ДЫМ НАД МОНТРЕ

Расположенный в швейцарской Ривьере городок Монтре совсем не плохо известен любителям музыки. И не только благодаря знаменитому джазовому фестивалю, который в течение вот уже почти полувека ежегодно собирает здесь, на берегу Женевского озера, ценителей гениальных импровизаций. Городок занимает прочное место и в скрижалях протестной музыки. Именно дым над Монтре, спровоцированный пущенной лет сорок назад ракетницей (ракетницей, уничтожившей одно из местных казино), и запечатлен легендарной Deep Purple в культовой Smoke on the Water - песне, ставшей классикой рока.

Впрочем, если говорить о традиционной классике, то и она здесь присутствует: именем Игоря Стравинского назван концертный зал в Монтре, он, как и Петр Чайковский, не только любил отдыхать здесь, но и некоторое время жил. Вообще высокая культура в том или ином своем проявлении частенько любила наведываться в этот городок. Последние семнадцать лет жизни именно в Монтре провел Владимир Набоков, здесь же недалеко от своего отеля он и похоронен.

А СУЩЕСТВУЕТ ЛИ СВЯЗЬ МЕЖДУ МОНТРЕ И АРМЕНИЕЙ? Забегая вперед, скажем, что прямой и непосредственной связи все же нет. Но есть некая нить, возможно, даже красноватого оттенка, которая очень ненавязчиво соединяет этот городок с армянскими интересами.

16 марта 1921 г. в Москве был подписан Договор о братстве между пролетарской Россией и кемалистской Турцией, по которому большевики передали в пользу своего стратегического (в тот период) партнера армянские земли, в том числе Большой Арарат, а также, внемля требованиям Анкары, уступили Нахиджеван советскому Азербайджану.

Разумеется, все стороны прекрасно понимали, что Московский договор являлся советским подарком Турции, что урезывание армянских территорий в пользу соседних тюркских образований хотя и диктовалось философией восточной политики, однако производилось с грубым попранием провозглашенных ранее ценностей. Так вот, единственным пунктом в этом соглашении, который в той или иной степени соответствовал интересам большевиков, был пятый пункт о проливах, предусматривавший определение окончательного статуса Босфора и Дарданелл на специальной конференции представителей причерноморских государств. Он ограничивал непосредственный доступ западных (нечерноморских) стран в стратегическую акваторию.

Статья V договора гласила: "Дабы обеспечить открытие проливов и свободное прохождение через них для торговых отношений всех народов, обе договаривающиеся стороны соглашаются передать окончательную выработку международного статуса Черного моря и проливов последующей конференции из делегатов прибрежных государств с тем, что вынесенные ею решения не нанесут ущерба полному суверенитету Турции, равно как и безопасности Турции и ее столицы Константинополя".

НО УЖЕ ЧЕРЕЗ ГОД ПОСЛЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ МОСКОВСКОГО ДОГОВОРА кемалисты (депутат Великого национального собрания Турции Юсуф Кемаль) проявили первые признаки заинтересованности в обсуждении вопроса о проливах в обход России. В этой связи заместитель наркома по иностранным делам Л.Карахан напишет в апреле 1922 г. российскому полпреду в Ангоре С.Аралову: "Основным вопросом, на котором сосредоточивается наше внимание, является вопрос о переговорах, которые Юсуф Кемаль вел с Антантой и с константинопольским правительством. Мы не знаем полностью всех условий, которые были поставлены совещанием трех премьеров, но можно совершенно определенно сказать, что условия эти таковы, что Ангорское правительство может пойти на них или, вернее, готово пойти на них <...> Мы не можем делать существенных отступлений от Московского договора, не зная, какой ценой эти отступления делаются. Поэтому мы должны знать все, что турки получат вследствие того, что мы готовы будем отступить от ст. V. К вашему личному сведению я хотел бы отметить, что, кроме общего значения, которое Московский договор имел для установления отношений между нами и Турцией и для завершения нашей политики на Ближнем Востоке, единственным пунктом в самом договоре, в котором мы что-то такое получали, была ст. V; весь остальной договор был лишь нашими уступками и нашими подарками Турции. Конечно, отступать от этого единственного положительного для нас пункта в пользу турок стоит только ценой каких-либо серьезных приобретений".

Спустя два года после подписания Московского договора нарком Г. Чичерин в отправленном из Лозанны письме своему заместителю М. Литвинову пишет: "Кемалисты в своей двуличной политике спекулируют на нашей изолированности. На Исмета произвело сильное впечатление, когда я упомянул в разговоре с ним (в осторожнейшей форме) о наших непосредственных парижских связях. Кемалисты выезжают на том, что считают нас, во-первых, изолированными и, во-вторых, неизменно верными принципиальной восточной политике, ведущей к дружбе с Турцией. Они поэтому думают, что могут делать с нами все что угодно".

