ГОРА В ТУМАНЕ

По "царской" дороге

В первых числах октября 1837 года Николай I в сопровождении высокой свиты (графы Орлов, Адлерберг и др.) выехал из Тифлиса по ахалцихской дороге через живописное Боржомское ущелье в направлении Армении. Обозрение библейского края воспринималось самодержцем не только в качестве военно-стратегической необходимости, но и проявлялось сквозь призму личных амбиций; ведь это именно ему, Никсу Незабвенному, и удалось осуществить то, к чему так стремился великий прадед Петр I: ступить ботфортами своих солдат на араратские подножия.

ДОРОГУ, ПО КОТОРОЙ ПРОЛЕГАЛ ПУТЬ САМОДЕРЖЦА, позже назовут фольклорно – "царской". 2 октября царь прибыл в район Гюмрийской крепости, где специально к визиту государя был расписан сценарий закладки камня в фундамент русской церкви Александры Римской - христианской святой, фигурирующей в Житие Георгия Победоносца в качестве не только мученицы, но и жены императора Диоклетиана. Следует отметить, что с позапрошлого века эта святая стала в России небесной покровительницей нескольких императриц, а впервые – супруги Николая I (принцессы Прусской Фредерики Шарлотты, дочери Фридриха Вильгельма III и королевы Луизы), которая после перехода в православие приняла имя императрицы Александры Федоровны. Вот и переименовали Гюмрийскую крепость в Александропольскую.

Далее путь пролегал к Араратской долине, в Вагаршапат (Эчмиадзин), где располагалась резиденция главы Армянской Апостольской Церкви (на основании Высочайшего повеления от 11 марта 1836 г. здесь был учрежден Армяно-григорианский синод). При подходе к кафедралу императора встретил начальник Армянской области князь Василий Бебутов, завершивший к тому времени кропотливый процесс официального разграничения российских и персидских владений, за что удостоился не только русских орденов, но и персидских (получил персидский орден Льва и Солнца I степени). 5 октября император под звон колоколов въехал в Вагаршапат.

Перед резиденцией армянского первоиерарха навстречу императору – в строгом протокольном порядке - вышел сам Католикос Иоаннес (Ованнес) VIII Карбеци. Новый глава Церкви был не только последовательным апологетом русской ориентации армян (в атмосфере национальных чаяний начала XIX в. по-иному, очевидно, и быть не могло), но и послушным инструментом в руках расквартированного в Эривани русского бюрократического аппарата. Оказанный царю пышный прием являл собой помпезное зрелище, контрастирующее с традицией поведения служителей армянской духовности.

Николай I осмотрел музейные древности, типографию и библиотеку, посетил семинарию и общежитие, после чего направился непосредственно в резиденцию. Католикос извинился перед монархом за то, что заказанный портрет маслом государя все еще не готов, на что Николай I ответил: "Не извольте беспокоиться, вместо портрета, Мы сами здесь".

Следует, однако, заметить, что учтивый тон императорского ответа никак не передает того расположения духа, в котором к моменту посещения Эчмиадзина пребывал государь. К тому времени он чувствовал себя скверно: проливной дождь практически не прекращался на всем протяжении пути, чем размыл изначальные ожидания монарха относительно встречи с библейской землей. В некоторых позднейших толкованиях именно непогода и представлялась главной виновницей резкой смены царского настроения, хотя на самом деле все обстояло несколько иначе. В любом случае, Николай I отказался от обеда в Эчмиадзине и направился в Эривань.

Чем же было вызвано государево негодование?

Прояснение под дождем

Изначально царь находился в самом добром расположении духа и, между прочим, именно на радостях в течение всего трех квартирных дней, проведенных в Тифлисе, пять раз наградил высочайшим благоволением командира Отдельного Кавказского корпуса генерала от инфантерии барона Григория Розена. Многие крупные военачальники за долгую и верную службу не удостаивались даже одного такого знака внимания. Впрочем, государь действительно очень высоко оценивал последнюю русско-персидскую кампанию.

НО НЕПОСРЕДСТВЕННО ПЕРЕД ВЫЕЗДОМ ЦАРСКОГО ЭКИПАЖА из Тифлиса государь был поставлен в известность о том, что некоторые офицеры позволяют себе на новых землях бесчинства. Еще до путешествия в Эривань царь уже приступил к кадровым перестановкам, которые с учетом крутого нрава самодержца обрекались на радикальные проявления. Таким образом, настроение государя омрачилось раньше пресловутой погоды, на которую все потом и списалось.

Уже в Тифлисе он приказал отстранить от должности (с привлечением к военному суду) тифлисского полицмейстера майора Ляхова, встретившего царский экипаж в состоянии сильного опьянения. Лишь совместными усилиями барона Розена, тифлисского военного губернатора генерал-лейтенанта Брайко и князя Палавандова удалось несколько смягчить гнев царя, представив позорный случай как "первый, продиктованный непомерным волнением и радостью".

Непосредственно перед выездом в Эривань государю доложили о непристойном поведении командующего элитным Эриванским карабинерным полком флигель-адъютанта Его величества князя Александра Дадианова. Стало, например, известно о приказе Дадианова отдать гнилую муку людям в пищу (тогда как верблюды не ели этих лепешек). Выяснилось также, что, когда тот же князь узнал об отказе женщин-солдаток косить сено на его поле, приказал "высечь розгами каждую десятую за непослушание", в их числе оказалась избитая до крови беременная женщина.

