ЭТОТ МИР РАЗРУШИТСЯ

- Мне твоя работа не нужна, отец; все наши соседи, недоброжелатели и завистники смеются мне в лицо. Кому и что объяснять? Калитку от ворот можно закрыть, но людей заставить замолчать нельзя. Так говорил, сердясь на отца, Маркос.

ТЕРПЕНИЕ МАРКОСА СОВЕРШЕННО ИССЯКЛО. Каждый вечер он безуспешно уговаривал отца, чтобы тот прекратил работать. Отцу было около семидесяти лет, руки и голова у него дрожали.

Маркос весь день трудился подобно яремному волу; он проливал семь потов ради своей чести, ради отчего дома. Руки затвердели от мозолей, плечи - буграми. Каждый вечер подобно другим он тоже возвращался домой усталым, чтобы во время вечернего ужина попросить малолетнего сына прочитать "Отче наш" и - почему бы и нет? - шутя развязать узелок на головном платке жены на расстеленной в углу веранды постели.

Каждый раз, когда Маркос приходил домой, он видел, как отец возвращается с поля, всегда с лопатой на плече, и начинает ворчать, сетуя, что в их огород вошла коза, что колючки и сорняки в огороде все еще не сожжены под удобрения, что овес посеяли слишком рано, что...

Сельчане часто обвиняли Маркоса в том, что он посылает на работу отца в его престарелом возрасте. Для Маркоса эти обвинения были хуже смерти... В конце концов, и у Маркоса были недруги и завистники, лихо закрученные усы, архалух, был надел земли. Он женился на дочери дьякона Макара; ну и, в конце концов, у него был сын, уже в том возрасте, что мог прочитать за столом "Отче наш".

Оган был небольшого роста; если прибавить к его росту лопату, которую он вечно держал у себя за плечом, то он становился великаном. Оган выпускал из рук лопату только тогда, когда заходил в церковь. Прихожане часто видели его лопату прислоненной к стене за входной дверью церкви. Лопата была не при нем и когда он садился за домашний стол.

Миром Огана были его село со своими созревшими тыквами, урожай, груженный на волов, церковь с куполом и колокольней. Ему казалось, что он сам, поле и церковь существовали изначально, со времен сотворения мира, что все приходили и уходили и только он оставался. Он знал все поля и земельные наделы села с их границами. Он был убежден, что солнце восходит только ради полей, словно лампада, которая нависала над книгой подсказчика. Оган был старым, повидавшим жизнь человеком.

КАЖДЫЙ ВЕЧЕР КРЕСТЬЯНЕ НА КОРОТКОЕ ВРЕМЯ собирались у большого камня, заводили разговор о поле, о церкви, а также о своих будничных делах. В этот вечер мысли знающих, осведомленных сельчан были заняты тяжелой заботой. Календарь дьякона, Тирацу Макара, не предвещал ничего хорошего. Перед сумерками кое-кто даже слышал кудахтанье кур. Ктитор привез из города дурные вести. Немец одерживал победу над французом. Турки разослали по деревням жандармов. Как раз в этот день ктитор на развилке дороги, ведущей в город, видел много людей в чалмах.

- В лицах этих людей нет ничего человеческого. Вчера Махмуд пришел и попросил у нас котел. Я сказал, что держу в котле пшеницу. Вижу, он расстроился, рассердился. И знаете, что он сказал? "Подождите, ваши дни сочтены", - рассказывал хлебопашец Григор.

Вечером, вернувшись в село, Оган увидел, что телеги стоят не на своих местах. Увидел, что волы бродят где попало медленно и растерянно. Оган многого еще не понимал, даже когда увидел, что вяжущий нити Давид сидит не на своем привычном месте у стены, а среди крестьян какое-то беспорядочное движение: казалось, все сдвинуто со своего обычного места.

- Маркар! - закричал Оган, остановившись у дома Маркара.

- Маркар не здесь, дядя Оган, - ответила жена Маркара.

- Нет, нет, если все так пойдет, то этот мир разрушится, непременно разрушится! Как Маркар мог поручить сеять семена этому мальцу с палец ростом! В наше время, если человеку еще не исполнилось тридцати, на него не надевали фартук для семян...

- Эх, дядя Оган, жандармы увели Маркара, взяли его, когда он сеял семена, - заговорила Эгнар с разбитым сердцем.

Оган многое не понял. В своем несчастном селе он увидел много жандармов, но все еще не прощал в мыслях Маркару то, что тот поручил сеять сыну Вардо.

Да что же это такое творилось с селом? Оган увидел, как какой-то жандарм ведет перед собой Каро, ударяя его хлыстом по плечам. Ранним утром церковный колокол не зазвонил. Оган, как обычно, взял лопату на плечо и отправился по дороге к полю, когда Маркос выводил волов из хлева. Над селом висела какая-то тягостная тишина - в образе ужасного волка-людоеда. Печки-бухарики мало топились; даже куры, растерянно рассиживавшиеся под деревьями, с рассвета до сумерек бессмысленно поглядывали друг на друга. Волы всю ночь топтались у родника, у стены огорода.

И в этот день также Огану предстояло сделать много разных работ. Солнце взошло, однако в полях все еще не было ни души. Вода бежала вдоль поля праздно, просто так. Солнце захватило часть поля. Оган увидел жандармских лошадей, пасущихся в пшенице и овсе. В зелени травы лежали животные крестьян, оставленные без присмотра. И Оган с разрушенным храмом своего сердца снял с плеча лопату, широко-широко распростер руки и, обратив грудь к солнцу, воскликнул:

- Господи, не отвращай от нас лика своего!

И из его глаз, подобно тяжелым каплям расплавленного свинца, скатились две слезинки.

