ТОРЖЕСТВО РОЯЛЯ

Ему всего 25. А он уже композитор, пианист, один из героев немецкого документального фильма "Русские вундеркинды", выпускник Московской консерватории. Никита МНДОЯНЦ. Ученик Александра Чайковского и Николая Петрова. Победитель VII Международного конкурса пианистов им. И.Я. Падеревского. Лауреат XIV Международного конкурса пианистов им. Вана Клиберна. Запомните это имя. Вы его еще услышите.

Беседа с Н.Мндоянцем публикуется с сокращениями.

- С чего началось увлечение музыкой?

- Я родился в семье музыкантов. Отец - профессор консерватории. Мама - пианистка. Дедушка - трубач. Так что с детства меня окружала классическая музыка. То, что я стану именно пианистом, было предопределено моими родителями. В том числе из-за практической стороны - чтобы не приобретать новый инструмент. Честно говоря, помню, что я очень хотел играть на скрипке...

Первое наиболее яркое музыкальное воспоминание у меня связано с другом отца - пианистом Валерием Афанасьевым. В четыре года я побывал на его концерте. Он играл "Макрокосмос" современного американского композитора Джорджа Крама. Это сочинение написано очень радикальным, необычным языком; кроме того, позволяет использовать элементы инструментального театра. Афанасьев играл эпатажно, использовал нетрадиционные приемы игры на инструменте. Даже на взрослого подготовленного слушателя это производило сильное впечатление...

После этого случая отец как-то летом на даче поручил моей бабушке (одной из первых учениц Мстислава Ростроповича) обучить меня нотной грамоте. Заодно вообще проверить мою музыкальность. Мне тогда было пять лет. Как рассказывают, я не очень-то обрадовался происходящему. Лето, дача, а тут нужно заниматься чем-то новым, пока что непонятным. Особого интереса я не проявил, был неусидчив. Отца, конечно, это расстроило. Однако наши занятия продолжились. В дальнейшем стало очевидно, что нотная грамота мне дается легко, главное - заставить меня заниматься. К концу лета мое отношение изменилось - я наконец проявил усидчивость. По возвращении в Москву меня отдали в подготовительный класс ЦМШ - в класс коллеги моего отца, Тамары Колосс. Так, с шести лет я весь посвящен музыке.

- Быть может, причина в том, что тебя не надо было принуждать к музыке? Обучение проходило легко и не вызывало у тебя отторжения.

- Может быть. Легко освоив техническую сторону музыки, я уже в детстве хорошо видел ее творческую сторону. Со второго класса школы я занимался композицией. Погружению в музыку способствовало то, что я должен был ходить только в ЦМШ, в которой наряду с музыкальной шла и общеобразовательная программа.

С восьми лет отец брал меня в различные поездки, в том числе заграничные. Так, в сущности, начинались мои первые гастроли, потому что я приезжал именно как исполнитель. Это было важно для моего взросления, ведь я с детства понял общую логику своей музыкальной жизни: разучиваю, выступаю, получаю отзыв. В этом был смысл, и мне это нравилось.

Я все больше втягивался в творческую жизнь. Как ученик ЦМШ, я был на виду, и вскоре на меня обратили внимание фонды, созданные для поддержки одаренных детей (такие как "Новые имена", Фонд Спивакова). Благодаря им я выступал на концертах, участвовал в ансамблях. Не менее важным было то, что программы фонда помогли сформировать круг общения, который не разрывается до сих пор.

- Когда ты написал свое первое музыкальное произведение?

- Все началось в подготовительном классе. Помню, кто-то из мальчиков сам сочинил мелодию - буквально на одну строчку. Учитель его похвалил. Мне захотелось тоже попробовать. То есть все начиналось со стремления не отстать от других. Дома я накалякал что-то, также на одну строчку. Получилось более или менее складно. Это, собственно, были мои первые шаги как композитора. У меня росла потребность фиксировать нечто такое, чего раньше в музыке не было.

Мы занимались в знаменитом 35-м композиторском классе консерватории (здесь преподавали все знаменитые советские композиторы). К Татьяне Алексеевне Чудовой часто заходил ее учитель Тихон Хренников. Однажды он пришел на мой урок. Я тогда написал сюиту "Насекомые" - маленькие минутные пьески "Жук", "Блоха", "Муха", "Стрекоза" и другие. Сыграл сюиту для Тихона Николаевича. Ему понравилось.

- На этом, надо полагать, знакомство с Хренниковым не закончилось?

- С тех пор он следил за моим развитием. Более того, в 2000 году Тихон Николаевич организовал в Большом зале консерватории концерт из своих сочинений (фортепьянных и скрипичных); исполнителями были приглашенные молодые таланты, среди которых оказался и я. Это было своеобразным повторением концерта, состоявшегося в 80-е годы, тогда среди исполнителей были молодые Евгений Кисин, Вадим Репин, Максим Венгеров. Теперь Хренников хотел представить новое поколение: Алену Баеву, меня и одного корейского скрипача.

