ТВОРЧЕСКИЕ ИПОСТАСИ НИНЫ ГАБРИЭЛЯН

10 июня в Москве в выставочном зале Российского Государственного института искусствознания открылась выставка живописи и графики Нины ГАБРИЭЛЯН. Армянскому читателю хорошо знакомо литературное творчество Габриэлян, известного поэта, прозаика и переводчика армянской поэзии. А вот как талантливого художника, за плечами которого не одна серьезная выставка, ее лучше знают в России. О живописи Нины Габриэлян в контексте всего ее творчества размышляет писатель и культуролог, член Союза писателей Москвы Юрий ДЕНИСОВ.

Почти сорок лет я с изумлением наблюдаю за поразительными преображениями ее творческой личности.

Тетрадь с начальными стихами уже говорила об одаренности автора. Но что это дарование прямо на моих глазах развернется столь мощно и своеобразно, я все же не мог вообразить. Всего полтора-два года, и богатейшими красками заиграли ее стихи, на редкость самобытные и написанные уверенной рукой мастера.

ЖИВОПИСНОСТЬ ЕЕ СТРОК В ОДИН ГОЛОС ОТМЕЧАЮТ ВСЕ ЧИТАТЕЛИ и исследователи. Вот строки, написанные Ниной Габриэлян еще в молодости:

Это вопль воспаленный граната,

Это черный жар винограда,

Персик розовый, белый чеснок,

Помидоры, перец багряный,

Фиолетовый блеск баклажана,

Иступленного полдня сок.

("Осень в Армении")

Что это как не яркая масляная живопись, сотворенная словом, живопись, по своей красочной насыщенности и темпераменту напоминающая натюрморты Мартироса Сарьяна!

И тут надо сказать, что многокрасочный облик этой поэзии находится в полной гармонии с содержанием и смыслом ее стихов. Особенность свойственных только Габриэлян эпитетов заключается в том, что при всей их многоцветности они являют нам не внешность предмета, а его суть, определяемую общим замыслом стихотворения. Читаешь и вздрагиваешь от неожиданной точности. Например: "бронзовый зной", "голос почернелый", "лиловая душа винограда", "желтое дыхание жажды".

Метафоричность стихов Нины Габриэлян отличается не только яркой изобразительностью, но и весомой фактурностью:

А лиловые буйволы грузно бредут

В остывающей красной вечерней пыли

И ноздрями лиловыми медленно пьют

Бессловесную темную мудрость земли.

("Вечерняя пастораль")

Одна из центральных, сущностных тем, определяющих своеобразие и значимость поэзии Габриэлян – это нутряная кровная связь единичного смертного индивида со своим многовековым родом, со своим народом. Лирическая героиня чувствует себя не чем-то обособленным, а звеном в нескончаемой цепи предков и потомков, которым дала, дает и будет давать жизнь их праматерь Армения. Хотя Нина Габриэлян родилась в Москве и пишет на русском языке (причем язык ее поэзии очень богат), корневая связь с Арменией в ее стихах ощущается абсолютно отчетливо.

Мастерски безупречны и ее переводы, в первую очередь из армянской поэзии. Ей равно талантливо удалось воплотить на русском языке и средневековую поэзию (здесь я особенно выделил бы ее блистательные переводы из Костандина Ерзнкаци), и творчество поэтов ХХ века: тончайшую лирику Ваана Терьяна, острую экспрессию Егише Чаренца, щедрую метафоричность Ваагна Давтяна...

ШЛИ ГОДЫ И ПЕРЕД НИНОЙ ГАБРИЭЛЯН открылся новый творческий горизонт. Я говорю о ее художественной прозе. Писательница по-новаторски открыла и убедительно описала странное взаимоперетекание сознания и подсознания, а также взаимовлияние памяти и актуальной жизни человека. Показателен в этом отношении ее замечательный рассказ "Игра в прятки". Главный герой рассказа – старик-армянин, в детстве чудом спасшийся от геноцида, во время которого погибла вся его семья. Действие рассказа разворачивается одновременно в нескольких временных пластах и географических пространствах, причудливо переплетающихся друг с другом в сознании старика, находящегося на пороге последнего таинства – ухода из жизни. Проза Габриэлян вообще трагична, однако после ее прочтения не остается тяжелого чувства – трагизм содержания преодолевается писательницей за счет сочного, красочного, богатого языка, завораживающего читателя своей изобразительной силой.

Когда вышла в свет книга рассказов и повестей Габриэлян "Хозяин травы", ее талантливость и своеобразие почувствовали не только читатели, но и многие литераторы, в том числе критики. Немало написано о близости этой прозы к произведениям Гоголя, Гофмана, Кафки, об особом характере работы автора с пространством и временем. Отмечали и важную роль цвета в прозе писательницы.