ОГАН, ВЕСЬ ДРОЖА, ИСКАЛ МАРКОСА. Наконец он издали увидел его - Маркос с измученным лицом держал за руку малолетнего сына. К спине его была прилажена постель.

"Маркос!" - сказал Оган надтреснутым голосом и вознамерился подойти, чтобы понять, куда его ведут. Оган едва шелохнулся, как на его спину обрушился хлыст. Девять жандармов обступили сбившихся в кучу людей.

В этот вечер дом был пуст. Маркоса не было. Не было внука и невестки. Он не захотел подняться на кровлю и провел всю ночь рядом с волами. Почувствовал непреодолимое желание услышать, как внучек читает "Отче наш". Ему очень хотелось сказать теплые, душевные слова Маркосу, невестке. Хотелось, чтобы утро наступило пораньше и он бы бросился к полю, словно в объятия истосковавшейся матери.

Когда утро наступило, солнце осветило оставленные открытыми окна церкви и опустошенные поля. Во всей пустынной местности двигался всего лишь один пахарь; он, казалось, был точной копией серой нивы. Это был Оган, который подобно старому пророку, с дрожащими руками на рукояти лемеха, продолжал пахать оставленное недопаханным поле Шораха. Оган едва завершил двадцать борозд, как на бугорке показался сельский глашатай.

- Жандармы хотят видеть тебя, Оган.

Невзирая на трусливые протесты рассыльного, Оган сделал еще несколько борозд, однако работа все еще оставалась незавершенной.

- Нам донесли, что ты хранишь в доме оружие, - произнес жандарм с дьявольскими глазами.

- Нет, ага, долгих лет султану.

- Ты врешь, старый хрыч! - рассвирепел жандарм, полосуя плетью спину несчастного Огана.

И опять по непонятной причине ему позволили уйти. Оган с глубокой печалью на сердце, с болью в спине снова запряг волов и отправился на поле Шораха, чтобы допахать поле. "Завтра день поливки. Нужно посеять хлопок. Нужно расчистить русло ручья. Маркос запаздывает. Опаздывает и засев хлопка". Разве Оган один мог проделать всю эту работу?

СЛЕДУЮЩИМ УТРОМ ОН СЕЯЛ ХЛОПОК на свежевспаханном поле, когда к нему снова приблизился рассыльный.

- Дядя Оган.

- Захрумар! Захрумар! - заговорил Оган с дрожащими руками и ногами.

Казалось, его глаза остервенели - совсем как глаза священника. Что мог поделать Оган, ведь это был приказ султана. На этот раз жандарм приказал, чтобы он пошел собрать вещи, потому что караван стариков должен пуститься в дорогу.

- Эх, вот напасть! - поворчал Оган про себя и вышел. Ну как можно оставить засев хлопка незавершенным, без бороны? А если семена унесут мыши или склюют птицы? Неужели у этих язычников нет сердца, нет души?

Оган пошел домой и снова, взвалив на плечи мешок с семенами, отправился на поле Шораха, начал бросать в землю семена хлопка. Он уже кончал работу, когда снова показался рассыльный - на этот раз вместе с жандармом.

Жандарм несколько раз ударил Огана кнутом и погнал его в село. Караван стариков уже пустился в дорогу, когда жандарм присоединил к нему и Огана. Эх, ну куда они их ведут? Маркоса тоже вели этой дорогой. Если Оган встретится с Маркосом, ему много чего нужно сказать ему. Возможно, они вернутся вместе.

В этот вечер уже третий караван покидал село. В селе остались несколько молоденьких девушек и невесток. Караван стариков приблизился к Новому Роднику, когда Оган увидел на склоне горы Св. Егия темное облачко. Эх, облако такого цвета, зависшее на горе, было верным признаком дождя. К вечеру должен был пойти дождь. Если бы ему дали возможность прикрыть семена, поборонить землю с семенами хлопка...

...От караванов не было никаких вестей.

Они увидели на полях, на дорогах множество трупов, и сами тоже стали трупами в степях и пустынях. Огана видели в стороне Мусула, на дорогах пустынь; он высох, вконец обезумел. Глаза его были еще ужаснее, чем глаза Лазаря, восставшего из мертвых в Священной книге. Невесть откуда он нашел и подобрал побелевший на солнце череп вола.

Он спрашивал дорогу в свое село у погонщиков верблюдов, заговаривая тревожно:

- Вы не видели Маркоса? Он держал за руку маленького мальчика, когда его увели... Когда пойдете в село, передайте Тутканц Микаэлу... пусть польет хлопок. Завтра день поливки полей, нужно завершить пахоту. Нужно расчистить русло ручья. Нет, нет, если так пойдет и дальше, этот мир разрушится, непременно разрушится.

Перевод Гургена БАРЕНЦА

---

Амастех (Амбарцум КЕЛЕНЯН) - выдающийся представитель зарубежной армянской литературы. Родился в 1895 году в западноармянском селе Перчендж провинции Харберд. В 1913 году он перебрался в США, воссоединившись с эмигрировавшим ранее отцом. В Америке он продолжил свое образование, окончив Колумбийский и Гарвардский университеты.

Американские традиции и образ жизни были органически чужды писателю, и он очень трудно приноравливался к новому миру и новым обычаям. Вероятно, именно этим объясняется то, что все его творчество насквозь пронизано тоской по малой родине, по безвозвратно ушедшей молодости, пусть даже полной лишений. Скончался он скоропостижно 26 ноября 1966 года в Америке на торжественном вечере, посвященном его семидесятилетию. В настоящее время готовится к изданию однотомник рассказов Амастеха на русском языке.