ОСТАЛЬНЫЕ

"Я Србуи, из Гадрута. В эти дни я потеряла все: дом, родину, детство, мечты. Я не потеряла только веру. Я жду своего любимого". Своего любимого она не дождалась… Но 13 апреля, в день его рождения, в день рождения не вернувшегося с войны Айка Асатряна, на сцене Студенческого театра Государственного института театра и кино состоялся спектакль. Спектакль-посвящение Айку и всем, кто не вернулся с войны, и тем, кто их ждал… Молодой режиссер Галуст НЕРСИСЯН поставил документальный спектакль "Остальные".

"ОСТАЛЬНЫЕ" - ЭТО НОВАЯ И ОДНА ИЗ НЕМНОГОЧИСЛЕННЫХ попыток современного армянского театра обратиться к театру документальному. К тому его формату, что приобрел нынче популярность под названием "Вербатим", когда текстовая основа спектакля рождается из рассказов очевидцев, из непричесанных монологов свидетелей событий. "Остальные", или, может быть, "Оставшиеся", оставшиеся в живых - это студенческий проект, поддержанный ректором ГИТиКа Лилит Арзуманян и заведующим кафедрой театральной режиссуры Рубеном Бабаяном. Проект, в котором Галуст Нерсисян объединил студентов разных курсов и разных мастерских.

 "Все началось с Србуи - она писала письма на фронт своему парню, Айку… А мне в свою очередь очень хотелось тоже как-то выразить все то, что накопилось за время войны и после нее. Решил сделать спектакль. Сначала за основу я хотел взять именно эти письма, но Србуи вдруг заявила: я хочу играть в этом спектакле! Я пытался ее отговорить, убедить - это будет слишком тяжело. Потом пришел Лон, один из наших парней, который прошел через всю войну. Я и его уговаривал, что это мазохизм, что не надо еще раз вовлекать себя во все эти переживания. Но они были настроены решительно: почему тебе кажется, что тебе хочется высказаться, а нам нет? И мы начали работать.

Сначала это был учебный процесс, а потом он перерос в спектакль, который очень важен каждому из нас. А, поскольку это был институтский проект, получилась своеобразная антреприза. В этом спектакле собрались ребята с разных курсов, причем преподаю я только двум из них. Я попытался собрать именно тех ребят, которых война задела более непосредственно, а значит, они все-таки острее чувствуют то, о чем мне хотелось высказаться. Тексты писали студенты, в данном случае - исполнители. Это их истории. Я просто собрал эти истории, несколько обработал, сложил в единую форму. С самого начала была история про спиритический сеанс, когда все собрались вокруг большого зеркала… И я решил взять этот образ за основу спектакля - разбитое зеркало как разбитая страна и сломанные судьбы. Ведь сегодня по-прежнему для нас звучат слова Нжде и Монте, а зеркало разбито", - говорит режиссер спектакля Галуст Нерсисян.

ОСКОЛКИ ЗЕРКАЛА, В КОТОРЫХ ОТРАЖАЕТСЯ СВЕТ. Свет, идущий не на человека, а от человека. На этот отраженный свет идут, тянутся участники спектакля в хорошо решенных пластических сценах, протягивают руки - ведь еще вчера все были рядом, а уже не докричаться и не догнать… А осколки поднимаются к колосникам и превращаются в обожженные страницы писем - от тех, кто ждет. Они опускаются на сцену беспорядочным чередом и предстают в образе тысяч надгробий Ераблура…

"Вы когда-нибудь разговаривали с землей - когда вот-вот наступит смерть и тебе уже нечем заняться. Разговор с землей… Сако нет… И Миро нет… И Менуа тоже нет… Есть только вопросы, на которые нет ответов. Зато, знаете, что я узнал? Точнее, выяснил и уяснил - запах войны. Да, у войны есть запах. Она пахнет сыростью, перед которой бессильно солнце, оружейным маслом, смятой травой, обожженной землей и обожженными телами..."

Как на подбор красивые и сосредоточенные лица. Взгляд - невидящий в зрительный зал и глубоко зрячий - в себя. Полное отсутствие пафоса - пугающе спокойное самопрепарирование тех, кого уже невозможно назвать мальчиками. Пятьдесят оттенков страха. Пятьдесят оттенков его преодоления. "В первых списках погибших был мой друг Арсен. Мать прочла его имя, повернулась, посмотрела на меня, закрыла дверь кухни, которую мы никогда не закрываем, и расплакалась. Я утешал мать и ненавидел себя - я тоже закрывал эту дверь. Потому что боялся, да, вы не ослышались - боялся. Даже боялся выйти на улицу, чтобы кто-нибудь не сказал - сидишь тут рассуждаешь, а чего сам-то не там?" Говорят, на сцене не место правде - нужно уметь лишь казаться правдивым. Но у тех, кто из "Остальных", словно не было ни сил, ни желания "казаться", и это стало самым главным в спектакле. И, может быть, самым страшным. А глаза той самой Сатеник из Гадрута сияли таким нездешним светом, о каком может лишь мечтать шекспировская Джульетта.

… "Диверсионная группа в пять раз превосходила численностью - ребята погибли. Выжил только один, мой друг. Каким-то невероятным образом он остался в живых и молча лежал рядом со своими товарищами-героями. Диверсанты провели контроль - не стреляли, просто били ногой в солдатском сапоге по голове. Они ушли... Мой друг попытался двигаться. Работала только одна рука. Он зарядил ружье и начал ползти… Два дня помощь не подходила. Он питался червями. Он смотрел в небо. Из леса вышли трое, он понял, что это враги. Он их убил. А еще понял, что взял неверный маршрут, и поменял направление. Наконец он увидел наших и последним усилием просто скатился с высоты. Он опять спасся… И пришел в себя в больнице через два дня. Все родственники и друзья были в палате. Все улыбались и называли его героем. Он запрещает себя так называть. И он больше не может смотреть в небо… Я горжусь, что он именно мой друг!"

Все мы, кто не потерял после всего, что с нами случилось, рассудок и душу, гордимся этими ребятами. А Галуст Нерсисян и его команда, "Остальные" не просто сделали документальный спектакль и отдали дань любви и памяти - они высвободили что-то в себе, то, что позволяет жить дальше. А что делать остальным?