УРОКИ ЗОРИЯ БАЛАЯНА

Хочу с самого начала внести некоторые уточнения и пояснения. Заметки эти вовсе не претендуют на сколько-нибудь полный и целостный охват жизни и деятельности Зория Балаяна. Это не очерк и не литературный портрет известного писателя-публициста и национально-общественного деятеля. Я не собираюсь перечислять здесь все его заслуги перед страной и народом и присвоенные ему правительственные и государственные награды, почетные звания, ордена и медали. Их много, их более чем достаточно, и исчерпывающие сведения о них можно найти в Википедии.

 Моя задача намного скромнее и конкретнее: рассказать о наших встречах с Зорием Гайковичем, о впечатлениях, о запомнившемся, словом, раскрыть его образ сквозь призму "человеческого фактора".

Я впервые увидел его у нас дома в 1974 г., когда у него вышла небольшая книжка "Нужен мужской разговор". Отец к тому времени уже хорошо знал писателя, который всего лишь год назад обосновался в Ереване, работая собкором "Литературной Газеты", и как-то пригласил его на ужин. Они познакомились и сблизились на почве очень близкой, родной и болезненной теме Нагорного Карабаха.

Писать письма партийному руководству страны в лице "дорогого Леонида Ильича" о необходимости восстановить историческую несправедливость и воссоединить с Матерью-Арменией исконно армянские территории - Нахиджеван, Нагорный Карабах, Утик и Гардман, волевым решением Иосифа Сталина подаренные Азербайджану, мой отец начал еще с середины 1960-х гг. У нас дома была допотопная пишущая машинка "Москва", и мне приходилось целыми днями редактировать и по нескольку раз перепечатывать каждое из этих писем, чтобы в них по возможности не было опечатков: ведь письма шли в высшую инстанцию власти. Писали, конечно, многие, но из моих знакомых это были друзья отца - московский философ Грант Епископосов, экономист Бениамин Мирзоян, историк Баграт Улубабян, а также писатели Серо Ханзадян и Леонид Гурунц. В этом движении Зорий Гайкович был центростремительной фигурой: он поддерживал и поощрял каждого активиста, призывал не отчаиваться, "продолжать бомбить" партийное руководство страны и не унывать из-за бюрократических отписок и игнорирования их писем, поскольку количество имеет свойство переходить в качество, к тому же капля камень точит.

 Уже в тот памятный вечер Зорий Гайкович огорошил меня тем, что в разговоре как-то вскользь жестко "проехался" по Ленину, сказал, что именно Ленин - главный сценарист "красного террора", что он уничтожил всю царскую семью, не пощадив даже женщин и детей, и это при том, что царь за его антиправительственную деятельность и подрыв основ государства всего лишь высылал в Сибирь. Для меня, двадцатидвухлетнего ортодокса, выросшего на учебнике истории КПСС и тезисах морального облика строителя коммунизма, слышать такое было, мягко говоря, не совсем обычно. Напомню, что время гласности, разоблачительных публикаций в "Огоньке" было еще далеко за горами.

СКАЗАТЬ, ЧТО ПИСЬМА НАШИХ НАЦИОНАЛЬНО-ПАТРИОТИЧЕСКИХ ДЕЯТЕЛЕЙ кремлевскому руководству не давали никаких результатов, что на них не обращали внимания, было бы неверно. Отца несколько раз вызывали в ЦК КП Армении, уговаривали перестать заниматься не своим делом. Однажды - году в 1977 - нам позвонили и сообщили, что отца вызвал для беседы первый секретарь ЦК партии Карен Демирчян. Мы изрядно переволновались и всполошились, потому что эта встреча могла привести к очень печальным, даже роковым последствиям. Но, к счастью, все обошлось. Демирчян в корректных тонах признал правомерность позиции отца, сказал, что относится к ней с пониманием и симпатией, но все же с этими письмами следует повременить, поскольку сейчас не самое благоприятное время. А спустя несколько месяцев "Литгазета" заказала Зорию Балаяну большое интервью с Кареном Демирчяном, уделив материалу умопомрачительно много газетной площади. В определенном смысле это был звездный час Зория Гайковича. Это был период, когда перед ним были открыты все двери; не было вопроса, на который он не мог ответить, не было проблемы, которую он не мог решить. Его меч, как говорится, рубил направо и налево.

 Каждая новая встреча с Зорием Балаяном - а таких встреч в далекие 1970-1980 годы было немало, счет шел даже не на десятки, а на сотни встреч - становилась для меня еще одним ценным уроком жизни,

Я всегда смотрел на него снизу вверх, считал его умнейшим и самым выдающимся человеком в своем окружении.

Геноцид армянского народа он ощущал и воспринимал своим костным мозгом. Когда ему звонили, он брал трубку и вместо "Алло!" сразу же говорил: "Смерть туркам".

Когда я в каком-либо вопросе возникал со своим мнением, он осаждал меня излюбленным рефреном: "Не учите меня жить. У вас вся спина белая".

Он гордился тем, что был мастером спорта по тяжелой атлетике и дипломированным врачом. Как-то он показал мне удостоверение члена Союза писателей и сказал, что оно для него дороже партбилета.

В моем восприятии Зорий Гайкович был и остается человеком-оркестром, полифоничным и многогранным. Его богатейшему жизненному опыту можно было только позавидовать. Главным для меня всегда была его национально-патриотическая деятельность, движущей силой которой являлась публицистика.

