"МНЕ ТИФЛИС ГОРБАТЫЙ СНИТСЯ..."

"Детство не поддается забвению. Оно никуда не уходит, только прорастает вглубь, прячется где-то в тайниках подсознания и вдруг прорывается вспышками фрагментарных видений - спонтанно и непредсказуемо. С возрастом "тепловые удары" памяти возникают все чаще, и драгоценные осколки прошлого вдруг озаряются всеми цветами радуги, вспыхивая от невесть откуда взявшейся искры - чей-то голос, чей-то взгляд, какой-нибудь запах, звучание музыкальной фразы или, казалось бы, совсем посторонний разговор…

Не странно ли? В реальной жизни от этого моего прошлого почти ничего не сохранилось, и я со своей памятью теперь уже осталась наедине… Как бы с глазу на глаз…"

Этими строками начинается книга известного грузинского кинокритика, сценариста Коры Церетели "Мне Тифлис горбатый снится...".

 ВОСПОМИНАНИЯ КОРЫ ДАВИДОВНЫ - ЭТО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПРОСТО МЕМУАРЫ. Это рассказ свидетеля многих исторических событий ушедшего XX века, экскурс в историю и культуру грузинского народа.

В предисловии Церетели погружает читателя в волшебный мир, имя которому Тбилиси. "Едва я научилась ходить и произносить первые слова, меня, как и каждого тбилисского ребенка, потянуло во двор. О наших тбилисских дворах надо бы слагать поэмы. Во времена моего детства тут разворачивались действа, достойные пера Мольера и Шекспира. Самой устрашающей и самой действенной для нас, детей, была родительская угроза: "Все! Во двор тебя сегодня не пущу!". И тут самые ленивые покорно садились за уроки, самые привередливые и капризные, зажав носы и давясь, проглатывали ненавистный гоголь-моголь, чтобы заслужить великое благо и великую радость - кубарем скатившись по лестницам, поскорее присоединиться к дворовому действу, стать частью уникальной дворовой общности…".

"Воздух тифлисского левобережья был густо напоен терпким шашлычным дымком, острым запахом пастушьего сыра, благоуханием свежей зелени. У входов в веселые погребки так зазывно звучала шарманка, так надрывался в стонах дудук, что ноги сами несли посетителей вниз по крутой лестнице в "подземный рай"- прохладный подвал духана. Летом тут было надежное убежище от тифлисской жары, а зимой в чреве подвальчиков горели уютные камины, испуская тепло и блаженный аромат древесного угля…"

"Во дворе на перилах балконов "плакали" пестрые свежевыстиранные ковры. На веревках, протянутых из одного конца двора в другой, полоскались на ветру простыни, пододеяльники, паласы. Чтобы белье не пачкалось, касаясь земли, веревки подпирали длинными палками-подпорками, и тогда наш двор становился похож на сказочный корабль с многоцветными, многоярусными парусами. Какое же это было раздолье для игр! Здесь, вдалеке от зорких родительских глаз, мы укрывались во время игры в прятки, "ловитки", в "казаков-разбойников". Случалось, расшалившаяся детвора сшибала подпорки, мокрое белье падало на землю, и тогда двор оглашался истошными воплями хозяек. Начинались долгие и крикливые разборки".

"Когда к родителям приходили гости, иногда, в виде особого поощрения, мне позволялось ложиться спать попозже. Взгромоздившись с ногами на стоявшее у камина папино кресло, я наблюдала и слушала, впитывала в себя все, как губка, хотя, конечно же, далеко не все понимала.           Друзья родителей - актеры, режиссеры, писатели - рассказывали о спектаклях, в которых играли, обсуждали работу в театре, книги и музыку, спорили".

 НА СТРАНИЦАХ КНИГИ ЧИТАТЕЛЬ ВСТРЕТИТСЯ С ЛЕГЕНДАРНЫМИ ЛЮДЬМИ: с классиком мирового кино голливудским кинорежиссером Рубеном Мамуляном, родившимся и прожившим в Тбилиси свои детские годы, с великим грузинским актером Додо Абашидзе, с многосторонне одаренным Михаилом Чиаурели и его супругой Верико Анджапаридзе, с одним из основателей "поэтического кинематографа" кинорежиссером Сергеем Параджановым и многими другими. Книга содержит множество уникальных фотографий, на которых запечатлены как легендарные деятели кино в неофициальной обстановке, так и тбилисские улочки и балкончики, "итальянские дворики" и изящные кованые решетки, самая суть Тбилиси, знакомясь с которой, неизбежно влюбляешься в этот город.

Вот, что пишет о Сергее Параджанове Кора Давидовна:

"Параджанов был на редкость характерен для моего вольного, волшебного и взбалмошного города. Города-избранника и города-дарителя. Он был его душой. Носителем всех его особенностей, всех его слабостей и пороков, нравов, обычаев, привычек, суеверий, неистребимого жизнелюбия и столь же неистребимой вздорности. Все в этом человеке было чрезмерным, гомерическим - все вперехлест. Тем, что Цветаева называла "безмерностью в мире мер". В первую очередь поражала безграничная, неуемная страсть к одариванию. На этой почве он был просто одержим.

... В уникальности такого многогранного феномена, как Параджанов, далеко не последнюю роль сыграли его корни. Понимать это надо и в прямом, и в расширенном смысле, ибо генотип Параджанова сложился благодаря счастливому наследованию особенностей этноса, к которому он принадлежал.

