РОДСТВО С ЧЕЛОВЕКОМ

    О проблемах драматургии XXI века рассуждают два сан-францисских писателя - Рафаэль АКОПДЖАНЯН и Ребекка БЭЛЛА. На первый взгляд диалог может показаться сугубо профессиональным, однако в этой беседе немало аналогий и с современной жизнью.

Диалог о драматургии

Р.А. - Ребекка, помимо американских театров ты неплохо осведомлена о театральной жизни Санкт-Петербурга и Москвы. Некоторое время жила в России. Успешно занимаешься переводами. Озвучила на английском стихи замечательной Елены Шварц. Напомню, что она дочь известного в бывшем СССР завлита Д.М.Шварц. Той самой Дины Морисовны, которая долгие годы работала бок о бок с Г.А.Товстоноговым. Ты успела вкусить и театральные тяготы и совсем недавно втянулась в тяготы кино. К тому же преподаешь мировую литературу в Academy of Art University в Сан-Франциско. Активно занимаешься драматургией... Пьеса, на мой взгляд, художественная актуализация нравственных символов. Шекспир же писал для современников, а не для вечности!.. Какие же символы ты, молодая американка, актуализируешь?

Р.Б. - Путь к пьесе долгий. Конечно же, если это не просто пересказ забавного анекдота в диалогах. Такой путь лично для меня начинается с неистребимой любви к людям - необходимое, но, увы, недостаточное условие творчества. Без подобной любви нет и мощного созидательного импульса. Пьеса, как мне кажется, начинается с неосознанного восприятия конфликта. Приведу простой пример: быть любимой легче, чем любить. Кто-то напишет на эту тему однодневку-водевиль, кто-то - отобразит в том же сюжете человеческую сущность. И чтобы быть ближе ко второму, надо следовать не только законам построения драмы, а в первую очередь осмыслить энергетику современности, постичь ауру своего времени, возвеличивать Человечество, но не принижать Человека. И самое главное - оставаться поэтом. К слову, моя пьеса "Террористка" (поставлена в Сан-Франциско) начиналась с цикла стихов. Через какое-то время на их основе приступила к драме. Мне думается, что в каждой пьесе должны ощущаться стихи и бесконечность любви.

Р.А. - Гор Видал говорил примерно то же самое: "Талантливая пьеса - не талант драматурга, а способность выразить родство с человеком". Кстати, о пьесах. По-английски пьеса - play, то есть игра. В русский слово "пьеса" перекочевало из немецкого - piece, в переводе - "кусок". Кусок или отрезок жизни? В русских переводах шекспировские трагедии разделены на акты, ибсеновские драмы - на действия. Хотя "акт" и "действие" по сути синонимы. Но не для театра. Акт ведет к трагическому исходу протагониста, действие - к драме среды, драме личности. И еще: драматург или playwright? В переводе на русский playwright - "скручивать, сплетать игру". Драматург, если мне память не изменяет, происходит от греческого "совершаю действо". Тоже вроде бы синонимы. Но не в театральной лексике. Брехт, тот вообще считал себя "писателем пьес", напоминая тем самым, что он актуализировал классиков. Очень давно московский журнал "Театральная жизнь" опубликовал мою рецензию на спектакль А. Вилькина "Вишневый сад" в Ереванском драматическом театре. Рецензия называлась "Игры взрослых в детской". Уверен, что в своей последней пьесе Чехов решил скрутить загадочную комедийную игру, а не описать отрезок из жизни помещицы Раневской. Однако сегодня большинство взрослых трудно удивить театральными играми. Цивилизация играет в иные игры. Таких людей я про себя называю IPad Generation.

Р.Б. - В таком случае и я член этой Generation.

Р.А. - Писатель Виктор Шкловский как-то заметил, что телефон убил романтику. Что сделал и сделает с человечеством компьютер, предстоит еще исследовать. Но сразу же признаюсь: я никакой не ретроград - имею и IPad, и лэптоп, и десктоп, и телефон-Андроид... Однако всему вышеперечисленному отвожу роль сугубо вспомогательную, а не исключительно образовательную. И все же IPad generation, как ни странно, играет в "свои игры" по законам старой драматургии. Ограниченность и построение традиционных сюжетов, которые отталкивали бунтующих авторов середины XX века, в частности абсурдистов, получили в наши дни виртуальное продолжение. Иначе все та же пьеса, но в ином качестве, хотя и полностью подчинена консервативному формату драматургических канонов.