Эти примеры демонстрируют реальную степень доверия между большевиками и кемалистами в период военно-стратегического партнерства. Наглядным проявлением все возраставшей в сфере двусторонних отношений напряженности является факт назначения в 1934 г. советским послом в Турции Льва Карахана. Если в начале 20-х годов Иосиф Сталин настаивал на необходимости отстранения армянина от восточных дел (ввиду недоверия к нему со стороны турецких политиков), то спустя 13 лет он лично направил того же Карахана в кемалистский стан. Новыми противоречиями отметился также московский визит министра народного хозяйства Турции в июле 1935 г.

В апреле 1936 г. турецкое правительство предложило странам – участницам Лозаннской конференции открыть переговоры для заключения новой конвенции о черноморских проливах с перспективой предоставления нечерноморским державам права в любое время вводить в акваторию военные корабли. Это был очередной открытый вызов интересам СССР.

ТАК ВОТ, ЛЕТОМ 1936 г. ИМЕННО НА КОНФЕРЕНЦИИ В МОНТРЕ и развернулись острые дискуссии с участием СССР, Турции, Великобритании, Франции, Болгарии, Румынии, Греции, Югославии, Австралии и Японии, выявившие наличие турецко-британского сговора, что вызвало резкий протест советской делегации (Лондон был заинтересован в вовлечении Анкары в орбиту своей средиземноморской политики, равно как и в использовании турецких военно-морских баз).

Тогда же Турция в числе стран - членов Балканского пакта (Балканская Антанта) выступила против сотрудничества с СССР. После конференции в Монтре закрылись советские консульства в Измире, Карсе, Артвине, Эрзеруме, Трапезунде и турецкие – в Одессе, Ленинакане, Ереване и Баку.

Конференция в Монтре стала катализатором конструирования азербайджанской социалистической нации, призванной в директивном порядке противопоставляться турецкой. Именно тогда тюрко-татарские народы Закавказья и трансформировались в азербайджанскую нацию: после принятия Конституции в 1936 г. и упразднения ЗСФСР "азербайджанская нация" стала титульной. О политике открытого противопоставления советского азербайджанизма турецкому тюркизму свидетельствует и характер созванного сразу после конференции в Монтре пленума ЦК ВКП(б), обвинившего Турцию в подстрекании тюркских народов СССР на борьбу против советской власти. Под диктовку Сталина обвинительную речь зачитал лидер азербайджанских коммунистов Миржафар Багиров: "Красной нитью в работе и контрреволюционной агитации буржуазно-националистических элементов проходят следующие положения: 1. Восточные, тюрко-татарские народы, проживающие в СССР, должны равняться на Турцию и следовать ее примеру. 2. Кемалистская Турция – единственное независимое свободное тюркское государство. Поэтому надо отделиться от СССР и образовать мощное тюрко-татарское государство под руководством Турции. По существу вся работа по созданию пантюркистских и панкемалистских настроений подчинена подготовке войны против СССР".

Таким образом, еще в середине 30-х годов городок Монтре в той или иной степени, но оказал воздействие на армянские интересы: это и Московский договор, это и моделирование собственно азербайджанской социалистической нации.

И ВОТ СПУСТЯ ПОЧТИ 80 ЛЕТ ГОРОДОК МОНТРЕ ВНОВЬ ФИГУРИРУЕТ (и вновь ненавязчиво) в палитре армянских интересов. Стоит ли говорить о том, насколько предметен и очевиден армянский интерес в Сирии? Это и богатейшее армянское присутствие, и судьбы десятков тысяч наших соотечественников, это и христианские памятники, и нахождение в одном регионе, это и участие на стороне антиправительственных формирований сил, представляющих интересы международного терроризма и нацеленных в том числе на Армению (неудивительно, что в рядах террористов воюют тысячи выходцев из Азербайджана). Но если в 30-е годы Армения объективно не могла принимать участие в конференции, то сегодня, будучи уже независимым субъектом международного права, Ереван вполне мог озвучить свои опасения, свои тревоги, свое видение ситуации, свой интерес.

Если "отпустить" великие державы и непосредственных соседей Сирии, то согласимся, что Армения имеет намного больше оснований присутствовать на конференции (пусть даже в статусе наблюдателя), чем любая из остальных тридцати стран – участниц саммита. Почему все наши заявления о ситуации в Сирии и о положении наших соотечественников в этой стране адресуются исключительно внутреннему потребителю, который и без того все прекрасно знает? Почему армянский ракурс сирийской трагедии не должен быть заявлен и услышан на мировых форумах?

Вот такой невидимой нитью и связан городок Монтре с армянскими интересами. Мы как бы все время присутствуем в этом городке, но как-то уж очень призрачно. Как дым.