Он вырос в одном из тех старых многонациональных уголков грузинской столицы, где на стыке трех культур (грузинской, армянской, тюркской) и трех религий (православной, армяно-григорианской и мусульманской) сложился своеобразный этнический феномен. "Город в городе" получил название Старый Тифлис, а житель его независимо от национальности, назывался "мокалаком" (гражданином города). Параджанов застал еще то удивительное время, когда каждый ребенок начинал говорить сразу на трех, а то и на четырех языках.

Феномен Параджанова получил щедрую подпитку и в его колоритном, шумном, крикливом, типично тбилисском семействе, жившем в яростном переплетении и перепаде страстей и эмоций, в доме, через который, благодаря торговым пристрастиям отца, проходил поток самых разнообразных уникальных старинных вещей и антиквариата. Здесь Параджанов еще ребенком приобрел вкус к единственным в своем роде вещам, произведениям прикладного искусства, научился выстраивать символические композиции, пользуясь неодушевленными предметами как живыми персонажами. В дальнейшем пропущенное через магию кино это уникальное свойство стало творческим методом режиссера-визионера.

… Мир узнал Параджанова - кинорежиссера и художника за два года до его смерти. Прошло еще десять лет, прежде чем появилась возможность опубликовать его удивительные, написанные белыми стихами сценарии. Как Владимир Высоцкий, Параджанов мечтал дожить до времени, когда его прочтут и признают поэтом. Так же как Высоцкий - не дожил…

Он прошел через шумную толпу людей, мимо многих из нас, не сумевших понять и оценить его, ушел в вечность, как герой его "Чуда в Оденсе", одинокий и непонятный, оставляя за собой золотые следы своего искусства, которое мы, современники, только начинаем открывать".

РЕЖИССЕР НИКОЛАЙ КВИЖИНАДЗЕ ПИШЕТ: "Ах, Кора дорогая, что ты наделала, сказал бы мой тбилисский старинный армянский друг Ашот, если бы был жив, такую книгу выпустила, с ума сойти. Она про меня, понимаешь, про мою жизнь? И про мою любовь. Выходит, и у тебя были те же чувства, та же радость и боль. Но как, скажи ради бога, как тебе удалось так глубоко понять этот удивительный город? Конечно, для этого надо было родиться здесь. Но не только. Надо было еще влюбиться в него однажды и навсегда.

"Мне Тифлис горбатый снится...". В этой стихотворной строчке Мандельштама, которую ты вынесла в заголовок книги, вся суть ее. И мне он снится часто, мой город, хотя я никогда не покидал его. Потому что и во сне и наяву он со мной, в сердце моем, душе моей.

Ты пишешь:

"Как же важно было для нас это удивительное чувство сопричастности своему городу, чувство гнезда, когда ты всю жизнь помнишь, откуда вылетел. Потому мои сограждане, вынужденно рассеянные сегодня по всему миру в поисках работы и средств к существованию, независимо от своих этнических корней чувствуют себя на чужбине неуютно и противоестественно, словно водоплавающие птицы в городской квартире. Для всех нас, тбилисцев, в чужом краю нет чувства более горького и болезненного, чем тоска по родному гнезду. Более двадцати лет проживания вне родины и многочисленные встречи с согражданами в разных концах мира окончательно убедили меня: дети нашего города привязаны к нему особым, неодолимым чувством сопричастности и, находясь вдали от него, буквально глаз с него не сводят. С горечью и, увы, теперь уже бесполезным сожалением все больше проникаюсь я смыслом мудрых слов американского поэта и философа Генри Торо: "Найди, где твои корни, и не суетись насчет других миров". Но, пожалуй, еще лучше сказал наш философ Мераб Мамардашвили: "Надо дать людям жить внутри своей культуры…. Кто мы такие, чтобы судить свысока или еще как-то о ней". Блажен, кто способен постичь эту истину смолоду".

А вот еще твое, но совсем о другом:

"Мы все уходим и уходим, постепенно растворяемся в небытии. Как то тихо и незаметно для окружающих. Миру уже давно не до нас. Он летит себе в пропасть – ошалело, безоглядно, не внимая нашим слабым голосам, мольбам и увещеваниям остановиться, опомниться, одуматься. Для нас же, из того далекого поколения, война все еще остается камертоном, по которому сверяется все, что происходит после 1945 года. Отсюда наше такое беспомощное, наивное и бесполезное заклинание "лишь бы не было войны", наш столь презираемый молодым поколением конформизм... Вдохновенные ветром перемен, одурманенные романтическими перестроечными идеями, мы тогда и не подозревали, что главные испытания нас жду впереди и неведомый жестокий режиссер только замышляет экзистенциальную трагедию, сюжет которой будет развиваться по законам абсурда. В бурные и безумные девяностые нам еще не раз вспомнится скорбный образ старушки, бредущей по дороге в глубину кадра. И ее горестная реплика-предостережение: "Кому нужна дорога, если она не ведет к Храму?".

Спасибо тебе за эту книгу, сказал бы Ашот, за эти "послания на тонком душевном уровне, с переливами и нюансами настроений, акварельной палитрой, неторопливой рефлексией о жизни, любви и смерти".

И я бы повторил эти слова вслед за ним".