ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СЕРДЦЕ - ВЕЧНАЯ ТЕМА ИСКУССТВА

Середина 70-х годов для армянского искусства - период наивысшего расцвета во всех областях, настоящий Ренессанс, особенно в живописи. Союз художников был центром притяжения для всей армянской интеллигенции. Привлекали не только выставки - одна ярче другой, но и гости этой художественной организации, каждый из которых был неповторимой личностью. Среди них всемирно известный итальянский художник, лауреат международной Ленинской премии "За укрепление мира между народами" Ренато Гуттузо.

Многие армянские деятели культуры были с ним знакомы, другие жаждали познакомиться. Можно себе представить, какой ажиотаж царил в Доме художника. Задолго до встречи с ним вся площадь у входа в союз была переполнена. Большой художник, тонкий знаток великого множества оттенков психологии человека, гуманист и философ, Гуттузо был привлекателен для всех. Не случайно среди художников было много и архитекторов, и кинематографистов, и писателей.

И вот наконец в окружении художников - тогдашнего председателя СХ Армении Сурена Сафаряна и других членов правления -появился Гуттузо, стройный, сухощавый, подвижный европеец. Он был необыкновенно элегантен, но не благодаря костюму. Стояла июльская жара и одет он был крайне просто. Элегантность начиналась с осанки, всей его фигуры, рук, взора, того необъяснимого изящества, которое придают человеку живой ум и талант, присвоившие весь мир и отданные всему миру. Уже весь его внешний облик неотразимо привлекал внимание. Казалось, этот необыкновенный человек нес в себе огонек, передаваемый из одного поколения в другое. Он словно воплощал в себе носителя духовного богатства всей нации. Он бережно вел под руку свою жену-аристократку, которая выглядела старше явно своего супруга. Весь ее туалет - искусно простое черное платье, широкий шелковый шарф, непринужденно наброшенный на плечи, туфли на небольших каблучках, изящная сумка - представлял Италию, а ее выразительное лицо в сетках мелких морщин и темные волосы словно существовали отдельно, не подчиняясь моде, и оттого весь ее облик говорил о самобытности.

Величайший публицист итальянского изобразительного искусства, политический деятель, участник партизанского движения Сопротивления, Гуттузо играл совершенно исключительную роль не только в современном изобразительном искусстве Италии, но и всего мира. Его картины, наполненные горячими идеями века, были крайне злободневны, вызывая у зрителя ответные чувства. Он был членом множества советов, участвовал в движении за мир, находился в постоянном контакте с писателями, поэтами, артистами. Это знали все. Но мало кто из собравшихся в Доме художника знал, что Гуттузо, обладает еще ярким литературным даром, что он прекрасный эссеист, исследователь творчества художников прошлого - Караваджо, Делакруа, Пикассо и Микеланджело, которому было посвящено его выступление в актовом зале Союза художников. Благодаря великолепному переводу (переводчицу он привез с собой из Москвы) мы убедились, что слово для Гуттузо наряду с живописью было главным средством самовыражения и проявления личности.

Несмотря на нестерпимую духоту, его слушали с жадным вниманием. В переполненном зале отсутствовала вентиляция, но никто не выходил, все взоры были устремлены на Гуттузо и переводчицу. Время от времени он вытирал вспотевшее лицо, а вскоре и вся его изысканная сорочка покрылась мокрыми пятнами. Кто-то догадался принести для него бутылочку холодного джермука. Он взял наполненный стакан, оглядел весь зал и, увидев сотни глаз, вожделенно устремленных на бутылку, не выпил содержимого, отложив стакан в сторону... "Словно Македонский..." - произнес один из художников.

На следующий день гостя с супругой возили по давно известному в Армении маршруту: Гарни, Гегард, Эчмиадзин, Картинная галерея, Музей Сарьяна. Гуттузо медленно шел по залам сарьяновского музея, где были развешаны полотна Варпета, мощно написанные интенсивным цветом, - живопись звучала маршем, одой в честь солнца, жизни. Гуттузо внимательно разглядывал картины, явно пораженный торжеством цвета, упругостью композиции, необычностью видения. "Это потерянный рай", - произнес он.

Помнится, в Доме художника к нему подошли двое молодых ребят со своими картинами. Их интересовало мнение Мастера. Они заметно волновались. Работы одного из них были явно слабы. Картин другого я не успела разглядеть, наблюдала за реакцией Гуттузо. Он склонил голову, скрестил руки на груди, задумался. Серьезные, озабоченные глаза пытливо устремились на юношу. Он не выразил восторга даже внешне, но и не покачивал головой, как делают некоторые маститые. Какая-то необыкновенная, органичная деликатность по отношению к начинающему, к его художественной беспомощности, но это не деликатность воспитанного человека, который вынужден смотреть потому, что другого выхода нет. Нет, он деликатен потому, что ему близки, его волнуют усилия и стремления этих молодых. Он прост и сердечен, и это создает ту атмосферу, когда можно раскрепоститься и рассказать о своих поисках. Возможно, Гуттузо увлекала новизна подхода, имеющая сама по себе ценность оригинальности, изложенная в такой беспомощной форме. "Ищите "свое", и это "свое" должно быть новым", - сказал он, ласково попрощавшись с ними.