Р.Б. - Не забывай, что есть еще одна игра, ничем не уступающая виртуальной, - спорт. Бейсбол, к примеру, популярнейшая американская игра. Психология спортивного зрелища во многом сродни театральной психологии. Театр и спорт, в отличие от кино, Live Entertainment. Однако между спортом и театром существует колоссальная разница: в любом матче результат неизвестен, поэтому спортивный матч возбуждает адреналин. A в пьесе более или менее предугадывается финал. Для современного драматурга необходимо как можно тщательнее скрыть очевидность конца своей пьесы, чтобы возбудить движение души. Как это удалось в "Кавказском меловом круге" Брехту.

Р.А. - Театр США зародился не так давно, в середине XVIII века. Но уже лет через пятьдесят появляется исследование "История американского театра". Прямо акселерат какой-то! Хотя, на мой взгляд, американский театр уступает своим европейским "старшим братьям". При том, что пьесы Юджина О’Нила, Торнтона Уайлдера, Уильяма Сарояна, Теннесси Уильямса, Лилиан Хеллман (привожу лишь несколько имен) были репертуарными не только в Западной Европе, но и благополучно проникали через социалистический "железный занавес" в Восточную Европу и в СССР.

Р.Б. - Драма, в отличие от прозы, обретает некую универсальность, без специфических деталей страны. А если говорить об американском театре, то это амальгамная культура, отсюда и ее универсальность, но отсюда же ее некоторые затруднения: разница между разговорным английским и литературным все больше увеличивается - страна иммигрантов иногда в пределах одного штата все чаще стала говорить на разных диалектах. Но я не согласна с утверждением, что американский театр слабее американской драматургии. Существует некий театральный снобизм по отношению к театрам Америки. При этом часто упускается из виду, что свобода американского театра "самая свободная". Театры Европы, а пуще театры бывшего СССР порой "идут вторым, постамериканским экраном". Открытие нового - вектор американского театра.

Р.А. - Как же быть со "Случаем в зоопарке"? Эту пьесу знаменитого Эдварда Олби поначалу признал театральный Берлин, а после берлинского успеха - Бродвей.

Р.Б. - Исключение подтверждает правило. Однако не следует забывать, что театральная библия "Моя жизнь в искусстве" К.Станиславского впервые появилась на английском в бостонском издательстве и спустя два-три года - в Москве. Я родилась и воспитывалась в Бостоне, в старейшем пуританском городе Америки. Пуритане, приехав в Америку, запрещали театр в Новой Англии. Театр, как им казалось, оскверняет чистоту библейского духа. Пуритане наивно пытались создать новый мир в Новом Свете. Но "не может укрыться город, стоящий на верху горы", сказано в Евангелии от Матфея. В своем стремлении показать миру жизнь моральную пуритане сами действовали по всем законам театра, хотя театр изгоняли из своей моральной жизни.

Р.А. - Ну а что армянский театр? Один из древнейших в мире.

Р.Б. - К сожалению, я еще не была в Армении. Правда, видела в записи спектакль Ереванского кукольного театра "АкАк" в постановке Рубена Бабаяна. Я смотрела спектакль с моей дочкой - когда открываю компьютер, малышка сразу бросается мне на колени: второе поколение IPad Generation. Спектакль меня потряс не только режиссурой, но и глубинным проникновением в произведение Гоголя. И дочери моей он очень понравился. Ребенок самый благодарный и чуткий зритель!

Р.А. - Информация к размышлению: главный драматург в Армении - Шекспир.

Р.Б. - Как и в Америке.

Р.А. - А оптимальное и ярчайшее пособие по политтехнологиям - шекспировский "Кориолан". Года два назад появился одноименный фильм, осовремененный англичанином Рэйфом Файнсем. Как будто Шекспир нуждается в модернизации! И все же этот фильм в эпоху буревых "революционных разборок" - суровое напоминание электорату: идя на выборы, перечитывайте исторические хроники и трагедии Шекспира. В них заложена и зримая модель борьбы за власть. Новоявленные политики, часто сами того не подозревая, используют обрисованную Шекспиром механику восхождение к государственным кормушкам. Правда, упрощая ее, вульгаризируя, под стать "мыльным операм". Ведь сегодня требуется не просто расслабляющее зрелище, а "расслабуха".

