В НЕМ ГОРЕЛИ РАНЫ АРМЕНИИ

Его пророчества сегодня мало слышны, хотя доселе пугающе актуальны, его мысли не понятны до конца, хотя в них ответы на многие сегодняшние вопросы. Его призывы заглушены каскадом речей нынешних "властителей дум", ничем не гнушающихся, чтобы доказать свою "правду" о недавнем советском прошлом. Вот почему моя попытка отметить его юбилей - 95-летие со дня рождения - может оказаться единственной. А между тем имя Геворга Эмина еще четверть века назад значилось в одном ряду с самыми известными поэтами XX века.

Известно: ничто так не разрушает имидж страны, как нежелание оценить по достоинству ее прошлое, масштаб деятельности людей, способствующих расцвету культуры своей страны. И поныне мы держимся на плаву за счет тех завоеваний. И при этом соревнуемся, вытирая ноги об это советское прошлое.

ДОЛГИЕ ГОДЫ ЖИЗНИ В ПОЭЗИИ ВЫСВЕТИЛИ ИСТИННУЮ СУЩНОСТЬ ВСЕГО, что создано Эмином, доказали, что он не изменял себе, оставался Поэтом. Его книги, овеянные всеми ветрами XX века и полные философского раздумья, остросоциальная публицистика составили одну из ярких страниц армянской литературы. Его "Семь песен об Армении" обошли весь мир.

На своем творческом пути он встретил и потерял Чаренца, Наири Зарьяна, Мартироса Сарьяна, Паруйра Севака, Минаса. Много десятилетий звучал его вдохновенный голос. Поэт, публицист, неравнодушный человек, он выразил острейшие проблемы времени, жизнь и борьбу своего народа в судьбоносные часы его истории. Поэзия его вобрала в себя страдания и радость, любовь и гнев, смятение и твердость - все, чем полон сегодняшний мир.

Чистота гражданской позиции - вот что в первую очередь отличало творчество Эмина. Он придерживался того убеждения, что поэт, как и любой художник, призван служить человеку: украшать человеческую жизнь и защищать ее. Судьба Эмина - это многотрудный путь поэта, который был значителен и неординарен как в ошибках, в противоречиях сложной человеческой натуры, так и в своих блестящих озарениях.

У поэтов его поколения очень трудная судьба: они творили в "нелетную" для поэзии погоду, когда даже дышать было трудно. Став совершеннолетними, они врезались, по словам поэта, в страшный 1937 год. Еще труднее было оставаться национальным поэтом, потому что национальное, по сути, противопоставлялось интернациональному сознанию. К чему привел неправильно понятый интернационализм, известно всем. Вместо всеобщей национальной гармонии - ущемление интересов многих народов, процесс обезличивания человека, народностей, целых наций.

ГОВОРЯ О ПОЭТАХ ЭПОХИ ЭМИНА, НАДО УЧИТЫВАТЬ ОСОБЕННОСТИ НАШЕЙ СТРАНЫ. Ни в одной стране поэзия не удостаивалась "такой чести", чтобы из-за одного стихотворения человека арестовали или расстреляли. Другое дело, что вот такая страшная несправедливость не могла не рождать у них мощного сопротивления. Геворг Эмин писал в одном стихотворении: "Кто вас заставил давить на нас так, чтобы мы превратились в алмаз". Конечно, он был далек от мысли, что если б у нас были условия, то поэты непременно превратились бы в гениев. Об этом прекрасно сказал замечательный писатель Виктор Некрасов, который оказался, как и многие наши талантливые представители культуры, по ту сторону. Когда за рубежом его спросили о наших условиях, он ответил: "Там благословенная страна, запрещали, и мы все писали, а сейчас можно, но не пишется".

Эмину, остро чувствовавшему время, были присущи творческая отвага и свежая зоркость души, его раздумья были исполнены гражданской тревоги. Он связал себя неразрывными узами с интересами своего народа и времени, был гражданином Армении и всего Советского Союза и гордился этим.

Вспоминается одно стихотворение поэта, где все нежное и поэтическое он предает суду. Цветы - за то, что "расцвели у концлагерей", волны - за то, что "мирно шумели, когда привезли на расстрел партизан", соловьев - за то, что "в Освенциме пели над теплым человеческим пеплом", даже свой профессиональный материал - писчую бумагу - за то, что "молчала, когда на ней отпечатывалась клевета", "Под суд равнодушие!" - так кратко можно определить мысль поэта. Именно равнодушие больше всего раздражало Эмина, потому что поэзия, как он считал, не может быть нейтральной или служащей самой себе. По мысли поэта, ни один подлинный художник не станет воспевать одни лишь цветы, если где-то идет война, царит насилие. Разве в наши дни из сознания людей вытравлены убогое себялюбие, зависть, стяжательство? Очевидно, что надо иногда отказываться от цветов, выйти навстречу с жизнью, полной противоречий и проблем. Но это не значит, что поэт был против красоты. "Дай Бог, - говорил он, - чтобы настали времена, когда будут разрешены все волнующие мир и народы вопросы и мы сможем беззаботно воспевать лишь цветы и звезды. Однако век, в котором мы живем, меньше всего похож на это блаженное время. Быть поэтом-гражданином - это значит говорить о самом необходимом и насущном для своего времени. Некоторые наши поэты неверно понимают смысл некрасовской строки: "Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан". Если ты взялся за масштабную тему, то обязан быть поэтом. И талантливым".

