ПОСЛЕДНЕЕ ТАНГО В ПАРИЖЕ

Две недели назад. Ровно в полночь. В самое безвременье, то есть в 00 часов 00 минут, Москва по своему Первому каналу запускает Черную дыру Бертолуччи - "Последнее танго в Париже". Тем самым Россия в очередной раз бесполезно выказывает Западу свою приверженность к общечеловеческим духовным ценностям. Но Черная дыра есть Черная дыра, что ей фильм, Запад, Россия, Земля, если вся Солнечная система для нее - пылинка. Она бесследно проглатывает не только звезды, но и целые галактики. Там вечный 0 (ноль), там черное, неизведанное безвременье.

Так почему же я, зная обо всем, выпиваю полфлакона корвалола и бесполезно ору в пустоту? Ну что, хищники! Ну что, партийные функционеры! Где же вы с вашими советскими ценностями? Не перевернулись ли вы в своих элитных гробах после показа фильма? Или все еще блюдете нравственность теперь уже покойников на постсоветских кладбищах? А Варужка, наш Варужан Акопян? Что вы, суки, с ним сделали? Мать вашу, перемать!..

ГОВОРЯТ, ЧТО МАТ ОБЛЕГЧАЕТ ДУШУ. НУ У КОГО КАК. У меня же он почему-то включает машину времени - память. У всех людей есть эта машина, и у каждой из них свой неповторимый ход. Моя же с возрастом начинает барахлить. Вдруг стираются лица. Забываются фамилии. Но она все еще своенравна, без руля и тормозов. Связав фильм с Варужаном, она самым беспардонным образом превращает меня в 12-летнего долговязого и худющего мальчишку, что идет с отцом по улице Абовяна к ГУМу покупать себе туфли.

Отец красив и вальяжен. Он известный в республике артист, поэтому с дежурной улыбкой автоматически здоровается направо и налево. Отца я обожаю, но снисходительно морщу свой еще не оформившийся армянский нос, когда он останавливается. Мало того, еще и надуваю губы. Ведь останавливается он, только когда с ним обмениваются приветствиями женщины.

Это сейчас я - бабник-пенсионер, а в детстве моя кровная генетика еще славно почивает, поэтому я нервничаю, видя, как родитель отпускает недвусмысленные шуточки ему почему-то милым, а мне отвратительным теткам. Вот еще одна остановка. Слава богу, это не очередная тетка, а директор театра, где работает отец. Его я знаю. Фамилия директора Акопян, и он держит за руку какого-то мальчика-с-пальчика.

- Вы куда? - спрашивает Акопян.

- Туфли покупать моему охламону. Нигде не достать сорок второго размера. Вот топаем теперь в ГУМ. Может, там повезет. А у твоего какой размер?

Директор хохочет.

- У меня нет проблем. Моему жена все - от а до я - в Детском мире покупает. Ну, ребятки, знакомьтесь. Ведь вы одногодки. Вот мой прекрасно играет в шахматы. Всех, даже меня обыгрывает. Может, сразитесь?

Теперь хохочет отец.

- Шахматы! Куда там. Мой дмбошка даже нарды осилить не может. Целыми днями гоняет мяч. Туфель не напасешься!

Мы знакомимся.

- Варужка, - говорит мальчик-с-пальчик.

- Рубик, - снисхожу я, глядя сверху вниз на сверстника, что ростом мне даже не до плеча. Он в ответ смотрит на меня блестящими смеющимися глазами, и, оказывается, зрачки-то у него умнющие, как у моего школьного директора! И что удивительнее всего - не я, а он, несмотря на свой маленький рост, смотрит на меня сверху вниз. Вот фокус! Я оказался на лопатках... Ну и типус!

 ЕЩЕ ОДИН ВИТОК ПАМЯТИ - И СВОЕНРАВНАЯ МАШИНА ВРЕМЕНИ ПРЕВРАЩАЕТ худющего и долговязого мальчишку в чернобородого юношу. Этот юноша - я. Мне 25 лет, и я режиссер Гостелерадио Арм.ССР. У нас уже полгода новый председатель комитета Степан Погосян. Мы с ним знакомимся и еще не знаем, что он - император. Это случается только тогда, когда из старой 2-этажной развалюхи мы в составах наших многочисленных редакций наконец-таки переселяемся в новое 5-этажное здание.