Проза эта была замечена не только в России, но и за рубежом. Об этом красноречиво свидетельствует тот факт, что ряд этих рассказов и повестей был переведен на английский, французский, итальянский, шведский и арабский языки.

Но вот в начале девяностых годов прошлого века, как гром среди ясного неба, прозвучала для меня новость: Нина Габриэлян занялась живописью. Как мне тогда показалось, она направилась не к новому горизонту, а пошла на авантюру с большим риском для собственной репутации известного писателя. Ведь превращение талантливого изобразительного пера в кисть настоящего живописца ? дело крайне редкое. Искусствоведы вполне справедливо отмечают теперь такую важную предпосылку обращения Габриэлян к изобразительному искусству, как очевидная живописность ее стихов и прозы. Однако успешно перейти от письменного слова к масляным и прочим краскам и, преодолев сопротивление материала, все это превратить в настоящую картину дано лишь единицам из числа литераторов.

Когда мне сообщили, что Нина взялась за кисть, я был крайне удивлен и очень заинтригован: что же там такое она сотворяет красками?

Получив приглашение на смотрины, я приехал к Нине домой. Переступив порог ее квартиры и увидев незнакомую мне картину, висящую в передней, я счел ее отличным подарком хозяйке от какого-то неизвестного мне мастера. Оказалось, это дело рук самой хозяйки.

Удивление перешло в изумление. Все ее работы (и по отдельности, и в совокупности) произвели на меня впечатление куда более сильное, чем я ожидал.

ОТ ЕЕ ПЕРСОНАЖЕЙ, ПРЕИСПОЛНЕННЫХ РЕЛИГИОЗНОЙ СЕРЬЕЗНОСТИ, от скупых упрощенных пейзажей с такими же упрощенными домами и храмами так и веяло Бог весть какой древности архаикой. Моему взгляду предстали баснословные, уже не первобытные, но еще даже не гомеровские времена, когда люди только-только начали сознавать себя и вопрошать о своей судьбе и месте в непостижимой Вселенной.

Я почувствовал, что передо мной не просто профессиональный художник, но Мастер, и ее живопись по силе и значимости вполне сопоставима с ее поэзией и прозой.

Наверное, сыграли здесь свою роль и давний интерес Габриэлян к изобразительному искусству, ее многолетняя дружба с выдающимся армянским художником Борисом Отаровым, о творчестве которого она написала не одну содержательную статью. Но, конечно же, определяющим фактором стало дремавшее до поры природное дарование.

Вот уже много лет, как ее живопись, совершенно не похожая ни на какую другую, выставляется в престижных залах и радует ценителей изобразительного искусства.

И вот очередной вернисаж, на сей раз - в выставочном зале Института искусствознания. В зале - известные искусствоведы, художники, коллекционеры, владельцы художественных галерей, писатели и просто почитатели творчества Нины Габриэлян. О картинах художницы горячо и заинтересованно говорят координатор выставки, главный редактор журнала "Русское искусство" Ольга Костина, заместители директора Института искусствознания Елена Струтинская и Армен Казарян, искусствоведы Елена Кабкова, Нина Геташвили и Григорий Климовицкий, поэт, обозреватель "Литературной газеты" Сергей Мнацаканян, председатель армянского культурно-просветительского общества "Арарат" Эмануэл Долбакян и многие другие. Отмечают также роль куратора выставки Виктории Петуховой в выстраивании экспозиции.

Новая выставка художницы – это не только праздник для глаз, но и повод еще раз осмыслить особенности этой глубоко самобытной живописи.

В полотнах Габриэлян безусловно чувствуется их родственность армянской изобразительной традиции. И дело здесь не только в содержании работ, хотя армянская тематика представлена на выставке достаточно широко: многие персонажи картин художницы, все эти "…бабки, деды, прабабки и прадеды с жаркой кровью..." явно пришли в ее живопись из ее же стихов, посвященных Армении. Они смотрят на зрителя то скорбно, то радостно, с широко распахнутыми глазами, такими же, как например, в этих строчках Нины Габриэлян:

А в саду у отца

Шуршит шелковица.

У отца – глаза в пол-лица

И солнечные ресницы…

Когда смотришь на картины художницы, возникает впечатление, что ее кистью движет сам "дух могучий рода", который всегда вдохновлял ее поэзию, а теперь вот уже много лет дышит в ее полотнах, определяя не только их содержание, но и стилистику. Армения присутствует в ее живописи то явно, то подспудно: армянская генетика ощущается не только в армянских пейзажах художницы, но и в ее работах, написанных под впечатлением от российской и европейской природы.

