ПРОГУЛКИ С САРОЯНОМ

31 августа исполняется 110 лет со дня рождения писателя, оставившего в американской литературе неповторимый стиль – сароянизм. О Сарояне в разные годы я опубликовал несколько эссе. Сегодня же предлагаю прогуляться по сарояновским местам Сан-Франциско.

В достославные времена Генриха Мореплавателя португальцы отличались географической агрессией. Иззи Гомесу каким-то образом передались воинственные гены португальских первооткрывателей. Но, к чести его должно сказать, он был "агрессором" кулинарным.

 АМБИЦИОЗНЫЙ ПОРТУГАЛЕЦ-ИММИГРАНТ, НЕ ВНЯВ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНЫМ отговорам друзей, отважился открыть свой ресторан в эпицентре итальянского квартала Сан-Франциско, на Pacific avenue, там, где сицилийские таверны на тосканских ресторациях неаполитанскими пиццериями погоняют. (И почему только это авеню назвали Тихим, мне до сих пор непонятно!) Но я не собираюсь сравнивать итальянскую кухню с португальской. Тем более что ресторана Izzi Gomes уже нет и в помине, да и старое здание давно снесли, и сегодня на том месте нечто вроде строительной площадки. Хотя ресторан с его аурой, с его ординарными и неординарными посетителями, с его незавершенными сюжетами и недосказанными фразами, как ни странно, существует. Существует в пьесе Уильяма Сарояна "Время вашей жизни". А прообразом Ника - "владельца портового кабачка, именуемого "Салун, Ресторан и Увеселительное заведение", стал мистер Гомес, искусный повар и благодушный мыслитель.

Иззи хорошо знали в городе, и, чтобы избежать прямых аналогий, молодой драматург превратил его из португальца-иммигранта в "американца итальянского происхождения".

Публика в Izzi Gomes ходила разношерстная: от заморских морячков и до заезжих корифеев. Заглядывал туда и 65-летний Сомерсет Моэм. Распивая у стойки бара очередную порцию виски, прославленный англичанин, кажется, именно здесь занес в свой дневник: "Сан-Франциско - самый цивилизованный город Америки, населенный восхитительными людьми". А вот Сароян в том же ресторане разглядел пронзительную "американскую трагикомедию". Он густо заселил свою пьесу на первый взгляд странными персонажами, характерными, наверное, в первую очередь для Сан-Франциско. Судите сами.

В пьесе молодой бездельник с деньгами обладает… добрым сердцем. Друг бездельника одновременно является и… посмешищем. Молодая женщина предается… воспоминаниям, а очень красивая дама… очень несчастна. Восточный мудрец играет на губной гармонике, за проститутками лениво охотятся полицейские, а леди и джентльмен "из общества" снисходят до посещения портового кабачка. Нежданно-негаданно появляется и участник войн с индейцами Кит Карсон, который к тому времени лет 70 был… покойником...

Создан этот шедевр всего за шесть дней! Создан в тесной студии Сарояна на утопающей в зелени улице Карл, у одного из 43 городских холмов, названного вслед греческому Парнасу, обители Аполлона и муз, Parnassus. Древние не без основания считали, что место определяет действо (Locus regit actum). Да и американцы без устали твердят: Location, location and location.

 СЛЕДУЙТЕ ЗА МНОЙ, ДРУЗЬЯ, ПРОГУЛКА ЛИШЬ НАЧИНАЕТСЯ: предлагаю спуститься вниз по Пацифик авеню к авеню Колумбус и дойти до Монтгомери-стрит. Открывшийся после сухого закона сан-францисский бар Black Cat ("Черная кошка") на МОНтгомери, подобие богемной Le Chat Noir ("Черная кошка"), что на МОНмартре, был излюбленным баром местной богемы. Сароян же хоть и причислял себя к богеме, но всегда был одет с иголочки, при этом "изысканный костюм носил с юношеской небрежностью" и по внешнему виду нисколько не напоминал богему, скорее процветающего бизнесмена.