Гражданственность - нерв поэзии Эмина, суть и смысл высокого искусства общения с веком, с человеком. Этим духом пронизаны все лучшие творческие достижения поэта. Перечитывая поэзию Эмина, поражаешься, как оригинально запечатлел он облик эпохи, стремления, муки и надежды своих современников. Как верно заметила Елена Николаевская, "в нем животрепещут и болят незаживающие раны Армении".

К сожалению, раны эти не затянулись и сегодня, когда, казалось бы, восторжествовала вековая народная мечта: Армения стала независимой. Помнится, как в 90-е годы горько страдал он от беспредела, царившего в обществе, от социальных невзгод, оттого, что трудно было издаваться.

"ВОТ Я ДУМАЮ, - ГОВОРИЛ ЭМИН, - НЕ ПРЕДПОЧТИТЕЛЬНЕЕ ЛИ БЫЛО ВИДЕТЬ свои книги изданными, пусть с трудом, пусть даже в сокращенном виде, чем годами не издаваться в условиях свободы слова и печати. Это тоска не по прошлому, а по действительно хорошему, что было в прошлом, справедливая тоска по времени, когда наша страна еще не потеряла одного из самых редкостных своих достоинств, - высокого покровительства искусству, литературе, науке, столь необходимого для такого народа, как наш, малочисленного, но обладающего богатой культурой. Я всегда считал, что секрет существования нашего народа - в его преданности родному языку. А сегодня хищнические рыночные отношения привели к тому, что народ, некогда, вероятно, один из самых читающих в мире, вдруг перестал интересоваться книгой... Страна, которая, казалось бы, в рыночных условиях должна процветать, учитывая инициативность армян, вконец обнищала... Самое печальное, что опорочена сама идея независимой Армении, во имя которой народ боролся веками. Хотя идея сама по себе идеальна, как, кстати, и идея социализма. А если общество теряет тех, кто ценой собственной жизни поддерживает идеалы человека на определенном уровне, то уровень этот начинает стремительно падать, что и происходит в нашем обществе..."

Эмин пользовался заслуженным авторитетом не только в Армении. В архиве поэта я видела сотни писем со всего Советского Союза. Его творчеству посвящено множество статей, исследований. Но лучшей, думается, является статья Евгения Евтушенко, которую он написал по просьбе редакции газеты "Коммунист". Спустя месяц мы получили его замечательную статью "Мысль как эмоция"... Приведу лишь отрывок из нее: "Эмину до сих пор чудятся приклады янычарских винтовок, стучавшие не раз в прошлом в ворота Армении, его мучает рассыпанность многострадального армянского народа по свету, в нем звучит гордость за почетное место Армении в семье народов нашей страны. Но Эмин чужд какой бы то ни было национальной ограниченности, и так же, как речь создателя армянского алфавита Месропа Маштоца, в него естественно входят и сочный язык Бернса, и океанские ритмы Уитмена.

Как будто крюком портального крана, Эмин поднимает вопросительным знаком тяжелые грузы проблем XX века и, не застывая на вопросительности, всегда старается, хотя это и трудно, дать ответ и сегодняшним, и будущим поколениям. Эмоция вопросов переходит в мысль ответов.

Одна из книг Эмина называется "Век. Земля. Любовь". В его поэзии действительно есть наш XX век с его страстями и борьбой, земля людей и любовь к этим людям. И если такое обязывающее название оправданно, то оправданна и жизнь поэта".

ЭМИН ТВОРИЛ ДО ПОСЛЕДНЕГО СВОЕГО ДЫХАНИЯ, ДО КОНЦА ОСТАВАЯСЬ САМИМ СОБОЙ, оберегая честь большого художника и гражданина. Каждое его новое произведение, каждое публицистическое выступление ставили перед нами новые проблемы, находили отклик в нашей среде. Он жил полнокровной жизнью, отдавая литературе все, что было в его щедрой человеческой природе. На каждое общественное явление он откликался по-своему, но прежде всего как истинный поэт-гражданин и с позиции времени.

В конце жизни ему открылась какая-то непостижимая для нас истина. И он спешил. Время, тянувшееся в давние его годы бесконечно, ныне спрессовалось до толщины бумаги. Раньше он метил свои стихи годом их создания, потом - месяцем, последнее время - днем. Земля, на которой он родился, открылась ему заново. Эмин двигался к глубинам человеческой личности, он подходил к самой бездне, к трагическому в человеке. Своим творчеством он заставил нас осознать: как бы трудно ни проходило восхождение человека к истине, к своей личностной сущности, он не грустный, одинокий гость на этой земле. Даже в исканиях, падениях и взлетах рядом с человеком нечто большее, чем он сам, - Мир. И он, человек, глубоко укоренен в этом мире.

Он умер в возрасте 78 лет. Но до конца ни один из нас так и не почувствовал в нем тяжести пережитых лет, не почувствовал, что он стареет, хотя седины очень давно посеребрили его голову. Эти седины он носил по-эминовски горделиво, как символ молодости, он был полон энергии, творческих планов, замыслов.

Мера глубины художественного мира Эмина - насколько тесно он был связан с родной Арменией, насколько с ней он был единое целое, - откроется нам только с годами, и это будет удивительное открытие.