Р.Б. - "Расслабуха" требовалась во все времена. Но сквозь века до нас дошли избранные имена. Имена тех, кто призывал к катарсису. К очищению от пагубности. Театр конденсирует человеческие страсти. Ведь, что ни говори, в наши высокотехнологичные дни мораль мало чем отличается от морали древних. Любовь и ненависть, радость и зависть, верность и измена - константа человеческих чувств.

Р.А. - Как-то на 39-м пирсе Сан-Франциско я наблюдал за полетами "Голубых Ангелов". Рядом со мной мужчина фотографировал пикирующие самолеты. Я его спросил, сколько же заплатят журналы за его снимки. Он ответил: "Долларов сто, не больше!" Но если, не приведи Господь, один самолет потерпит крушение и он успеет заснять авиакатастрофу, то цена фотографии подскочит до десяти тысяч. Такова стоимость сенсационного зрелища! Нет, мир не стал кровожаднее, он всегда был кровавым. "О времена, о нравы!" - эти крылатые слова Цицерона кочевали по всем векам. Мир перенасыщен информацией. И с горечью убеждаемся: мы все, как и тысячу лет назад, живем в страшно загрязненном моральном пространстве, где нравственность слабо пытается сохранить экологическую чистоту человечества. Критерии в наши дни настолько сместились, что иногда эпигонская халтура принимается за искусство и, как следствие, полузло - за полноценное добро.

Р.Б. - Поэтому сегодня трудно сказать, какая пьеса обусловит век XXI.

Р.А. - А вот, по мнению журнала Time, лучшая пьеса века XX "Шесть персонажей в поисках автора" Л.Пиранделло.

Р.Б. - Пиранделло создал новый тип сюжета. И во многом повлиял на "театр абсурда".

Р.А. - Когда по сцене ходили носороги? Так называлась статья сурового советского критика в конце 60-х прошлого столетия.

Р.Б. - По сцене могут ходить разные. Лишь бы походка была художественно достоверной, лишь бы замысел состоялся. Габриэл Гарсия Маркес создал магический реализм, чтобы новым литературным приемом описать трагическую реальность Южной Америки, при этом сохранив экологическую чистоту всего человечества.

Р.А. - Вообще-то термин "магический реализм" уж очень смахивает на вахтанговский "фантастический реализм", созданный еще в начале XX века.

Р.Б. - Пусть так, но ведь и сегодня мы ищем выход из "одиночества непонятности", даже после "Ста лет одиночества". По-испански "одиночество непонятности" звучит иначе.

Р.А. - Прости, упустил из виду, что ты читала Маркеса в оригинале.

Р.Б. - Несколько лет назад я слушала лекции уроженца островного государства Сент-Люсии Дерека Уолкотта, лауреата Нобелевской премии. Он и поэт, и прозаик, и драматург. Бродский написал о нем эссе "Шум прибоя", назвав его "метафизическим реалистом" и "великим поэтом английского языка". А сам поэт так говорит о себе:

Я просто рыжий негр, влюбленный в море,

Учившийся в колониальной школе.

Кто я - голландец, негр или англичанин?

Я - или сам народ, или никто. (Перевод Г.Кружкова).

Возвращаясь к мысли о путях пьес, могу сказать, что переход от поэзии к драматургии естествен. Наоборот? Не уверена!

Р.А. - В драматургии вначале должна быть... поэзия? Ну а как же быть с Чеховым? Антон Павлович признавался, что писал все, кроме стихов и доносов.

Р.Б. - Чехов уникален в истории театра. Его рассказы, хотя по форме они проза, - проза поэтическая. Современная поэзия признает и белые стихи, и стихи без определенной рифмы, и стихи в прозе. Чехов не писал стихов, но сотворил поэзию в прозе. Его каждый персонаж поэтичен. Вспомним Фирса из упомянутого тобой "Вишневого сада". Думаю, что именно Фирс - главный герой этой комедии: медленная смерть в заколоченном доме. Шекспир и Чехов - энциклопедия драматургии. Повторяю, лично для меня.