В этом кафе собиралась литературная элита города. Самыми знаменитыми завсегдатаями были двое: Сароян и Стейнбек. Правда, последний делал вид, что не замечает первого, а первый безразлично проходил мимо последнего. На это были свои причины. В 1940 году Пулитцеровскую премию присудили сразу двум калифорнийцам. В номинации "Проза" - 37-летнему Джону Стейнбеку, в номинации "Драматургия" - 32-летнему Уильяму Сарояну. Такая награда вроде должна была сдружить двух выходцев из "золотого штата" (одного из Салинаса, славящегося своей капустой, другого - из Фрезно, "мировой столицы изюма"). Но все произошло с точностью наоборот. Классик Стейнбек так и не простил классику Сарояну скандального отказа от престижного Пулитцера, невольно снизившего премиальный статус автора "Гроздьев гнева". Но и это кафе кануло в Лету. На его месте воздвигли офисное здание. Хотя богемный дух все еще бурей носится над Сан-Франциско и сарояновский горный ветер всё еще обдувает сан-францисские холмы.

Неужели утомились? Но прогулка не закончилась!.. Самый любимый сан-францисский ресторан Сарояна - "Омар Хайям" Джорджа Мартикяна, в двух шагах от главной площади города - Юнион-сквер. Увы, и этот ресторан, к сожалению, больше не существует. Теперь в его просторном помещении разместились несколько магазинчиков. В одной брошюре, посвященной истории Сан-Франциско, я набрел на фразу: "Два местных армянина стали знаменитостями: Сароян и Мартикян, владелец ресторана "Омар Хайям". Каким же выдающимся ресторатором надо было прослыть, чтобы встать в один ряд с Сарояном!..

A propos, Мартикян и сам был автором, завещал потомкам энциклопедический фолиант (Dinner at Omar Khayyam’s), который по полному праву может считаться лучшей армянской кулинарной книгой. Быть может, сочтете мое суждение преувеличением? Что ж, приведу еще одно мнение. В предисловии к этой книге есть и такие слова: "Когда Джордж Мартикян сказал мне, что он думает приступить к кулинарной книге, я был уверен, что эта была бы самая оригинальная поваренная книга, когда-либо написанная. И я стал торопить его". Этим словам следует доверять. А разве я не сказал, кто написал предисловие? Проклятая забывчивость! Автор предисловия - Уильям Сароян.

 А ВОТ В СЛЕДУЮЩЕМ АБЗАЦЕ Я ПРОЦИТИРУЮ БОЛЬШОЙ КУСОК из моего давнего эссе. Считаю цитату уместной в "прогулках с Сарояном". Как-то мне позвонила знакомая библиотекарша Терри Карлесон. Она сообщила, что в архивах Калифорнии откопала заметку 1935 года -  единственное свидетельство о пребывании Ильи Ильфа и Евгения Петрова в Сан-Франциско. В заметке сообщалось, что известный в городе доктор Р.Рейнольдс из Американского Русского института (организации, созданной в защиту русских иммигрантов) в своем особняке, что на Сен-Фрэнсис Вуд, дал прием в честь советских писателей (кстати, я, по иронии ли судьбы, по случайности ли, живу недалеко от этого особняка). Среди приглашенных врачей, профессоров, бизнесменов были консул СССР М. Галкович с супругой и... 27-летний калифорнийский писатель, недавно вернувшийся из Москвы и Еревана. Но на советских писателей встреча с Сарояном не произвела особого впечатления. И на сей раз были веские причины. Сатирики восторженно рассказывали о своем знакомстве с Хемингуэем в Нью-Йорке ("автором недавно напечатанной в СССР "Фиесты", которая вызвала много разговоров в советских литературных кругах". "Одноэтажная Америка", М. "Текст", 2007, с. 59), а Сароян, по всей вероятности, охладил их пыл, нелестно отозвавшись о "папе Хэме". Ведь в том же 1935 году в одной статье 36-летний Хемингуэй менторски наставлял Сарояна, что следует "писать не о себе, а для себя". Об отношениях классика Хемингуэя и классика Сарояна я опубликовал эссе Saroyan-Hemingway: Love-Hate Relationship ("Сароян-Хемингуэй: любовь-ненависть"). Эта любовь-ненависть стала притчей во языцех в литературных кругах. Но прежде чем рассказать о самой тонкой метафоре этой "любви-ненависти", ринемся к океану.

Вообще-то после Pacific avenue стоило сразу же перейти к Pacific ocean. Объясню почему. В конце 1940-х Сароян с семьей снимал в районе Сансет, на улице Таравал квартиру. По этой улице каждое утро стрелой мчались на велосипедах к Тихому океану сорокалетний писатель Вилли и его двадцатичетырехлетняя жена Кэрол. И на этой же квартире еще недавно счастливые супруги, родители двух детей - сына и дочери, приняли решение развестись. Правда, чтобы через год снова сойтись и уже через год же окончательно расторгнуть брачные узы.

