ФОКУСЫ ДРОССЕЛЬМАЙЕРОВ

Таланты и гении беззащитны. Умершие - вдесятеро. Их биографии могут оглупляться и перевираться, цитаты вырываться из контекста и толковаться превратно, клевета становиться частью биографий, могилы оскверняться и опустошаться и сам их прах превращаться в объект спекуляций. Но им уж не отбиться от наветов. Потому что ушли.

Для творческих ничтожеств и невежд искаженные биографии великих - наилучшее место для самоутверждения: "Пусть я не хватаю звезд с небес, зато я не клятвопреступник (вор; мошенник; транссексуал; политический авантюрист), как он!" Зато для политтехнологов жизнь и могилы титанов - площадка для мерзких шабашей, где на заквашенной на сплетнях жирной парадигме взращивается новая - не менее отвратительная - клюква нравственной вседозволенности, и процесс возвращается обратно по заданной цепочке с перепутанными на ходу плюсом и минусом. Из постулированной легенды о криминальности и педерастичности гениев рождается перепостулированный лозунг глобальной политики: "Дорогу - геям и транссексуалам! Дорогу широкую - раз уж ими были такие величины, как Александр Македонский, Леонардо да Винчи, Петр Ильич Чайковский, и отнюдь не гении, но всё же Дольче с Габбаной!" Спросить политтехнологов, а была ли у них, как говорится, свечка в руках при наблюдении за возможными сексуальными игрищами великих, никто не удосужится. Произнесенный шепотком и помноженный на печатные пасквили оговор обладает магической силой внушения! А потому при упоминании автора божественной музыки простофили делают губы бантиком, брови - домиком и многозначительно бросают: "Конечно же, Чайковский - великий лирик... А как же: они же все такие!"

Итак, попробуем разобраться с биографией внука, уроженца Каменец-Подольска казака Петра Гайковского - Петра Ильича Чайковского, который, будучи правоведом, за три года одолел курс Московской консерватории, в двадцать пять лет стал ее профессором, а за оставшиеся двадцать восемь успел написать учебник по музыкальной гармонии, 11 опер, 6 симфоний, десятки симфонических поэм, камерных ансамблей, концертов для скрипки и фортепьяно, кроме того - стать почетным доктором Кембриджского и других европейских университетов и основать школу русского классического балета, создав для него такие шедевры, как "Лебединое озеро", "Спящая красавица", "Щелкунчик". Лев Толстой плакал, слушая его музыку на концерте, устроенном в свою честь, и единственное, что попросил у него в ответ Чайковский, - томик "Казаков" в подарок.

В возрасте двадцати восьми лет Чайковский знакомится с обладательницей невероятно богатого сопрано, французской певицей Дезире Арто, племянницей обосновавшегося в Бельгии блестящего музыканта Овсепа Арно. Вспыхивает любовь, счастливые жених с невестой объявляют о помолвке. Но зависть к гениальному композитору набирает обороты среди добившихся в музыкальном мире высоких административных постов, но не создавших ничего значимого заклятых друзей. Вдогонку уехавшей на гастроли Дезире летит письмо "доброжелателей" с гнусными описаниями пьянства и развратности Чайковского, та в ужасе отрекается от него и вскорости выходит замуж за испанского баритона.

Лично мне это письмо напоминает "шутку" Никиты Богословского, пожаловавшегося от имени М.Леграна в Союз композиторов и Министерство культуры СССР на Микаэла Таривердиева, якобы списавшего у него музыку к фильму "Семнадцать мгновений весны". Пока разбирались, что - откуда, пока органы советского сыска уличили злопыхателя в подлоге, концерты Таривердиева были отменены, телевизионный эфир закрыт для него, имя было вычеркнуто из списка лауреатов Госпремии за фильм, во многом обязанный успехом именно его музыке, и так до конца жизни он не сумел отмыться от грязного поклепа в глазах доверчивых обывателей. А Богословский объяснил содеянное веселым розыгрышем. И всё тут.

Но вернемся к Чайковскому, которого начинает преследовать психопатка Антонина Милюкова, тайно сожительствовавшая с безработным юристом Александром Шлыковым. В дальнейшем она наживет от Шлыкова трех внебрачных детей, которых сама сдаст в приют, где они и умрут; будет долго ухаживать за смертельно больным сожителем; двадцать лет проведет в сумасшедшем доме. Словом, Бог накажет ее по полной программе. Но пока они со Шлыковым и при тайном покровительстве Н.Рубинштейна приступают к проекту уничтожения музыкального гения. Мещаночка старательно подкарауливает Петра Ильича на дороге, пишет ему признания в любви. Покинутый высококультурной Дезире, Чайковский сторонится вульгарной Антонины и пишет своему брату Модесту: "Кандидатки на супружество со мной сменяются ежеминутно, - но ни на ком не могу остановиться. Одна девушка даже сама письменно предложила мне руку и сердце, объяснивши, что уже три года влюблена в меня страстно. Она в письме своем обещала быть моей "рабой" и присовокупляет, что имеет десять тысяч капитала. Я ее когда-то видел и помню, что она смазлива, но противна. Вследствие того я ей объявил решительный отказ". Однако Милюкова по-деловому настойчива: "То, что мне понравилось в Вас, я более не найду ни в ком, да, одним словом, я не хочу смотреть ни на одного мужчину после Вас... Жить без Вас я не могу, а потому скоро, может, покончу с собой...". Заменившая белую лебедь-Дезире Одилия гипнотически машет черными крыльями, и музыкальный гений попадается в силок опытных птицеловов, пожалев суицидальную девицу и женившись на ней.