Теперь, через много лет, я уже не могу воспроизвести высказывания Гуттузо в их живой последовательности и в той прихотливой форме, какую они нередко принимали в его речи. Но можно передать самое простое - его мысли, его ответы на некоторые вопросы, которые остались в моем блокноте.

"Я видел много крови, человеческих трагедий. И писал то, что видел. Но в каждой из человеческих трагедий я видел неистребимость людской надежды на счастье. Видел стремление к счастью, готовность к борьбе за его торжество. И об этом мои картины".

О себе Гуттузо рассказывал, что дед его был гарибальдийцем. Он командовал отрядом добровольцев и под знаменем Джузуппе Гарибальди освобождал родную сицилийскую землю. В этой атмосфере вырос и отец. В годы Первой мировой войны он работал в Комитете помощи вдовам и детям. Дом отца стал местом настоящего паломничества. Впечатление детства не прошли для Ренато бесследно. Они повлияли на всю его жизнь и мироощущение. "Когда я вырос и стал думать собственной головой, стал перед выбором. Положение в Италии было путаное. Молодежь должна была приложить много усилий, чтобы выбрать правильный путь, и лишь позже, в 1939 году, я смог установить контакт с подпольной организацией Итальянской коммунистической партии.

В 40-м году я написал картину "Распятие", тему которой раскрыл на фоне нынешней трагедии в мире. Картина должна была выразить трагедию на фоне разбомбленного города. Это не страдания за грехи человеческие, а символический образ человечества, ввергнутого в бездну войны, символ тех, кто подвергается пыткам и гонениям за свои идеи, кто борется и готов идти на смерть за свои убеждения. Эта картина была представлена на выставке в Бергамо. Официальная фашистская и ватиканская пресса обрушилась на меня. Высшие церковные власти потребовали убрать картину с выставки.

В это время многие художники, покинув Европу, уехали в Америку. Некоторые из них оказали определенное влияние на американскую культуру. Но большинство художников не оставили Европу. Они были связаны с коммунистами. В Париже остался Пикассо. Фашисты побоялись его тронуть. Уже тогда им была создана известная миру "Герника". И вот рассказывают, что один фашистский офицер, поклонник живописи, принес Пикассо набор красок. Но художник не принял дара. Тогда рассерженный офицер спросил у него: "Ведь вы создали "Гернику"?" - "Нет, не я, это вы ее создали".

- Можно говорить о существовании сейчас в Европе национальных школ?

- Нет. Говорят о больших течениях. Есть периоды, когда надо чувствовать себя частью международных процессов. Я, например, был бы счастлив, если бы существовали такие школы. У нас в Италии существует группа художников фигуративного направления. Искусство живописцев этого направления сложилось в обстановке сложной идеологической и художественной борьбы в Италии. В 1950-1960 годах интерес к предметному миру формировался в борьбе с абстрактным формотворчеством. Есть еще группа концептуалистов. Есть еще художники, которые занимаются чисто абстрактной живописью. Это, как правило, люди моего поколения.

На вопрос об отношении к абстрактному искусству он ответил:

"Я полагаю, что абстрактное искусство - это уже прошлое. Фигуративное направление побеждает абстрактное. Некоторые художники прибегают не к кисти, а к другим средствам, которые вызывают к жизни другое искусство. Искусство жестов, например. Их нельзя называть абстракционистами. Искусство - один из важнейших инструментов борьбы за переделку мира. Чтобы быть таким, оно должно нести в себе заряд идеологической убежденности, веры в человека. Верю в необходимость самого активного участия в политической борьбе. В этой борьбе есть место художнику".

О своем отношении к понятию "вечная тема в искусстве" он заметил: "Человеческое сердце - вечная тема искусства". И все же самой актуальной темой для него была современность искусства. Он мог бы повторить за Бодлером: "Нужно принадлежать своей эпохе".

Покидая Армению, Гуттузо обещал вновь вернуться. Он был в восторге от того, что увидел: "Я знал, что Армения - страна древней культуры. Здесь я увидел интересные храмы, музеи, Эчмиадзинский собор. Все это великолепно. Нахожу сходство с теми местами, где я родился. Все это великолепно, но не это меня удивило. Я побывал в Музее Сарьяна, видел работы Минаса. Творчество этого яркого художника меня восхитило. Побывал я и в вашем Музее современного искусства, в Детской картинной галерее. Для меня это было настоящим сюрпризом. Я убедился, что в Армении творит большая плеяда интересных, талантливых художников".

Это было единственное посещение Гуттузо Армении. В январе 1987 года его не стало...