НАША СИЛА

Тигран Чеокюрян - армянский писатель, общественный деятель (1884 - 1915). Одна из жертв Геноцида. Окончил гимназию Перперян в Константинополе. Работал школьным учителем. Вместе с М. Шамтанджяном издавал журнал "Востан", в котором опубликовал свои путевые заметки, исследование о Ширванзаде, переводы. Он - автор рассказов "Родные голоса", романа "Монастырь".

Тигран ЧЕОКЮРЯН

НАША СИЛА

В саду ярко сверкало майское солнце, и цветы акации молчаливо валялись в тени на земле.

Сидя на стульчике, Шушан молча вязала носки, а перед ней на свежей траве беспокойно ерзал маленький ребенок, заливался смехом и бросал бабушке слова какого-то непонятного диалекта. Женщина незаметно подглядывала за ним, улыбалась и продолжала вязать. Она была еще не старой, но изрядно увядшей, поблекшей и худой. На ее лице были явственно видны прочерченные горестями морщины, однако при этом можно было заметить некоторые остатки молодости. Все в женщине говорило о преисполненной неизбывных лишений жизни.

НА КАКОЕ-ТО МГНОВЕНИЕ ШУШАН ОПУСТИЛА белый шерстяной носок на розовый фартук и запрокинула голову, оперлась о ствол дуба, прикрыла глаза: опьяненная солнцем, она почувствовала успокаивающее томление. Никогда еще она не ощущала такого неповторимого умиротворения; для нее, привычной к страданиям, эти утешительные мгновения были просто высшим даром. Легкий ветерок теребил ее поседевшие волосы.

Постепенно Шушан все больше впадала в состояние блаженства; ее оставили волнения, не беспокоила изнуряющая работа. Подобной весны еще никогда не было, подумала она и почувствовала, как по ее венам потекла удивительная волна ликования. Значит, все заботы остались позади, теперь она будет жить. Мгновения эти были редкостными. Все продолжительные, не прекращающиеся заботы, все гнусности и невзгоды жизни, часы изнурительной работы, мечты о семейном счастье после разразившихся событий ни на минуту не покидали ее, не давали забыть о прошлом, заставляли помнить о прежней жизни. Но это даже к лучшему, что все было именно так. Победа должна быть подытожена после борьбы, и тогда она увидит ее величие. И для Шушан, для злосчастной Кюрегенц Шушан это была благоприятная возможность пробудить, разворошить, воспоминания о старых шрамах, неисчислимых нечеловеческих волнениях. В эти минуты блаженства Шушан инстинктивно ощущала необходимость отчитаться за свою прежнюю жизнь.

Она вырастила двоих сыновей, которые считались преуспевающими людьми в небольшом городе, и ее дом сейчас - полная чаша: не ощущалось недостатка ни в чем, и – о высшее счастье! – у нее к тому же была невестка, да еще какая!

"СЛАВА ГОСПОДУ, СЛАВА СОЗДАТЕЛЮ", - ПРОГОВОРИЛА ШУШАН ПРО СЕБЯ и впала в еще более глубокое оцепенение, на лице ее отчетливо отразилось болезненное выражение. Она мысленно возвращалась к далеким дням, к событиям, с которых начиналась ее жизнь. Она уже позабыла те стыдливые, счастливые дни своего замужества. Мир она осознала уже после тех страшных событий: каким разрушительным было то время!

Небольшой процветающий город был превращен в кучу золы и пепла. Шушан снова мысленно переживала те трагические дни, и ее воображение рисовало ужасающие картины. Она слышала отдаленные завывания, удары секир, громкие, сухие залпы орудий, видела пожары в близлежащих садах, чувствовала запах горящей, обугливающейся пшеницы в полях. Сильнее всего ее потрясло жестокое побоище, устроенное перед домом соседей. Кровь текла из отрезанных ушей, голов, рук, грудей, подобно ручью. Шушан вздрогнула, с тревогой оглянулась по сторонам; малыш грыз стебли травинок. Тишина спускалась с неба в сад, и солнце было теплым и ласковым. Из дома раздавалось громыхание медной утвари. Женщина снова впала в дрему, и вот уже бесчинствующая толпа, жаждущая пролить последнюю каплю армянской крови, остановилась перед их домом. Какой-то турок кровью, хлещущей из чьего-то перерезанного горла, наполнял кубок, словно вином, другой жевал чей-то отрезанный сосок. Каким взглядом смотрел на нее муж, ее Гогор, когда последний раз поцеловал ее! А вот ее неузнаваемое тело в луже крови, и палач, который все время наносил удары кинжалом, ругался и, опустив ятаган на ее грудь, повторял:

- Умри, гяур, вот конец, достойный армянина.

Этот человек всегда перед взором Шушан, она реально видит этого негодяя с ядовитым, безволосым лицом цвета оливкового масла, с большим шрамом посреди лба. Видит, как тот грабит ее дом.