Привезя жену к себе в дом и оставшись наедине с испорченной до мозга костей манерной дурой, которой не были интересны ни музыка его, ни душа, Чайковский поначалу тоскует, а затем в панике уезжает из Клина. В письмах к братьям он объясняет: "Я не встречал более противного человеческого существа... Она мне ненавистна, ненавистна до умопомешательства... это омерзительное творение природы..." Биограф Чайковского А.Альшванг подтверждает: "Она была абсолютно чужда интересам, наполнявшим жизнь композитора. Судя по воспоминаниям людей, встречавшихся с ней, и по ее собственным воспоминаниям о Чайковском, можно заключить, что в ее крайней ограниченности и нелепости жизненного поведения сказывались уже предвестники душевной болезни, сведшей ее в могилу".

Альшванг наивен в своих умозаключениях: дело не в самой Милюковой, а в запущенной программе по шельмованию композитора - с использованием классического "женского фактора". Уже наступает час таинственного фокусника Дроссельмайера, готового превратить музыкального гения в беспомощного Щелкунчика. Чайковский пытается развестись с Милюковой, та обращается в суд с встречным иском, требуя с него десять тысяч рублей - только потому, что упомянула их в своем письме, а потому вроде бы взятых с собою. Денег она, конечно, не имела, развода не дала, но заодно присовокупила к иску письмо, где желающий развода Чайковский снисходительно заверяет ее в братской любви. Таким образом, она обвиняет его в холодности к женщинам как таковым. Старания ее сожителя юриста Шлыкова венчаются успехом: Чайковского приговаривают к "возврату 10.000 рублей" и пожизненной пенсии авантюристке, до гроба носившей гордый титул первой и последней жены Петра Ильича Чайковского. "С того времени, - пишет ученик Чайковского Танеев, - началась скитальческая жизнь Петра Ильича. Бывая за границей, он тосковал по родине, но и в России подолгу не засиживался". И только назначенная образованной армянкой Надеждой Филаретовной фон Мекк ежегодная пенсия в шесть тысяч рублей и вдогонку - три тысячи, назначенные императором Александром, спасли Чайковского от нищеты.

Конечно, у читателя может сложиться впечатление, что я просто пытаюсь обелить любимого композитора. И вправду пытаюсь. А потому расскажу-ка вам интересную историю из биографии Антонины Милюковой. Дело в том, что и мать ее Ольга Никаноровна, и родная сестра Елизавета имели обыкновение рожать внебрачных детей и сдавать их в приюты. Причем мамаша Ольга Никаноровна рожала детей сперва от законного мужа, Милюкова, но затем, выставленная им из дому посреди ночи по причине позднего и пьяного возвращения с гулянки, выкрала семилетнюю Антонину и поселилась с ней. И продолжала рожать. Скорее всего, Милюков был хорошим отцом. Потому что его возмутило не столько поведение жены, сколько риск оставить с ней маленькую дочку, которая может перенять поведение матери. Как в воду глядел. И он подал на нее в суд, требуя возвращения ребенка. Но тут - внимание! - начинается партия фокусника Дроссельмайера, и беспутная жена выступает с ответным иском. Суть иска сводится к тому, что отец полдюжины детей Милюков был гомосексуален и жил с их дворовым человеком. Явившийся на допрос прислужник подтвердил сказанное на суде.

Вам эта история ничего не напоминает? Мне лично этот трафаретный сценарий напоминает травлю не только Чайковского, но и других гениев: Леонардо да Винчи и Рембрандта Арменса ван Рейна. Последний, правда, не обвинялся в мужеложестве, но стал банкротом в результате поклепа домашней прислуги, приведшей в суд двух лжесвидетелй его обещания жениться на ней. Решением суда гений мировой живописи лишился дома, всех своих полотен и влачил нищенское существование до конца жизни.

