ЛАСКОВЫЕ ОБЛАКА ПЕЧАЛИ

Известная армянская художница Нона ГАБРИЕЛЯН, живущая в Германии, лето обычно проводит в Ереване. В этот приезд в Армению она вновь удивила ереванцев своим талантом, но теперь уже в искусстве – литературе. Презентация книги "Ласковые облака печали", вышедшей накануне ее приезда, собрала большую аудиторию и вызвала искренний интерес. Навеянная воспоминаниями детства, теплым воздухом родных городов - Тбилиси и Еревана, наполненная чувственными образами, книга погружает нас в осязаемый мир воображаемой реальности. Сегодня мы предлагаем вниманию читателей фрагменты из этой книги.

…Старые города стоят не в долинах, не на берегах рек и морей, не среди лесов, холмов и гор – они стоят на дыхании поколений, на жизненном опыте и художественном гении народов, их породивших.

Зачастую сам смысл их существования зависит только от степени любви и преданности жителей, их населяющих, опыта существования в мире и согласии, что в свою очередь формирует некую общность, несмотря на разные культуры, обычаи и верования…Таков был Тбилиси с его старыми улицами, красными крышами, высокими окнами и деревянными балкончиками, богатыми фасадами, серыми церквами, всегда многолюдными площадями и особенно своими дворами…

Тбилисский двор

Жили мы в районе Сололаки, по преданию, построенном и обжитом богатыми армянами. Я по сей день вспоминаю о маленьких праздниках – днях рождения, которые отмечались всем двором, детьми и взрослыми, как выносились столы, лилось вино, говорились тосты, никто никогда не пьянел, а дети устраивали импровизированные концерты.

В НАШЕМ ДВОРЕ ЖИЛА КСЕНИЯ ПАВЛОВНА, БЫВШАЯ БАЛЕРИНА Театра Его Императорского Величества, которая, бросив блестящую карьеру, имела смелость просить самого государя о разрешении выйти замуж за офицера его гвардии, на что государь дал великодушное согласие, но при этом жених был понижен в звании и сослан на Кавказ. Главной знаменитостью нашего двора был зубной врач дядя Абраша. Моя память любовно и цепко держит этого мягкого и нежного человека в белом халате с маленьким сверкающим зеркальцем в руках, делавших обыденные чудеса с твоими зубами под мурлыканье баек и анекдотов... Это уже сейчас, вспоминая, я задумалась о том, что все мы, дети,– его постоянные пациенты, так и не узнавшие, что такое зубная поликлиника, днем и ночью лечились у него бесплатно!

Как-то в третьем классе я, переполненная счастьем от сознания важности для всего мира самого факта моего рождения, встала во время урока и пригласила весь класс – 32 девочки – вечером к себе на праздник. Надо сказать, тогда мы жили всей семьей в одной маленькой 16-метровой комнате. Мама лишилась дара речи, но тут же вопрос был решен, и мой день рождения отпраздновали в квартире соседки. Столы в одночасье были покрыты белыми скатертями, обставлены фруктами и пирожными, а гости являлись чинно, одна за другой, вовремя и вместе с родителями. Весь свежевыкрашенный пол тети Цацы был испорчен скорлупой трещащих под ногами орехов. Для такого количества народа даже эта самая большая квартира нашего двора оказалась маленькой.

А дядя Миша? Старый и одинокий таксист, кстати, первым в нашем дворе купивший "Волгу", списанную, как ее называли соседи. Гараж строили ему всем двором взрослые, дети мыли машину с любовью и гордостью за оказанную честь, а он возил наших мам на базар и бегал к нам смотреть телевизор, что выводило меня и маму из себя, поскольку его интересовал спорт, и – что еще хуже – только борьба. Но мы при этом готовы были терпеть и другие слабости, так как жили по законам "дворового" времени. По утрам я часто просыпалась под мерное поскребывание сухой метлы музы нашего Джотто – Манушак, которую, можно сказать, мы почти не видели, а ее только слышали. Она была одинока и молчалива, легенда сохранила в моей памяти лишь жуткую трагедию ее семьи, попавшей под турецкий ятаган. Она чудом осталась в живых и даже не помнила, откуда родом, ее просто узнала другая семья, как и она, выжившая, затем попавшая в наше дворовое сообщество и опекавшая эту старуху, то ли не хотевшую ничего делать, то ли не умевшую. Единственное, что она могла или хотела, - это безучастно мести по утрам наш двор, когда он был еще пуст. У нее не было голоса, слышался только шорох метлы. И есть портрет, сегодня висящий в музее Джотто.

