КИСТЬ, ОПЬЯНЕННАЯ СОЛНЦЕМ

В этом году замечательному художнику, одному из ярких представителей школы Сарьяна Александру ГРИГОРЯНУ исполнилось бы 90, а 10 лет его нет с нами. Его работы прочно вошли в золотой фонд армянского изобразительного искусства. Они свидетельствуют не просто об одаренности мастера, многогранности творческих интересов, - в них мы видим последовательное развитие его художественных идей. Он был художником с яркой, особенной манерой, сумевший образно выразить и дух своей эпохи, и характеры людей, которых он увековечил в своих картинах. Опираясь на традиции, на духовный опыт прошлого, он проложил живой мост в современность..

 МАСТЕРСКАЯ ХУДОЖНИКА, В КОТОРОЙ ПОСЛЕ ЕГО УХОДА Я НИ РАЗУ НЕ БЫЛА, напоминала пещеру волшебника. В ее облике и пропорциях было что-то таинственное. Стены, сплошь увешанные яркими, солнечными полотнами, шкафы со своеобразно подобранными книгами, альбомами в глянцевых суперобложках, вазочками, статуэтками в потемках излучали загадочное мерцание. Здесь не было ничего случайного: каждая вещь и вся атмосфера - кладезь информации о хозяине, позволяющей почувствовать душу художника, приблизиться к пониманию его творческого метода.

Сюда в подвал особняка около Дома композиторов на улице Демирчяна он въехал в конце 90-х, приспособив немногие метры помещения под жилье и мастерскую, которую успел зарядить присущей ему уникальной творческой энергией. Мастерская буквально ломилась от работ, созданных в основном в последние годы. Такого духовного накопления я ни у кого не видела. Это говорит о том, что его духовный потенциал с годами не истощался, а нарастал.

А в начале 70-х, когда я впервые познакомилась с Александром Овакимовичем, его квартира-мастерская находилась в этом же особняке, только двумя этажами выше. Можно сказать, что в те годы дом Григоряна и его первой жены, талантливой художницы Арпине Капанцян, был для ереванцев духовным центром. Писатели, художники, артисты, ученые, музыканты были постоянными посетителями этого дома, превратившегося в своеобразную армянскую "Ротонду". Писатели Грант Матевосян, Рафаэль Арамян, искусствоведы Генрих Игитян, Шаен Хачатрян, Вилен Матевосян, художники Минас, Акоп Акопян, Сейран Хатламаджян, Акоп Ананикян, Ашот Ованесян (Дехц Ашот) нередко засиживались здесь до поздней ночи, горячо споря о путях искусства. Каждый ревностно защищал что-то глубоко сокровенное, личное, и мне казалось, что без этих споров, без творческого общения они не могли жить и работать. Как правило, тон любой дискуссии задавал неутомимый Генрих Игитян, которого постоянно распирали новые идеи. Вспомним, что именно в это время назревал его грандиозный проект создания Музея современного искусства.

Перебирая в памяти те годы, не могу вспомнить ни одной размолвки, ни одного факта, которые легли бы тенью на отношения людей григоряновского круга. Григорян сводил людей, радовался встречам и горевал по поводу невстреч. Он предотвращал возможную вражду, недоброжелательность, делая это мягко и душевно.

С тех пор многое изменилось в жизни, в искусстве. Но Григорян оставался прежним, выдержал испытание совестью перед временем и людьми. Он по-прежнему был снисходителен к окружающим, по-прежнему увлечен работой. Природа, одарив художника талантом, не забыла наделить его твердостью характера, волей, трудолюбием, без чего не мыслим успех в искусстве.

НАЧАЛО ТВОРЧЕСКОГО ПУТИ ГРИГОРЯНА - СЕРЕДИНА ПРОШЛОГО ВЕКА - во многом определило своеобразие и особенности его художественного мышления. Но он был художником одаренным, и поэтому все, отмеченное печатью его личности, выходит за рамки характерных признаков определенного времени. Конечно, как и многие представители его поколения, он испытал влияние лучших образцов зарубежной и армянской классики, в особенности Сарьяна, с которым художника связывала крепкая дружба. Григорян по праву считался одним из лучших представителей сарьяновской школы. Именно с ним у него были связаны лучшие воспоминания. "Для меня не было большего счастья, чем то, что рядом творил Сарьян, - вспоминал Григорян. - Он был единственным великим художником, которого я видел живым. Даже каждодневное общение не делало его обычным. Он учил, не преподавая. С каким упоением мы ловили каждое слово, следили за движением его души. Ведь мы были всего лишь начинающими художниками, а он - все равно что Бог!"

С юмором Григорян вспоминал случай, когда после долгого пребывания в мастерской Сарьяна он собрался уйти, а Сарьян удивленно спросил: "Куда ты? Здесь ты завтракал, обедал, ужинал, оставайся и на ночлег".

