НЕУМОЛКАЕМЫЙ ГОЛОС ПАРУЙРА СЕВАКА

Колоритная личность и поэтическая индивидуальность Паруйра Севака задали новый тон армянской поэзии, заложили основу новаторскому лирическому миропониманию, раскованному образному осмыслению реальности второй половины ХХ века. Слово "новаторство", считал П. Севак, обычно отпугивает. Однако "быть новатором сегодня означает чувствовать и понимать, что надо писать конкретно, а не "о конкретном", поскольку от этого детального описательства просто выворачивает".

ЛистаЯ книгу П. Севака "Избранные страницы" ("Арег"), изданную два года НАЗАД и составленную сыном поэта Арменом Казаряном, захотелось перевести стихотворение "Встреча случается случайно" и снова просмотреть мой давний перевод другого стихотворения "Бой со стеной". Помимо этих переводов предлагаем вашему вниманию также отрывки из включенной в книгу автобиографии поэта-исследователя, написанной по просьбе журнала "Вопросы литературы" в 1965 году, но так и не опубликованной в те годы ни на русском, ни на армянском языке.

Автобиография явилась программным документом, творческим кредо поэта и не утратила своей актуальности как напутствие современным армянским поэтам в смелом и вдумчивом, ответственном и интеллектуальном труде над поэтическим Словом. "Автобиография - это воспроизведение прожитого прошлого, - пишет Севак, - а это значит не что иное, как заглянуть в прошлое глазами настоящего, то есть не перемещаться в прошлое, а перенести его и представить в настоящем".

...Я УЖЕ ОКОНЧИЛ АСПИРАНТУРУ И ПОЧТИ ЗАВЕРШИЛ МОНОГРАФИЮ-ДИССЕРТАЦИЮ (посвящена творчеству Саят-Нова; защитил в 1967-м, в 1970-м получил степень доктора филологических наук. - К. Х.), однако ее защита также оказалась невозможной, поскольку по всей стране развернулась очередная кампания - на сей раз против исторической тематики. Многие мои коллеги - исследователи древней армянской литературы и филологии - забросили свои многолетние труды и в одночасье превратились в "специалистов" советской армянской литературы, написав о "жизни и деятельности" таких персон, которые проживи даже столько лет, сколько сам Ной, не удосужились бы такого счастья. Кто выбрал этот путь, тот последовал мудрой пословице: "Если время тебе не любо, сам станет любимцем времени". Я поступить так не смог и... вновь стал студентом первого курса, на сей раз Московского литературного института им. М. Горького. (Годы учебы 1951-1956. - К. Х.)

Первые московские годы были проникнуты тем же душевным смятением. Семь институтов и университетов не смогли бы дать того, на что способен один из величайших учителей - страдание. Мне теперь ясно, что блуждая по улицам большого и незнакомого города, в холод и вьюгу, не я искал свои потери, а меня искала моя бродяжья натура. И мы в конце концов встретились в четырехметровой комнатенке, в которой не хватило места даже для стола. Встретились и решили прекратить нашу размолвку с одним условием: писать так, словно нет в мире ни Гуттенберга, ни читателя.

А это означало прежде всего: лишний раз согласиться с верным высказыванием Бернарда Шоу о том, что "поэты громко разговаривают с самими собой, а мир их подслушивает".

А это означало также: следовать мудрейшему наказу Стендаля: "Нужно научиться не льстить никому, даже народу".

...Я ЗАКЛЯТЫЙ ВРАГ ТОЙ ПОЭЗИИ, КОТОРАЯ ПРИДЕРЖИВАЕТСЯ ПРИНЦИПА "о чем и вокруг чего", точно гусеница, обхаживающая плод на дереве. Я тоже не сторонник того в поэзии, что можно написать прозой и что можно рассказать. Моя "Неумолкаемая колокольня" написана не о Комитасе, а в честь Комитаса, и это произведение в семь тысяч строк ни я, ни кто-либо из читателей не смогут пересказать хотя бы в течение семи минут.

"Неумолкаемая колокольня" увидела свет в 1959 году. Трижды была переиздана за рубежом. Вскоре в книжные магазины поступит напечатанный "Айпетратом" ее второй массовый тираж. Прошло семь лет, однако мне порой все еще не верится, что она вышла в свет. Так что кратчайший путь быть изданным - это вовсе не думать об издании...

После "Неумолкаемой колокольни" появился сборник "Человек на ладони" и вызвал неумолкаемые диспуты, а у некоторых поклонников - разочарование. На вопрос "почему?" лучше меня может ответить Моэм: "Она (публика) любит новое, но лишь тогда, когда оно волнует, но не тревожит. Она (публика) любит мысли при условии, что они облечены в образы, только мысли эти должны быть такие, какие ей самой приходили в голову, но по недостатку смелости остались невысказанными".