ОНА РАБОТАЕТ НЕ ТОЛЬКО "С НАТУРЫ", но и нередко "по воображению", совмещая на одном пространстве реалии, которые в действительности не соседствуют друг с другом. В этих придуманных пейзажах она создает нечто сказочно-фантастическое - это, например, равнинные малорослые трепещущие березки, а за ними условные треугольные горы, мрачновато темные. Самое удивительное, что такие фантастические композиции, составленные из реалистических частностей, сотворены гармонически целостно и выглядят естественно.

Краски Нины Габриэлян сочны, полнокровны и чисты. Но еще более прекрасно и чувственно отрадно гармоническое сочетание этих интенсивных и глубоких цветов на ее полотнах. Радует взгляд и найденная художницей муаровая фактура красочного слоя. В живописи Габриэлян, также как и в ее стихах и прозе, цвет не просто "окрашивает" предметы, но выявляет и проявляет их энергетическую индивидуальность. Это фигуративная живопись – портреты, пейзажи, натюрморты, жанровые сценки… Однако, за фасадом предметности и фигуративности этих работ все время ощущается присутствие чего-то незримого, но очень сущностного. Как говорит сама художница: "Я пытаюсь уловить и запечатлеть сам трепет жизни, ту вибрацию, которая идет из таинственного источника, находящегося за пределами видимого мира, но имеющую зримые проявления в цветопластике бытия. Я не стремлюсь к оформлению неких готовых смыслов, которые могли бы быть переданы и посредством слова, но пытаюсь – через цвета, формы и ритмы – приблизиться к тем энергопотокам, пульсацию которых ощущаю в глубинах мира". И надо сказать, это ей блистательно удается.

И еще одна важная особенность стилистики Габриэлян. Она находит мазки таких красок и наносит их на такие места картины, что при дневном или электрическом свете они сами начинают излучать свой собственный свет, свет энергетически насыщенный, что придает ее живописи особую витальность. Вместе с тем эти светящиеся мазки входят в композицию работы, более четко ее проявляя. Относительно работ Габриэлян было бы правильно использовать не слово "освещение", а слово "свечение". Светится фон, и светятся сами предметы, изображенные на натюрмортах, светятся нежно и мягко, излучая живительное тепло. Поэтому, если говорить о творчестве Нины Габриэлян, я заменил бы слово "натюрморт" (мертвая природа) на неологизм "натюрвивант" (живая природа).

В гармонии с этим находится и другая столь привлекательная особенность ее "натюрвивантов". Удивительным образом художница изображает и располагает свои самосветящиеся предметы так, что они воспринимаются по-человечески одушевленными (так, например, заварочный чайник с чашками или графин со стаканчиками на ее полотнах похожи на мать с детишками).

МЕНЯ ЛИЧНО ЧАЩЕ ВСЕГО И СИЛЬНЕЕ ВСЕГО поражают ее портретные работы, особенно последних лет. Там человеческое лицо изображено яркими мазками, от которых исходит стихийная энергия. Габриэлян "схватывает" не подробности лица, а что-то основное в его строении. Так что узнать портретируемого можно порой сразу же и легко, а порой ? вглядываясь в портрет подольше. Но сходство здесь ? дело десятой важности. Художница дает зрителю возможность не столько узнать, сколько познать человека, а это несравнимо существеннее. Она провидит самые глубины человеческой личности, являя зрителю ее сокровенную суть, ? то, что человек порой и не подозревает в себе, то, чего он, возможно, не хотел бы и знать, то, что не во власти передать даже талантливый мастер слова, а только талантливый мастер кисти.

Яркая стилистическая и вместе с тем содержательная особенность портретной живописи Нины Габриэлян ? это откровенно гротесковое изображение лиц очень крупным планом. Но здесь вовсе не тот сатирический, насмешливый гротеск, к которому люди привыкли за несколько столетий. У нее гротеск противоположного характера ? трагически-сострадательный, по своему характеру близкий к гротеску античных трагических масок.

Есть элементы новаторства и в решении фона, особенно условного. Традиционно его пишут в ровных тонах, избегая активной фактурности. А у Нины Габриэлян фон некоторых работ красочно и фактурно разработан так, что это придает ему активный характер. В результате фон уже не только фон, но и составляющая композиции.

На некоторых картинах обобщенно написанные персонажи обретаются в некоем мягком коконе, состоящем из нескольких разного цвета слоев, и это уютное замкнутое пространство ассоциируется с охранительной материнской утробой.

Во всей ее живописи гармонично сочетаются стихийность и спонтанность с глубокой продуманностью. У нее никогда не убывают все новые и новые сюжетные и стилистические замыслы.

Однако пора подводить итоги. Создательница прекрасных стихов и глубокой прозы, да еще на редкость своеобразная художница, такое сочетание – феномен уникальный, невольно вызывающий в памяти многоодаренных художников итальянского Возрождения.