Это был период, когда я читал абсолютно все, что он писал - его книги, статьи в периодике. Не потому, что мне это очень нравилось, а потому, что это было для меня своего рода "литературной учебой". И чуть ли не каждый день заходил в его кабинет собкора "Литературной газеты", благо он находился этажом выше Института литературы, где я тогда работал. Когда я приносил ему какую-то информацию на полторы страницы, он сокращал ее до одного абзаца и говорил, что в информации не должно быть ни одного лишнего слова, что один абзац - красная цена моей информации.
 Я не обижался, но при этом "в отместку" считал, что к своим текстам он относится куда более трепетно и уважительно, любит "растекаться мыслию по древу". Я считал также, что художественные произведения у него слишком бесхитростны и прямолинейны, что литературные герои являются рупорами его идей. Как-то у нас зашел разговор о новом романе Чингиза Айтматова "И больше века длится день", и Зорий Гайкович сказал, что есть запрещенные темы, о которых могут писать только обласканные властью писатели. При этом он чаще других использовал слово "манкурт" как синоним предательского отречения от своей истории, этнической самобытности, от своих истоков, традиций и убеждений.

В ОДНОМ ИЗ НОМЕРОВ "ЛИТГАЗЕТЫ" БЫЛА ОПУБЛИКОВАНА БОЛЬШАЯ, на всю полосу, программная статья Евг. Евтушенко "Притерпелость". "Вот как нужно писать, сказал по ее поводу Зорий Гайкович. - Пишет одну статью в год, но так, что западает в душу, запоминается на всю жизнь".

Сам он всегда писал о самом важном, актуальном. Брал темой, а не изыском выразительных средств. Говорил простые до боли, до аксиоматичности, до гениальности вещи: дети не должны становиться жертвами пьяного зачатия; в бедной на лесные массивы Армении категорически нельзя рубить молодую хвойную поросль ради одной новогодней ночи или даже недели.

Я всегда с большим скепсисом и недоверием относился к заверениям, что некоторые исторические личности, скажем, Юлий Цезарь или Наполеон, были наделены способностью делать одновременно несколько дел. Этот мой скепсис развеял Зорий Гайкович, который мог разговаривать по телефону с Москвой, писать что-то на бумаге и переговариваться с посетителями редакции.

 Его не нужно было ни о чем просить. Вы ему просто рассказывали о своих трудностях, о какой-то своей проблеме, и он, ничего не говоря, брал трубку телефона и куда-то звонил. Вы обиженно замолкали - в полной уверенности, что он вас не слышал и что ему просто не до вас, как вдруг оказывалось, что он звонит по вашему делу и за считанные секунды вопрос, казавшийся вам сложным и неразрешимым, находит положительное решение.

Он относился к моим стихам откровенно пренебрежительно и иронично, считал их результатом затянувшейся детской болезни. Он был уверен, что стихи пишут до тридцати лет, что мне следует бросить это "самоистязание" и заняться чем-нибудь серьезным. Он говорил: если стихи можно напечатать, но можно и не напечатать, то лучше их не печатать.

Как-то "Литгазета" решила посвятить современной армянской поэзии одну из полос. Я передал Зорию Гайковичу несколько сереньких стихов об Армении, но не нашел их на "армянской" странице. Когда я спросил, почему он не включил их в подборку, последовал ответ: "Твоим стихам там нечего делать". Вместо "нечего" он употребил синоним из неканонического словаря, который меня не только не задел, но и рассмешил.

Мне часто приходилось слышать от него, что быть армянином и писать стихи по-русски бесперспективно, это значит быть оторванным от своих национальных корней, питающих твое вдохновение, твое творчество. "В Армении ты никому не будешь нужен, а в России своих поэтов - как собак нерезаных", - говорил он.

Представляя меня кому-либо, он говорил: "Это сын Сергея Карапетяна. Талантливый сын талантливого отца". Затем, после небольшой паузы, уточнял: "Но отец, конечно, талантливее".

ИМЕННО АВТОРИТЕТУ И ИНИЦИАТИВЕ ЗОРИЯ БАЛАЯНА МЫ ОБЯЗАНЫ тем, что в 1984 году в Ереване состоялся организованный "Литгазетой" всесоюзный "круглый стол" публицистики, в работе которого приняли участие Василий Белов, Борис Можаев, Кайсын Кулиев и Юрий Черниченко. Я также был привлечен к этому форуму и публиковал подробные репортажи в русскоязычных и армяноязычных газетах республики.

 В статусе народного депутата союзной страны, с высокой трибуны съезда высшего государственного органа власти, под негодующий ропот и возгласы депутатов соседней страны Зорий Гайкович во всеуслышание заявил о том, что Азербайджан получает из Москвы тягачи и переделывает в танки, посылая их против практически беззащитного на тот момент мирного коренного населения Нагорного Карабаха.

Нетрудно представить сегодняшнее настроение и душевное состояние Зория Гайковича, пламенного патриота, всю свою сознательную жизнь боровшегося за восстановление исторической справедливости, за освобождение исконно армянской территории Арцаха, Гардмана, Утика, человека, принимавшего самое деятельное участие в военной операции по возвращению Шуши, верой и правдой, словом, пером и славными делами служившего родной стране, из-за происков протурецки настроенных мировых держав и их марионеточных ставленников в нашей республике, горстки алчных, самовлюбленных манкуртов и невежд, оказавшегося у разбитого корыта. Как может чувствовать себя человек, ставший заложником глобалистского маразма, невольным участником затянувшегося на шесть бесконечных лет театра абсурда?

Наши с ним жизненные пути-дороги разминулись очень давно, три десятилетия назад. Но для меня он был и остается "моим" Зорием Гайковичем, знакомством и дружбой с которым я не перестаю гордиться и сегодня, которому я бесконечно благодарен за все наши встречи, за уроки жизни и литературного мастерства.