На вопрос "почему?" отвечает и народ пословицей: "Враг человека - его неведение".

Да, писатель выражает то, что другие заметили, но не увидели, почувствовали, но не поняли, пережили, но не смогли воссоздать. Да, но в этой правде есть и изъян. Настоящий писатель видит также то, что другим недоступно, чувствует то, что другие не чувствуют, переживает то, что не каждый способен пережить. Отличие прошлой и современной литературы в общих чертах, по-моему, заключается в том, что прежние писатели говорили о том, о чем каждый мог знать, но не знает, а нынешние должны постараться поведать о том, о чем мы, по их мнению, не имеем понятия и останемся в неведении, не будь писателей. Поэтому если кто-то рассказывает об известных мне вещах, то пусть не считает меня своим читателем, потому что я, читатель, ничуть не беспомощнее радиослушателя: "могу выключить радио", то есть захлопнуть книгу.

...ВОПРОС О ПРОСТОТЕ ДОВОЛЬНО СЛОЖНЫЙ. МОЖНО ГОВОРИТЬ О ПРОСТОЙ ОБЫЧНОЙ ПОХОДКЕ. А настоящее стихотворение похоже... на танец, значит, ему свойственна иная простота. Ни один поэт, если он не страдает душевным расстройством (по словам Павлова, если он не "утрированный художник"), не усложнит своего слова, это противопоказано творчеству! Однако поэт должен быть понятым, а не понятным. Это высший императив для всех людей искусства: не подчиняться командному призыву благополучия: "Равняйсь!", не льстить читателю (вспомним Стендаля). Ведь художник - создание более несчастное, чем народ; и так называемый "народ" всегда подвержен росту и постоянно разрастается (вследствие смены поколений), а так называемый "художник" лишен этой возможности по той простой причине, что проживает жизнь одного поколения. Посему велик тот художник, который изначально (т. е. за свою недолгую жизнь) вырастает настолько, насколько народ в состоянии вырасти только за время смены хотя бы ряда (в лучшем случае множества) поколений...

Паруйр СЕВАК

Встреча случается случайно

Встреча с любимой - жизни случайный дар,

Прощание с любимой - смиренной неизбежности дань...

Захочешь - можешь стиснуть зубы,

Захочешь - можешь ревмя реветь,

Захочешь - так проглотишь пережеванный язык,

А захочешь - как кляпом, заткнешь подушкой рот,

Захочешь - так эту подушку отфутболишь подальше.

Ты - верующий? - так отругай Всевышнего,

Ну, а если безбожник - так возлюби Бога.

Если желаний уйма - так обуздай порыв их тщетный,

А если с лихвой всего захочется - так возжелай не жить

больше впустую.

И запомни: все это и есть жизнь,

И любви эталон ей вторит эхом.

Встреча случается в жизни случайно,

Прощание - жизни неизбежный случай.

Бой со стеной

Извела жажда доброты - и от меня разит чадом...

Обиженный и недовольный, стою наедине с самим собой.

(Задыхаюсь от цепкой хватки доброты...)

"Правда и чернь!

Владыки и ложь!"

Не пора ли устать от словес этих кичливых?

Не вписавшись ни на одну дверную табличку,

Дотянулись они до самой судьбы планеты -

Большеголовый и широколобый шар земной

Мается мутью от высокопарного эха,

И крутится-мечется - кто бы его пожалел...

(Больно мне в тисках доброты,

Как будто женским объятием скован.)

По-прежнему верный себе,

Я троекратно, многократно силу люблю,

Но не ту - не вашу силу,

А доброты и сострадания грозную силу,

Всемогущую... как хлеб,

Всевластную... как плач ребенка.

(Как Родины далекий зов,

Она берет верх надо мной.)

Сраженный усталостью, обнимаюсь с камнем,

Мы обмениваемся теплотой - не торгуясь.

И лежим рядышком просто так -

Наблюдаем извилистый размах реки:

Течение как ни в чем не бывало

Ведет опись добра на берегах

С бездушной развязностью налогосборщика.

(Я - пленник доброты, я - налога заменитель,

Меня за полцены выставляют на продажу...)

Вечной строкой хочу числиться в описях

Реки, где ведется подсчет добру на берегах,

Вот оно - мое добро: мощь доброты,

Моего заклятого врага, с цепкой хваткой

И с тайной мечтой меня болью одолеть,

Но в открытом бою - и не может никак...

Ведь какой бы сильной ни была река,

Намного круче ее берега.

Так и жизнь козыряет своим превосходством

перед добротой.

(Пожалуй, придется самому доброту приструнить,

А если жизнь вновь заартачится,

Возьму и наперекор доброту в себе задушу...)

Подготовила и перевела Каринэ ХАЛАТОВА