Тихон Николаевич поручил мне играть свой второй фортепьянный концерт (именно его исполнял 16-летний Кисин). Мне было 12 лет, до выступления оставался месяц - не так-то просто в такой срок и в таком возрасте выучить новое произведение, и все же мне доверили. Мы с отцом поехали в гости к Хренникову, в его чудесную старую квартиру в Плотниковом переулке. Он меня подбодрил, дал кое-какие советы. Концерт я выучил за две недели. Хренников был доволен. Выступление на концерте стало первой вершиной в моей карьере. Это был первый выход на большой уровень. Из ранга одаренных детей я перешел в ранг представителей конкретной исполнительской школы.

- К тому времени ты уже был знаком с Николаем Петровым?

- Нас познакомил отец. Мы пришли на Остоженку - в гости к Николаю Арнольдовичу, когда мне было еще 13 лет. Я сыграл ему один из концертов Листа, какие-то пьесы и свои фортепьянные сочинения. Петрову все очень понравилось. Он сразу же обратился ко мне с критическими замечаниями, причем говорил это на таком уровне, будто я студент консерватории, а не ученик ЦМШ. Именно к Петрову я поступил в консерваторию на фортепьянный класс. Кроме того, поступил на класс композиции к Александру Чайковскому, который в свое время был студентом Хренникова.

- Если первой значимой вершиной для тебя было выступление на концерте Хренникова, то главной вершиной стало попадание в прошлом году в финал конкурса Вана Клиберна - не так ли?

- Это действительно так. По многим причинам.

- В 1977 году твой отец на этом конкурсе занял 5-е место, еще ранее твой учитель Николай Петров занял там 2-е место. Насколько тяжелым был груз такой предыстории?

- Как ни странно, на меня это совсем не давило. Более того, мне это помогало сконцентрироваться. Такая предыстория - хороший стимул. Папа волновался больше меня. Нужно понимать, что нет конкурса, на котором можно рассчитывать на стопроцентную справедливость. Объективность тут - редкое явление. Но и без этих закулисных проблем конкурс Вана Клиберна очень сложен. Огромная программа - шесть выступлений: три сольных тура, два концерта с оркестром и фортепьянный квинтет (все вместе - чистые три часа музыки).

Я самостоятельно принял решение подать заявку на конкурс Вана Клиберна. Прошел отборочный тур - для этого нужно было выехать в Ганновер. По всему миру из 100 музыкантов отобрали только тридцать; из России - пять, и я был в их числе.

Условия для конкурсантов были созданы замечательные. Нас развозили на машинах, каждому в дом привезли по новому роялю Steinway - занимайся сколько хочешь, ни о чем не думай. Не меньше впечатлило внимание общественности. Шла интернет-трансляция на весь мир. Миллионы людей следили за каждым туром. Прежде всего большой интерес к нам был в США. К конкурсу Чайковского отношение в России, к сожалению, иное...

- На конкурсе Клиберна ты прошел в финал, стал лауреатом, но победить не смог. Один из членов жюри - пианист Дмитрий Алексеев по этому поводу сказал, что у тебя в финале "все звучало слишком осторожно и от этого слишком бледно"...

- В какой-то степени меня подвело то, что 2-й концерт Прокофьева, который я выбрал для финала, не был наигран, я чувствовал себя в нем недостаточно свободно. С другой стороны, моя трактовка этого концерта явно отличается от трактовки Алексеева. Я слышал его исполнение, но не хотел как-либо подделываться. В конце концов, в музыке не бывает стопроцентно объективных взглядов. Я уж не буду говорить о том, что конкурсы вообще - чуждое для музыки явление. Однако без них сейчас молодому музыканту сложно пробиться на концертные площадки. Да, музыкальный агент может заинтересоваться исполнителем и вне конкурса, но это случается редко (так сложилась судьба Евгения Кисина, Константина Лифшица, Ефима Бронфмана).

Главное - то, что мои выступления на конкурсе получили большую аудиторию. Я выступал с известным струнным квартетом Brentano String Quarter, в финале у нас дирижировал Леонард Слаткин - такой опыт нельзя переоценить, это уже мировой уровень. Не менее важно то, что по условиям конкурса все лауреаты получили ангажемент на гастроли в США. На протяжении трех лет у меня теперь два раза в год будут свои туры в Америке. Осенью 2013-го был первый тур - я выступал и давал мастер-классы студентам в Оклахоме и Арканзасе (первый опыт преподавания, к тому же на английском языке).

- Какое направление для тебя остается главным: сочинение или исполнение? Кто ты в первую очередь: композитор или пианист?

- Сложно сказать. На данном этапе мне удается равномерно двигаться по этим двум направлениям. Я выступаю, у меня есть предложения от концертных площадок. В то же время ко мне обращаются музыкальные коллективы - просят что-то сочинить для них. Мои работы исполняют московский камерный оркестр Musika Viva под управлением Александра Рудина, ансамбль "Студия новой музыки" и другие. То есть моя музыка живет уже без моего участия, свободно путешествуя от исполнителя к исполнителю.

Беседовал Евгений РУДАШЕВСКИЙ

Литературная газета, N7 (6450), 19-25 февраля 2014 г.