Жизнерадостный, относительно благополучный и счастливый город превратился в пепелище. Шушан почувствовала, что ее грудь отяжелела, дыхание начало прерываться и на нее навалилось в какое-то невыносимое состояние, подвигала рукой, бросила носок себе под ноги. Малыш подполз: она взяла его к себе на колени. Ребенок прижался к бабушке. Шушан начала напевать:

Баю, баю, спи, малыш,

Ты мой маленький глупыш;

Спи, чтоб вырасти большим,

Стань силен, несокрушим.

Мальчик уснул. И снова какая-то сила заставила Шушан погрузиться в прошлое. Она пошла по тернистой дороге минувших лет. Все уже закончилось. Но было еще что-то: вырастить маленьких детей. Оставалась вера, величайшее утешение армянской женщины.

У Кюрегенц Шушан было десять пальцев, которые пока еще не дрожали от старости и немощи. Женщина, способная трудиться, не должна побираться. Понятие чести также единственное вознаграждение армянской женщины. После тех бедствий особенно трудными и суровыми были первые месяцы. События 1895 года произошли осенью. Приближалась зима. На этой многострадальной земле все подчинено заранее продуманному расчету.

ШУШАН ЗАДУМАЛАСЬ СЕЙЧАС О ТОМ, КАК МАЛО НОЧЕЙ ОНА СПАЛА ЗА ВСЮ ТУ ЗИМУ, когда была вынуждена шить и вязать из длинных, как мир, ниток разноцветные носки. Вязала лихорадочно, в большом количестве, чтобы можно было побольше продать. Пока ее сыновья спали на рогожах под изодранными одеялами, Шушан сидя в одиночестве вязала бесконечными, холодными, безмолвными ночами перед маленькой, полусонной лучиной. Вязала с помертвевшей душой, глотая слезы, готовая от ужаса на любое действие, с извечной молитвой на устах, стараясь отогнать давящий на глаза, как тяжелый камень, сон, больно, до крови кусая одеревеневшие пальцы.

Съежившись, она продолжала погружаться в воспоминания, и ей казалось, что те события произошли сто лет назад. Цвета и оттенки бедности были очень пестрые. Она помнила также о своем единственном желании: увидеть когда-нибудь, как ее два брата, закончив школу, работают вместе в каком-нибудь скромном ларьке. Сыновья ее работали за пять дахеканов в неделю.

Для небольшого армянского городка ларек - целое состояние, где десятирублевка производила большое впечатление. Проходили недели, и полученные чареки умножались в ее поясе. Пределом ее мечтаний было открыть ларек мелочей, домашней утвари. Для сыновей будет работа, а они умели превращать камень в хлеб.

Здесь Шушан смогла перевести дыхание. Она почувствовала облегчение, и осознание окончательной победы опьянило ее. На шестой год вдовства ларек был открыт.

Сейчас Шушан уже не помнила, был ли у нее другой такой же счастливый день, как тот... Сыновья – лихие удальцы, деловые, оборотистые. Она ходила по деревушкам и обменивала цветные стеклянные бусы, позолоченные жестяные серьги, брошки на пшеницу, сушеную пахту, пшеничную крупу, орехи, топленое масло. Душу грело намерение купить сад.

Лицо у вдовы начало светлеть, оно становилось все более ясным, бледные очертания уступили место просветлевшей душе.

- Да славится милость Господня, защитника всех сирот и обездоленных, - произнесла женщина и нежно поцеловала лобик спящего малыша.

Шушан внезапно почудилось, что где-то раздаются острые, резкие звуки зурны и глухие раскаты барабана. Женился ее сын. Какой был счастливый день! Разнаряженные танцующие гости заполнили сад, кубки с вином переходили из рук в руки, ноги ритмично притаптывали землю...

ШУШАН ПРИШЛА В СЕБЯ ОТ СВОЕГО СТОЛЬ ДОРОГОГО ПЕРЕЖИВАНИЯ. Кто-то сильно стучался в калитку сада. Раздался чей-то подтреснутый голос. Она осторожно уложила ребенка на покрывало. Открыла калитку. Ужаснувшись, отступила на шаг.

- Ханум, умереть мне за твою душу, дай мне немного хлеба, пятеро моих сыновей умирают от голода.

Шушан рассматривала незнакомца. Она должна была узнать его, у него еще был шрам на лбу.

За рукава попрошайки держались почерневшие от солнца, чахлые и тщедушные дети.

- Ханум, кусочек хлеба, во имя твоих детей, во имя души твоего мужа, взгляни на них…

Шушан стремительно побежала домой, вернулась, быстро бросила нищему хлеба, затворила калитку.

- Ах, это был убийца моего мужа, - пробормотала она… И две слезинки покатились по ее пожелтевшим щекам, на лице ее мелькнула бездонная улыбка…

Перевел с западноармянского Гурген БАРЕНЦ