Нет, это не здание, а белокаменный дворец с уютными редакционными комнатами, тремя АСБ (студиями), набитыми советской и  зарубежной новейшей техникой. И вот тогда, когда во дворе, как по волшебству, рядом с небольшой вышечкой чудом вырастает огромный эйфелевый исполин, все мы, как один, признаем Погосяна своим сувереном.

Ну и, конечно, Талейраном при императоре был Варужан. Уже округлый, чуть полысевший, он у нас директор программ. Сперва левая рука императора, но потом, после рано угасшего всеобщего любимца, директора телевидения Марата Мариносяна, становится только правой, и не только рукой, но и десницей.

Десница всесильна: она может карать или поощрять, позволять или блокировать, скромно умолчать о провале или поднять на смех, и прочие, прочие телетонкости с ее витками и завитками. Более десятка главных редакций, и у всех свои планы и амбиции. Все стремятся быть самыми интересными, самыми новаторскими, самыми любимыми - ведь смотреть будет вся республика. Канал-то один-единственный и радио одно. Одним словом, Гостелерадио. То, что сотворила та или иная редакция, наутро оценивается и в учреждениях, и в колхозах, и в вузах, и в школах, и в министерствах, и в ЦК Компартии, не говоря уже о всяких там райкомах, райсоветах, горкомах и горсоветах.

Республика телекритиков! То восторженных, то ехидных, но ожидающих от нас каждый день чего-нибудь нового, неожиданного. Вот почему все редакции лезут из кожи вот, чтобы выдать в эфир миллионам нечто неординарное. А что для этого нужно?

Нужна техника! - орут на летучках редакторы и режиссеры. И хотя император, нажав на связи, завалил и продолжает заваливать наше теле лучшей в СССР техникой, ее на всех катастрофически не хватает. И хотя все редакции твердят о важности своих телетворений и требуют технику в первую очередь себе, решать эту проблему одному человеку.

КОМУ? ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ГОСТЕЛЕРАДИО? НО У НЕГО СВОИХ ДЕЛ выше крыши. Он строит империю. И в ней, как по волшебству, появляются то свой симфонический оркестр под управлением Р.Мангасаряна, то сразу всем полюбившийся ансамбль народных инструментов во главе с композитором Джрбашяном, то гигантский эстрадный оркестр Мелик-Мависакаляна, то своя киностудия, то... Можно перечислять и перечислять - и все равно не объять необъятного. Империя есть империя, но, предположим, приложив все усилия, вы пробрались к трону - и что? К кому С.Погосян вас пошлет? Правильно. К своей деснице Варужану Акопяну, а уж он наверняка знает, кто новатор, а кто пыжится, но выше головы не прыгнет.

Ох уж эта машина времени - память! Кого ты показываешь?! Неужто этот одетый, как попугай, чернобородый юноша - это я? Стоит этот надменный тип у перил, где справа Варужкин кабинет, и на приветствия проходящих мимо коллег слегка кивает в ответ, не забывая при этом презрительно кривить губу. Ну и индюк!

А вот и Варужка со свитой - скользнул по мне взглядом, где в умных, спокойных глазах еле сдерживаемый смех.

- Отмазал? - спрашиваю я, входя вслед за ним в кабинет. Осуждающе наморщив брови, он отмахивается. В последний раз. Еще один дебош в ресторане - и председатель... Но я, его не дослушав, довольно ухмыляясь, выхожу.

Кстати, о Варужкином кабинете. Таких огромных два. Первый - роскошно-представительский, императорский, ну а второй - Варужана Акопяна, рабочий, где большую часть кубатуры занимал сделанный по заказу необъятный стол, и он был его шахматной доской, на которой решались все большие и малые проблемы огромного коллектива.