Теперь о тонкой метафоре. В 1958 году Трумэн Капоте опубликовал роман "Завтрак у Тиффани". Прототипом главной героини Холли Голайтли послужила бывшая жена Сарояна - Кэрол Грас, к тому времени еще не супруга актера Уолтера Мэттау, но уже его давняя любовница. Об актерском даровании миссис Грас можно судить по фильму ее второго мужа "Гангстерская история" (1959 г.). Первый и единственный режиссерский дебют талантливейшего комика Мэттау навсегда отвадил его от режиссуры. Новобрачные к тому же исполняли роль влюбленной парочки - грабителя-убийцу и провинциальной библиотекарши.

В романе Капоте есть и абзац о Сарояне: "Я думала, что писатели все старые. Сароян, правда, не старый. Я познакомилась с ним на одной вечеринке, и, оказывается, он совсем даже не старый. В общем, – она задумалась, - если бы он почаще брился". (Перевод В.Голышева). И после реплики о Сарояне - фраза о Хемингуэе. Как-никак друзья-враги: "Интересно, а Хемингуэй - старый? " (там же). Величайший стилист Капоте избегал прямолинейных сравнений, обходился филигранными намеками. К тому же еще были живы и Сароян, и Хемингуэй. Любопытна в этой связи мысль Курта Воннегута о том, что Сароян, Хемингуэй и Стейнбек, когда им было по двадцать-тридцать лет, писали лучше, чем имели на это право. Впрочем, самый яркий представитель "грязного реализма" Чарльз Буковски считал, что Хемингуэй устарел, а он сам стал писателем под влиянием Уильяма Сарояна. Наверное и потому, что, как и некогда Сароян, трудился по почтовому ведомству.

 ЧТО Ж, НАПРАВИМСЯ К ПЕРВОМУ В ГОРОДЕ РОСКОШНОМУ ОТЕЛЮ "ПАЛАС", что на углу Третьей и Маркет-стрит. Дойдем до него не потому, что эта гостиница включена в кадастр национальных памятников. И не потому, что в ней останавливались Оскар Уайльд, Редьярд Киплинг, а для президента США Дж. Гардинга отель оказался последним пристанищем (он скончался 2 августа 1923 года в номере "Паласа" в возрасте 58 лет от пневмонии). В западном крыле "Паласа" размещалось отделение почтамта, где с сентября 1927 года работал 19-летний Сароян. Теперь в этом помещении булочная Corner Bakery ("Угловая пекарня"). Именно на этом углу зародилась сарояновская экзистенциальная фраза из его великой пьесы: "Вот стою я на углу Третьей и Маркет-стрит. Гляжу вокруг. Стараюсь понять. Вот он - предо мной. Весь город". (Перевод Ю. Абызова). Далее по тексту персонажа Гарри, "прирожденного степиста, который хочет, но никак не может развеселить людей".

Когда в 1978 году в Москве я встретился с Сарояном, он меня спросил о молоканах. Я поинтересовался, почему его интересуют именно молокане. Сароян ответил: "Во-первых, потому, что мой любимый Лев Толстой помогал молоканам переселиться в Америку. Во-вторых, в Армении есть молоканские поселения. В-третьих, однажды мне пришлось писать о молоканах. Тогда я курил сигареты "Честерфилд". Уже намного позднее удалось найти альбом художницы Паулины Винзор Hilltop Russians in San Francisco, изданный в 1941 году. В этом альбоме были представлены сценки из жизни молокан, которые в начале XX века поселились в сан-францисском районе Потреро-Хилл. Сарояновское предисловие к этому альбому дополняет живым дыханием прелестные акварели. Да и художница осталась в истории благодаря тому, что к ее альбому написал текст американский классик. Молокане, в большинстве своем докеры, выбрали восточный индустриальный район города, поближе к докам. На этом самом солнечном в туманном Сан-Франциско холме Сароян бывал у своего друга.