Какие-то непонятные мне центробежные силы со временем разогнали этот спаянный конгломерат характеров, объединенных простейшей идеей добра и человечности, настоянной на любви и доверии, в моей памяти укладывающихся в одно понятие – "тбилисский двор". Думаю, больше нигде и никогда не возникало таких сообществ, основным ядром которого было именно наличие разных национальностей: греков, курдов, армян, грузин, русских, евреев, осетин и еще бог знает кого, собранных вместе на самом тяжелом витке развития страны, обреченных на сосуществование в столь замкнутом пространстве.

Ереванский двор

Новый двор, куда я попала уже в Ереване, был не менее интересен, но резко отличался преобладанием, за редким исключением, армянского населения. Или я была старше, или незнание языка сказалось, но здесь я была не "соучастником", а наблюдателем. Эта роль была не менее интересной.

ПОЧТЕНИЕ К СТАРШИМ, НЕЗАВИСИМО ОТ ИХ КОМПЕТЕНЦИИ, покорило меня с первых минут общения. А огромное тутовое дерево, стоявшее в центре маленького по сравнению с моим двора, играло роль старейшины. Его любили и обхаживали как живое существо. Сбор туты превращался в ритуал: дерево долго и бережно трясли, стараясь не повредить ветки, затем дети носили по квартирам полные чаши плодов, а старички и старушки оставались сидеть под деревом и тихо беседовали почти до полуночи. Мне казалось, они просто считают невежливым вот так вот уйти, не поблагодарив дерево. За лето это действие повторялось несколько раз.

После сбора туты в огромном казане варились варенье и дошап, и тоже на всех соседей сразу. Никто не был обделен, никто не был забыт! А сбор, чистка и колдовство над этим казаном во время варки черных граненых свежих орехов! И тоже на всех! Женщины двора еще долгих две недели ходили с коричневыми руками и мыли во дворе под общим краном батареи огромных банок, которым было суждено, прогревшись на солнце, таить в себе долгую зиму граненые черные шарики в прозрачном, цвета густого чая соке. Вкуснейшее изобретение моего народа под названием "ореховое варенье".

Наблюдая со второго этажа, сверху, за жизнью двора, я обратила внимание, что дети, приходя из школы, исчезали за дверьми разных квартир, и была поражена объяснением. Родители работали, и кормили всех детей те соседи, кто был в это время дома. Это считалось естественным, ибо двор – это семья. Не меньше. "Не только в праздники и горе, но, главное, в будни", - сказала мне тетя Сиран. В Ереване я жила у тети Сиран, первой и, как потом показало время, единственной жены моего любимого деда Артюши. Сиран была сражена геройством Артюши, проявившим львиное мужество во время сражения при защите Александрополя от турок, где семья Агамалянов задержалась на время, чудом успев перейти границу в самое, наверное, тяжелое для нашей истории время. Это был 1915 год.

Молодой влюбленный герой привозит спасенную красавицу в Ереван, где счастливая семья становится частью политической элиты. В то время положение это было еще менее стабильно, чем временное перемирие с турками, но по ее рассказам у меня сложилось мнение, что то было время действительно беззаветного служения идеалам. Чего стоили ее рассказы о том, как Артюша приносил домой полные карманы реквизированного золота и они ночь напролет составляли списки колец, цепочек, кулонов и прочей роскоши. А она даже ни разу не подумала, что можно что-нибудь просто примерить, и они оба были твердо уверены, что экспроприация и есть самый действенный способ борьбы за идеалы равенства. Рассказывая, она отрешенно улыбалась. Эти маленькие штрихи в портрете времени делали ее бедность менее заметной, и я помню только некое несоответствие огромной площади квартиры с жалким подобием мебели. Вот в этой квартире я и очутилась в свои неполные 19 лет. Из окна ее террасы я наблюдала за жизнью нового двора.