скрывающейся реальности.

Иногда при внимательном рассмотрении работ художника видишь, что не сразу накапливались опыт, мастерство. Порой нелегко отыскать ключ к образной символике того или иного автора. Художнику приходилось делать множество вариантов, чтобы выверить правду чувств. Такие поэты, как М. Лермонтов, В. Терян, Д. Варужан, входят в нашу жизнь прочно, навсегда. Может, поэтому так велика ответственность художника при соприкосновении с ними. Его задача - трансформация мыслей и образов писателя языком своего искусства. Здесь армянская иллюстрация имеет великолепные традиции. Так вошли в нашу жизнь "Давид Сасунский" и "Книга пути" в запоминающихся образах А. Коджояна, "Рустам и Зограб" Фирдоуси с прекрасными иллюстрациями М. Сарьяна, "Страна Наири" с иллюстрациями М. Арутчьяна.

Над иллюстрациями к поэме Лермонтова "Мцири" работали многие художники. После долгих поисков Мамян создал тонкие по колориту цветные рисунки, хотя в цвете он работал не столь активно. Линия художника здесь эмоциональна и беспокойна, полна внутреннего движения. Он пытается найти графическое соответствие стилю и образам поэта, тревожные интонации, романтический пафос. Обычно в иллюстрациях Мамяна образы предельно обобщены, а здесь много деталей, и каждая из них дополняет образ, вызывая новые ассоциации.

Генрих Мамян широко использовал возможности цинкографии, моногравюры, литографии, технику офорта. Основой метода художника была многомерность, ставшая ведущей чертой его художественной индивидуальности.

 ЧТО ЖЕ КАСАЕТСЯ ЖИВОПИСИ ХУДОЖНИКА, ТО В НЕЙ - МИНОРНОЕ ЗВУЧАНИЕ ТОНКИХ ТОНОВ, мягкий бег изящной линии. Выявление форм во многих работах достигалось гармоничным сплавом линии и красочного пятна, которое не имело четких очертаний, но благодаря тонкому движению цвета словно "таяло", растворялось внутри него. В течение многих лет Генрих Мамян оставался верен своим мотивам, что, однако, не мешало ему искать новые образно-художественные возможности. Камерные работы, множество зарисовок, особенно сирийская серия доносят до нас живой трепет, волнение и радость художника от общения с натурой, ее естественную красоту и классическую ясность. В редком и драгоценном даре видеть живую душу в любом предмете и объеме и кроется тайна самобытности Мамяна.

Темпераментно, глубоко написаны и портреты деятелей нашей культуры - поэтов, писателей, архитекторов, кинематографистов. Кажется, здесь нет сложной психологической нюансировки, но человека видишь во всей его сложности. Схвачено нечто цельное, характерное.

...На наших полках есть немало книг армянских классиков и современных авторов, а также и зарубежной классики в переводах на армянский язык. И во многих из них не очень крупным шрифтом скромно набрано: художник Генрих Мамян. Прочитав это, нетрудно представить, сколько горения, внутреннего огня, таланта и усердия потрачено мастером, чтобы найти тот единственный образ, который предстает перед нами в книге. И этот образ - всего лишь частица того большого наследия художника, который навсегда остается с нами.