 ТУТ НЕОБХОДИМО НЕБОЛЬШОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. В БУДУЩЕМ ГОДУ исполняется 100 лет живому классику американской поэзии, ярчайшему битнику (Beat Generation) Лоуренсу Ферлингетти. И, несмотря на свою чудовищную занятость, он (поэт, художник, общественный деятель, издатель и владелец знаменитого книжного магазина "Огни большого города") выкроил время, чтобы ответить на мои вопросы. И, конечно же, не из-за моей скромной персоны, а из-за САРОЯНА. На вопрос, как они познакомились, Ферлингетти ответил: "То ли в 60-х, то ли в 70-х Сарояна привел в мой дом, что на Потреро-Хилл, его сын Арам". А на вопрос, какое произведение его друга характерно для сарояновского творчества, последовал ожидаемый, но неожиданный ответ: "Самая знаменитая книга Сарояна "Мое имя Арам". Эта книга полна буйных, но великих историй об армянах Фрезно, населена сумасбродными персонажами. Я читал эту книгу на Восточном побережье. И эта книга стала одной из причин того, почему я переехал на Западное побережье". Ответ на вопрос, каким был Сароян-человек, меня не удивил, но восхитил: "Для меня Сароян - один из yeah-sayers (тут трудности перевода: yeah-sayers слово редкое, в переводе - говорящий "да", иначе, настроенный всегда позитивно), один из великих жизнелюбов. И прожил он свою жизнь полнокровно". Уместно здесь же отметить, что 30 лет назад, в 1988 году, городские власти приняли решение удовлетворить инициативу Лоуренса Ферлингетти о переименовании 12 улиц и плаз в честь знаменитостей, живших в Сан-Франциско. Благодаря этой инициативе в городе появилась плаза Сарояна. Храни вас бог, мистер Ферлингетти!..

Сароян признавался, что Сан-Франциско у него давно в крови. Может и оттого, что с молодых лет сам Сароян стал сан-францисской достопримечательностью. С ним искали встречи и его почитатели, и коллеги, а классик американского модернизма, "пенсильванская парижанка" Гертруда Стайн во время своего вояжа по Калифорнии среди самых важных встреч отметила встречу с вулканическим армянином. Два писателя, два разных поколения встретились в отеле "Марк Хопкинс", что на Ноб-Хилл, самом дорогом холме города, который горожане не без оснований прозвали "Сноб-Хиллом".

В Сан-Франциско множество мест, связанных в Сарояном, но я выбрал для "прогулок" всего несколько зданий. Иначе пришлось бы засесть за целый том.

 САРОЯН НАПИСАЛ НЕ ТОЛЬКО ЛУЧШУЮ ПЬЕСУ О САН-ФРАНЦИСКО. Ему принадлежат и самые точные слова о "Париже Запада". Он восторженно утверждал, что этот город сам по себе искусство и прежде всего литература. Он писал, что каждый здешний квартал - рассказ, каждый холм - роман, каждое здание - поэма. Я перечитал тонну литературы о Сан-Франциско, плутал по всем его кривым улочкам, обошел прямые стриты города, прошагал по его широким авеню, взбирался на крутые холмы и уверен, что сарояновский афоризм - лучший о городе. И еще я уверен в правоте сарояновских слов, что каждый сан-францисский житель устремлен в бессмертие. Ну кто еще в мировой литературе помимо Сарояна в смертном узрел бессмертного?

В захолустных американских городках нередко рождались великие писатели. В иллинойсском Оак-Парке - Хемингуэй, в калифорнийском Салинасе - Стейнбек. В начале прошлого века привалило такое счастье и городку Фрезно. Этот небольшой поселок до появления на свет Сарояна был известен лишь тем, что отсюда совершал свои дерзкие набеги на хижины золотоискателей легендарный чилийский бандит Хоакин Мурьетта, много позднее воспетый другим чилийцем, нобелевским лауреатом Пабло Нерудой. Теперь аграрное графство и сельскохозяйственный город Фрезно называют не только "Фруктовой корзиной Америки", "Хлебными закромами Калифорнии", "Фермой N1", но и почтительно "Графством и городом Сарояна".

Во Фрезно я бывал не раз. Однажды, когда долго стоял перед бюстом Сарояна у театра, носящего его имя, ко мне подошел пожилой мужчина: "Знаете, кто это?". В ответ пришлось улыбнуться. Мужчина тяжело вздохнул: "Он был соседом моей сестры. Я неоднократно виделся с ним. Во Фрезно многие считали его излишне экзальтированным!.. Кто мог подумать, что он - большой писатель".

Господи, научится ли когда-нибудь человечество при жизни великих отделять овец от козлищ, зерна от плевел, человека от человека гениального! И тут почему-то вспоминаются слова Сарояна о том, что хорошие люди тем и хороши, что становятся мудрее от неудач. Успех не добавляет мудрости. Фантастические слова американского классика, рожденного в Калифорнии армянином!

Happy Birthday, Mister Saroyan!

Рафаэль АКОПДЖАНЯН, драматург, Сан-Франциско