Эти сообщения окончательно вывели царя из себя, речь шла об одном из самых перспективных офицеров, с блестящей карьерой. Таким образом, уже на пути в Эривань Николай I обдумывал кадровые вопросы, так как вполне предметно уяснил для себя главное: деятельность офицеров в Закавказье преступила все дозволенные пределы. Незаурядные командиры, которых местное население еще лет десять назад воспевало как героев и освободителей, трансформировались в заурядных бюрократов и своим поведением вызывали почти всеобщее отвращение, чем расшатывали устои традиционного доверия к русскому солдату.

Николай I осознавал перспективную опасность сложившейся обстановки; формирование в Закавказье очагов напряженности могло спровоцировать серьезные народные волнения, что с учетом еще продолжавшейся войны на Кавказе (с "третьим имамом гор" Шамилем) могло иметь и вовсе роковые последствия.

Помимо донесений, ставших для Николая I настоящим откровением, царь имел возможность (именно на эриванском пути) лично ознакомиться с отдельными эпизодами, характеризующими сложившуюся в Араратской долине атмосферу. Так, проезжая мимо крепости Сардарабад, ему пришлось выслушивать многочисленные жалобы населения на новых начальников - на русском изъяснялись далеко не все, однако дословного перевода государю и не требовалось. Показателен случай, когда один армянин из толпы негодующих показал императору общипанного петуха, чем указал на такое же общипанное положение народа.

Наглядной демонстрацией изменений подходов Николая I к воспеваемым когда-то героям последней войны (и вообще к расквартированному в Закавказье административному и военному персоналу) является его известное изречение, сделанное сразу после осмотра Эриванской крепости: "Это не то что крепость, но простой глиняный горшок, за взятие которого не стоило Паскевича называть графом Эриванским" .

Эриванские встречи

В Эривани Николай I пробыл три дня (5 - 8 октября) и проживал на территории крепости. Утром первого дня после посещения Русской Церкви (Эриванского Покровского собора, построенного практически сразу после взятия Эривани, на базе мечети в крепостной черте; десятилетием позже собор был перестроен) монарх осмотрел бывший дворец сардара и там же остался на обед. Впрочем, трапеза также оказалась напряженным досугом - и напрасно начальники Кавказа и Армянской области пытались заверить царя в том, что собравшаяся у дворца толпа выкрикивала "ура" по поводу приезда государя. На самом деле то были жалобы…

РАССКАЗЫ О ПРЕБЫВАНИИ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ I В ЭРИВАНИ давно обросли легендами; в этих повествованиях тесно переплетаются мифы и реальность. Видимо, самым расхожим сюжетом представляется поиск причин царского негодования в контексте непогоды, помешавшей царю обозреть победным оком библейскую гору. Впрочем, Николай Павлович в любом случае надеялся увидеть Арарат, ведь это стало бы военно-идеологическим венцом его предприятия. "Я отдал свой визит святой горе, но она закрылась от меня, и я ее не увидел; не знаю, сможет ли сама видеть меня в другой раз", - написал император в своем дневнике.

И тем не менее государя прогневило другое, посему "гора в тумане" предстала перед ним картиной даже символической, указывающей на туманность русских перспектив в регионе, если, конечно, не пресечь на корню набиравшее обороты недовольство населения. По возвращении в Петербург царь поделился впечатлениями о поездке с Александром Бенкендорфом - главным начальником III отделения собственной Его императорского высочества канцелярии, шефом жандармов: "Есть закоренелые беспорядки, превосходящие всякое вероятие".

Впрочем, некоторые из проблем были подняты им еще в Эривани в ходе встречи с именитыми горожанами. В Эриванском суде царь уже гневно высказывался в связи со взяточничеством судей: "Служите с усердием и справедливостью, а то совершенно разгоню всех". Мрачен был монарх и при посещении военного госпиталя.

Понять царский гнев не мудрено: лишь несколькими годами раньше араратские земли – в атмосфере великой эйфории – были освобождены от персидского ига, тогда как теперь былое воодушевление испарялось прямо на глазах.

Кстати о Персии. В Эривани царь принял делегацию соседней монархии, специально прибывшую засвидетельствовать почтение Мохаммед-шаха – правителя Персии. В составе гостей находился и семилетний наследный принц Насреддин (сорокасемилетнее правление которого станет самым продолжительным в истории Каджарской династии). Николай I, взяв его к себе на колени, сказал: "Запомни этот час, когда ты сидишь на коленях русского императора" .

Впрочем, прием персидской делегации – эпизод, едва ли способный рассеять тревогу царя. На южной окраине империи он увидел многое - непроницаемый туман, который сопровождал его на всем пути, оказался не в состоянии скрыть главных противоречий, более того, он раскрыл глаза императору на многие вещи.

Николай I возвращался в столицу с твердым намерением начать расследования по отдельным кавказским делам. Дорога на Тифлис пролегала уже не по Араратской долине, а по сползающим к Эривани с северо-востока предгорьям, через Дилижанское ущелье. Дорогу смыло проливным дождем, и царь ехал верхом, за ним тащился с помощью буйволов и волов экипаж.

Говорят, что, когда с одной из возвышенностей вдруг показался библейский Арарат, Николай I даже не обернулся: "Если Арарат не обернулся лицом к Государю Российскому, то и Нам не пристало оборачиваться к нему лицом". Кочующая из поколения в поколение эта байка вполне точно передает государево расположение духа. Он действительно вознамерился лично разогнать туман и прояснить политическую атмосферу на Кавказе.