На эту доску допускались все: и простые пешки, и значимые фигуры, и короли с королевами, и уйма зрителей, что даже не пешки, а простая телемасса, болеющая то за белых, то за черных. Но игрок-то был один. Он двигал белые и черные фигуры, жертвовал пешки, разыгрывал комбинации, иногда до того хитроумные, что все телевидение вставало на уши, победителей же награждали аплодисментами на еженедельных общекомитетских летучках. И так как Варужка всегда был за белых - новаторов, то и выигрывали всегда они. Ну а черные - ретрограды, естественно, бесились и интриговали. Белые считали, что только они двигают телевидение вперед, и были в чем-то правы. Но чья рука ими водила, направляла, помогала, не знали ни пешки, ни фигуры, ни даже короли с королевами.

В моей своенравной машине времени что-то щелкнуло, и вот уже я в своей седой реальности начинаю рассуждать: кто же был тогда в белых? Загибаю пальцы. Первая фигура - это, конечно же, Корюн Хумарян, автор первого видеофильма "Комитас", ставший потом спецкором "Маяка" и ЦТ в Армении. Блестящий стилист! Это его емкие, выдающиеся репортажи о событиях в Арцахе во многом способствовали созданию "армянского лобби" в русском обществе. Далее - потрясающие своими телеспектаклями Битютская-Элибекян и Степа Джанибекян. Да! Марат Варжапетян. В одном лице режиссер и оператор, подаривший телезрителям фильм-оперу "Ануш" и в соавторстве с Ильей Эренбургом шедевр "Мартирос Сарьян". А брызжущий талантом режиссер Алик Каджворян? А еще... Нет, не помню. Надо же, всего пять пальцев загнул.

 И ВДРУГ - ЩЕЛК! СНОВА ЗАРАБОТАЛА МАШИНА ВРЕМЕНИ. И сразу же знакомый запах "Золотого руна". Ба! Да это же кабинет Вико с кучей народу. Здесь все белые фигуры. Ну, конечно, сам Вико (Виктор Балаян). Белый король, зампред нашего императора с неизменно дымящейся трубкой в руках. Любимец женщин, эстет, писатель. Автор первого армянского детектива. Как рано он сгорел... Рядом "маузерист в юбке", директор телеобъединения "Ереван" Моника Тер-Погосян - безусловно, ферзь. Далее удивительнейшая личность, главреж Мартын Аветисян - энциклопедист музыки всех жанров. Бок о бок с мечтателем и Дон-Кихотом Кареном Даниеляном сидит гравред учебных программ Роберт Мависакалян. Серьезен создатель "Лрабера" Володя Мурадян и, наоборот, весел Арташес Калантарян, наш уникальный теледраматург. А вот и мои соавторы - Армен Оганесян, Марк Петросян, Эдик Меликян. С ними я делаю рейтинговые программы "22.30", "Золотой экран", "Музпочту". Ну и ну, как я мог забыть умницу  и всезнайку Анушавана Тер-Гевондяна и Акопа (фамилия стерлась из памяти), что на пару с Арменом Аветисяном делали обожаемые народом новогодние "голубые огоньки"! Сижу тут и я, уже не юноша, но тот еще гусь, с легкой ухмылкой на губах. Варужка толкает речь. Мы слушаем.

- Не сегодня-завтра виртуальная реальность станет нормой. Смотрите, как захирели театры, опустели сельские клубы, кинотеатры. Где их зритель, ранее терпеливо стоявший в очередях перед окошечком касс? Транслируя информацию, мы формируем общественное мнение. Второе. Перетащив в лоно телевидения культуру, мы начинаем по-новому формировать его вкус, образовывать его, заставляем размышлять. Он поет, танцует, смеется и плачет вместе с нами. Он нам верит, и в этом ваша заслуга, коллеги. Теперь о главном - тут без пафоса не обойтись.

Мы молчим - и даже Вико забыл про трубку.

- В главном мы все едины. Вот уже пятнадцать лет мы лечим тяжко больную армянскую любовь к Родине, лечим примерами великих предков, лечим сегодняшним Севаком, Ширазом, Эмином, Даштенцем. Можно долго перечислять. Но хочу сказать о главной нашей задаче. Нашей высшей истине и миссии. Мы работаем для того часа, когда наш народ, выздоровев, сумеет заставить извечного врага Армении или покаяться - или умыться собственной кровью. Будем мы свидетелями или нет, зависит от нас. Мы делам для этого пока слишком мало.