Доминику Стросс-Кану жирно будет, конечно, становиться в один ряд с великими гуманистами прошлого. Ничего его не роднит с ними, кроме одного: типичного сценария травли значимой фигуры (правда, не культурной, а политической) с привлечением продажных во всех смыслах дам. Тот же сценарий впечатался в судьбу основателя "Викиликс" Джулиана Ассанжа, все еще томящегося под домашним арестом в Великобритании. Да, фокусники не изобретательны в деталях, зато реально продвинулись в масштабах.

А потому байки о неуклонном прогрессе человечества уже вызывают саркастические улыбки у людей с мозгами: мы вправе говорить лишь о прогрессе техническом. Да и тот, ознаменованный андронными коллайдерами, лазерной терапией и айфонами, в том же ряду содержит расстрельные самолеты-беспилотники и поистине дьявольские телевизионные сети политтехнологов, призванные низвергнуть человека в положение низменного скота, падкого на байки о скотстве гениев и антигуманистические лозунги о глобальном гуманизме по-новому.

Складывается устойчивое впечатление, что уродливые физиономии руководящих дам и уродства в отношениях полов - основные кадровые требования при наборах сотрудников в администрациях западных сверхдержав. При этом политические деятели и политтехнологи нетрадиционной ориентации активно вводят моду на себе подобных по всему миру, как если бы безрукие и безногие стимулировали усекновение конечностей. А демократический лозунг "Все разные - все равные" сегодня вовсе не имеет отношения к разным расам и этносам, идеологиям и верованиям, а прочно приватизирован исключительно лесбиянками и геями. Теми самыми людьми, что до 1990 года числились в реестре Всемирной организации здравоохранения как носители генетической болезни, ведущей к отклонениям в сексуальных влечениях. По странному совпадению, болезнь была изъята из списка ВОЗ как раз накануне падения СССР и крушения социалистического лагеря, когда следовало взять в идейную переработку и перелицовку народы аж пятнадцати вновь образованных государств и почти столько же - перепрофилированных из социалистических в капиталистические. Фактически условием независимой государственности явилась неумолимая борьба за "права человека", однако не того, что "звучит гордо", а в первую очередь за право повычеркнуть из уголовных кодексов этих стран проституцию, ростовщичество, наркоманию, лесбиянство, мужеложество, азартные игры, религиозные секты и тотализаторы. При этом попытки остающихся в меньшинстве сапиенсов отстоять богоданные нормы взаимоотношений между полами и другие моральные рудименты семьи стали клеймиться как национализм, фашизм и прочие еретические измы.

Дело, как всегда, доходит до смешного и, как всегда, - в США. Фотография главы Белого дома с подписью "Барак Обама - первый президент-гей" и радужным нимбом над головой размещена на обложке номера журнала Newsweek за 21 мая. Автор комплимента - известный американский журналист Эндрю Салливан, не скрывающий своей нетрадиционной сексуальной ориентации. А сам президент, сделавший накануне заявление в поддержку легализации однополых браков, пусть только попробует возмутиться по поводу анонса: за что боролся, на то и напоролся. Да еще как!

Однако и от смешного до трагического - один шаг, и мы, к сожалению, встали на путь его преодоления. Уже появляются местные мещаночки милюковы, готовые за гранты и скандальную славу затевать парады пошлости и выставки однобокой бездарности вместо живописи. И председатели наших творческих союзов оказываются падкими на жирные подачки за проведение подобных выставок, предоставление укромных уголков для религиозных сект и награждение их руководителей почетными литературными премиями. Это творческие-то союзы, всегда являвшиеся средоточием тех великих мудрецов и провидцев, что вековечно откликались на опасные моменты в нашей истории и направляли современников! Однако сегодня именно они оказались наиболее уязвимой частью нашей интеллигенции. Потому что бездарность, призванная управлять талантами, способна только множить бездарность и смуту. Отобранные и удержавшиеся в своих креслах не за творческие таланты и способность их взращивать, а за талант поддакивать, сегодня именно руководители некоторых наших творческих союзов подобны испорченным компасам, намагниченным исключительно на подачки зарубежных грантополучателей и аналогичных больших начальников. На фокусников Дроссельмайеров, готовых обратить нас в беспомощных щелкунчиков. На днях я перевела стихи Амо Сагияна, которые звучат как предупреждение всем нам:

Совсем чуть-чуть - и скоро будет Пасха,
Но прежде ночь Иуды настает,
Душа его в чистилище гниет -
Предателей других мелькают маски.

Как много пальцев протянулось к серебру!
Как мне покорно выбрать только пять?
И не серебренник, а золото в миру
В ходу у тех, кто крест готов продать.

Любая тризна нынче - пир горой,
И бравое "Вспомянем!" за столами...
Есть страждущий с поникшей головой?
С ним поделюсь поминными хлебами.

Совсем чуть-чуть - и будет Пасха скоро.
Кто первый? Алчные иуды встали в ряд
И ослепленным мздой бесстыжим взором,
Торгуясь жарко, на мой крест глядят.