Александр Григорян был истинным армянским художником. Подобно своему великому учителю, он мог бы сказать: "Что бы ни рисовал, получается Армения!" Вся творческая изобретательность диктовалась искренним волнением, и поэтому он выражал себя в картинах глубоко и последовательно. Ремесленникам не понять такой всепоглощающей любви, такой горячей искренности. Даже в самом незначительном его этюде больше чувств, чем в десятках огромных полотен, встречающихся почти на каждой выставке.

Очевидно, старшему поколению зрителей памятна выставка пяти армянских художников - Минаса, Генриха Сиравяна, Лавинии Бажбеук-Меликян, Арпине Капанцян и Александра Григоряна, ставшая подлинным откровением в живописи 60-х годов. Свет Сарьяна отражался в ярких полотнах пятерки, которой суждено было занять ведущие позиции в изобразительном искусстве Армении. Они поразили всех (выставка прошла в Ереване, Таллине, Ленинграде, Москве) своей яркостью, оригинальностью, свежестью, невероятной свободой. "Эту свободу мы обрели благодаря большим мастерам, которые творили рядом с нами - Сарьяну, Кочару, - говорил Григорян. - Глубокая человеческая правда одухотворяла их создание и страсть к поискам новых форм. Они были первооткрывателями, врагами всего консервативного, косного". Слушая художника, нельзя было не задуматься о том чистом, прозрачном и волшебном стекле, через которое он сам видел мир, людей. И не просто видел, а изображал с чувством первооткрывателя.

 АРМЕНИЯ С ЕЕ ИСТОРИЕЙ, ДРЕВНЕЙ КУЛЬТУРОЙ, БРОСКОЙ КРАСОТОЙ ПЕЙЗАЖЕЙ - вот корни, которые питали вдохновение Александра Григоряна. Обруби их - и истлела бы душа художника. Она, Армения, всегда ему виделась в праздничном карнавале красок. Посмотрите на его бесчисленные пейзажи: сколько света, внутреннего тепла излучала его палитра! Вот где открытость души, буйство красок, от которых слепнешь, как от полуденного солнца. Оно у него было всюду в армянских улочках, натюрмортах, обнаженной натуре, композиционных полотнах на историческую тему: "Взятие Эриванской крепости", "Артавазд II, Антоний и Клеопатра", в иллюстрациях к романам Раффи, сказкам Туманяна, даже к драмам Шекспира, где, казалось бы, южная истома и не ночевала. Из ослепительного света, стирающего детали и подчеркивающего благородные линии целого, из симфонии чистых оранжевых, красных, синих, шафранно-желтых тонов рождались его полотна, вся страстность которых призвана внушить радость зрителям...

Однажды в Ленинграде, когда художник рисовал Исаакиевский собор, к нему подошли двое мужчин. Один из них спросил: "Вы ведь не ленинградский художник?" А другой заметил: "Нет, он армянский художник". "Я ведь ваш собор рисую, как вы определили?" - удивился Григорян. "Вы рисуете по-армянски", - последовал ответ. Художник почувствовал себя польщенным: это было свидетельством школы, традиции, преемственности.

Александр Григорян оставил после себя огромную галерею портретов наших современников и в этих портретах сказал о своей эпохе, пожалуй, больше, чем сказали многие книги. Каждый его портрет - почти биография. В портретах Генриха Игитяна, Минаса, Гранта Матевосяна А.Григорян достиг монументальности и лиризма. Особенно покоряет графический портрет Минаса - одна из лучших работ Григоряна. Ограничив себя чисто графическими средствами, он добился исключительной силы впечатления. Предельно лаконичный по манере исполнения, портрет дает глубоко психологическую характеристику модели. Проницательно задумчивый взгляд глубоко посаженных, обведенных тенью глаз, широкие, будто нервно дрожащие ноздри, гордый склад рта, упрямый подбородок - все эти несколько акцентированные черты выявляют незаурядность личности изображенного, мощь его интеллекта и... драматизм судьбы. Поражает, каким образом, каким провидением, глазом и чудесным чутьем художника Григорян смог предвидеть его судьбу. Выполнен портрет изумительно точно, скупо. Это какой-то особый, высший дар, чудотворная сила и свойство руки художника, всегда верно выбирающего тот единственный изгиб и плавность линии, какие необходимы в каждом конкретном случае. Очевидно, не многие знали, что он писал и замечательные стихи, которые печатались в некоторых республиканских газетах, подтверждая истину, что человек талантливый, талантлив во всем.

До конца жизни А.Григорян остался молод духом, хотя в последние дни коварная болезнь очень его изменила: он стал напоминать высохшее осеннее дерево, выбеленное ветрами и высушенное солнцем. Но что-то поддерживало в художнике неутомимую жажду видеть и чувствовать цветовую музыку мира. Мне кажется, во многом источником света для него служила его вторая жена - Сонечка Калантар, которая была настоящей музой художника в последнее тридцатилетие, продлив тем самым его жизнь на земле, которую он так любил.

...Смотрю на небольшой пейзаж, что висит в моей комнате. Это символ родной земли, напоминающей сказочное видение. Эта симфония красок осталась со мной навсегда, но бесконечно жаль оборвавшихся встреч с ним...