Я окаменел. Варужка сказал то, что у нас у всех сидящих давно зрело в душах, в сердцах и в невысказанных мыслях. Вико вновь запыхтел трубкой, а я смотрю Варужану в глаза и еще не знаю, что точно такие спустя десять лет увижу в Арцахе у азатамартиков. Глаза беспощадно-стальные, со светящимися зрачками правды.

- По большому счету мы - пионеры виртуальной эры. За ней будущее. Отработав, мы уйдем. А что оставим тем, кто придет на смену? Умение, растаявшее в эфире? Ведь в виртуальном мире лет через тридцать разразится такая война, что нашим предкам и не снилась. Армянскому телевидению нужны бойцы, и их будет пестовать телешкола, которую мы создадим. Там, отбросив амбиции, мы будем преподавать. Юная смена должна не только впитать в себя выстраданное нами мастерство, а в будущем его совершенствовать. За их спинами должен стоять монолит не только наших литературы, истории, музыки, театра и кино, но и общечеловеческих, близких нам по духу. Выпускники станут основой будущего Армянского телевидения - иначе нас поглотит, как муху, любая из мировых виртуальностей. И нашему телевидению будет позволено вещать по-армянски только чужеродное и разрешено восхитительно петь и танцевать один лишь рабис. Тогда будет конец всему... Естественно, все были "за".

И телешкола была создана, и работала года два или три... И вдруг в московской командировке я узнаю, что Варужку сняли с работы. Уволили.

- Как? - ору я в трубку. - Какая сволочь посмела?

БЫЛИ СТАТЬИ В ГАЗЕТАХ, ГДЕ ПИСАЛИ, ЧТО В ТЕЛЕШКОЛЕ Варужан Акопян показывал порнографические картины тлетворного Запада "Последнее танго в Париже", "Ночной портье". И никакие наши доводы, что эти фильмы засыпаны призами фестивалей, не помогли. Даже председатель С.К.Погосян не сумел защитить. И на него КГБ вякнуло, что не досмотрел...

Телестудия опустела, а Варужка спустя небольшое время скончался от инфаркта. Видел я его после увольнения только один раз, в Театральном обществе, где сейчас Посольство Франции. В его руках была бытовая телекамера, и он снимал выступающих на сцене.

- Ты что  это делаешь? - оторопело спросил я.

- Частный бизнес. Жить-то надо.

Я смотрю на него, а он - сквозь меня стеклянными глазами. Мы молчим. Потом, повернувшись, он уходит. Маленький гигант несостоявшегося мира... И мою душу девятым валом накрывает стыд.

И вот я уже не в машине времени, а в своей обычной седой реальности. Закурив сигарету, выхожу на балкон. Смотрю на затянутое серыми облаками ночное небо. И с удивлением замечаю в небольшом просвете звездочку, что смотрит на меня сверху вниз. Внезапно вспыхнув, она таинственно исчезает. Вернувшись в комнату, я на кровати то ли сплю, то ли дремлю и вижу, как по Монмартру идет главный герой "Последнего танго в Париже" Марлон Брандо. Как и положено "эталону мужчины XX века", он идет степенно. Это сон, конечно же, сон. Ведь он подходит к моей кровати.

- Подыхаешь со стыда и не знаешь отчего? - спрашивает он.

- Да, - отвечаю я.

- Тогда знай: когда добро бессильно, оно - зло.

- Значит, я - зло?

Но он, не ответив, исчезает, как исчезает любой сон. Я просыпаюсь, беру из заначки бутылку коньяка и пью до утра. И сразу же наступает безвременье. И тогда уже ничто не тревожит - ни машина времени, ни сны. Черная дыра стирает все и меня заодно - с памятью, самосознанием и совестью, будто пустота и есть суть сущего. Но это не так.

Ведь впереди неотвратимая и не разгаданная никем тайна тайн.

Тайна расплаты. И она не стоит в стороне...