Р.А. - Ты не исключение. Для меня тоже! Хотя Лев Толстой посмотрел в МХТ "Дядю Ваню" и вечером того же дня записал в своем дневнике (цитирую по памяти): "Скверно!" И с воодушевлением приступил к драме "Живой труп".

Р.Б. - Безвременно ушедшая Елена Шварц в одном своем стихотворении писала:

Когда я в бездну жизни собственной гляжу -

Чего я только там не нахожу.

Р.А. - Так вот почему твои пьесы экспрессивны по-импрессионистски!

Р.Б. - Не могу придать моим пьесам какое-то одно начало. Я пытаюсь разобраться в мире, в котором живу, живу по-своему. Пишу стихи, пьесы, прозу. И каждый раз сознаю, что, несмотря на прорыв науки за последние 100-150 лет, прорыв в морали незначителен.

Р.А. - Ты родилась в Бостоне, я родился в Ереване, но мы с тобой живем в Сан-Франциско. Припомним историю из XIII века, историю Святого Франциска, в честь которого и назван этот самый "американский европейский" город. Он из прожигателя, пьюхи и гуляки в одночасье стал святым. Не под воздействием театра, литературы или поэзии...

Р.Б. - На то он и святой!.. Душу освещают разные события. Редко, хотелось бы чаще, но душу освещает и театр. Наш мир несправедлив, но справедливых людей достаточно, чтобы сохранить экологическую чистоту человечности.

Р.А. - Прислушайся к двум словам - "трагедия" и "комедия". Первое слово от греческого, буквально "песнь козлов", второе - ритуальная песнь в честь Дионисия. Ницше противопоставлял две тенденции "аполлоновское и дионисийское". И тем не менее хаотичные "песнь козлов" и "песнь в честь Дионисия" за последние 2-3 века создаются под аккомпанемент "гармоничной лиры" Аполлона, а не исступленной свирели Пана. Чехов в "Чайке" предопределил вектор драматургии XX века в дионисийском монологе Заречной: "Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки..." И устами Треплева призывал: "Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно".

Р.Б. - Однако при этом Антон Павлович завещал драматургам консервативный закон: если в первом акте висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить. После Второй мировой войны человечество осознало, что достижения науки могут уничтожить планету. Закон пьесы должен быть изменен. Висит ружье в первом акте и пусть себе висит на здоровье, а не стреляет. Понимаю, что воздержаться от выстрела сценически не выгодно. Страх перед убийственным тотальным оружием вызывает борьбу не с технологией, а с самим собой. Я попыталась в своей детской одноактовке "Соната Акимбо" нарушить привычный театральный строй.

Р.А. - Карло Гоцци еще в XVIII веке насчитал всего тридцать шесть сюжетов в литературе. По свидетельству Гете, Шиллер пытался увеличить такой перечень, но его попытка не увенчалась успехом. Французский писатель Дж. Полти в XX веке выпустил книгу "Тридцать шесть драматических ситуаций", присовокупив туда же около двухсот модификаций. В итоге получается, что вся мировая литература построена на 200-300 сюжетных вариациях. Когда я руководил Фондом К.Станиславского и Е.Вахтангова, то с моими сотрудниками разрабатывал театрономию - законы о сюжетах. Книга Полти несовершенна хотя бы потому, что он не смог найти место сюжетам гоголевских повестей, толстовскому роману "Война и мир", чеховским пьесам... Да и моя пьеса "Ночная птица в дневное время", написанная в 1988г., а поставленная в Варшаве только в 2003-м, прости за нескромность, также не вмещается в прокрустово ложе Дж.Полти.

Р.Б. - Ты прав, Рафаэль, драматургии XXI века нужные свежие сюжеты. Театрономия может вполне стать подспорьем в этом непростом поиске. Свойство театра - принуждать к нравственности. Не театра, а Театра! У американских индейцев есть поговорка: "У нас много песен про воду, потому что вокруг мало питьевой воды". Вот поэтому пишутся и пьесы, и play.

Рафаэль АКОПДЖАНЯН, Ребекка БЭЛЛА