МУДРЕЦ ИЗ СЮНИКА

К 100-летию со дня рождения Амо САГИЯНА

Еще ты дышишь и живешь,

еще ты пишешь и поешь

и мыслишь вдохновенно.

Сидишь один и в стороне,

внимая свету в вышине

и мраку дерзновенно.

Чего еще от жизни ждать!

Судьба тебе сумела дать

сияние таланта.

От этой доли не уйдешь,

и груз нелегкий ты несешь

с терпением атланта.

Сумел язык ты дать корням

и жизнь давно забытым снам,

и пульс забился снова.

С открытым пишешь ты челом

о Зангезуре дорогом

и памяти былого.

Над песней честною корпишь,

ночами долгими не спишь,

над свитками старея.

И крыльев бабочек нежней

трепещут тени прежних дней

над лампою твоею...

О ПОЭТАХ ПИШУТ ИССЛЕДОВАНИЯ И МОНОГРАФИИ, статьи и биографические очерки. Но чтобы так коротко о себе, чтобы всего в нескольких строфах и талантливее всех о своей жизни, - такое под силу только самим поэтам. Скажу прямо: переводить такие стихи было счастьем. Я тщательно отбирала стихи, делая акцент на поздней лирике Сагияна, где зрелость мастера и блеск его мастерства, а также ностальгия по "горному цветку детства" проявились во всей силе.

Детство его прошло среди впечатляющего мира сельского Сюника, среди отборной членораздельной высокогорной красоты. Красоты малословной и оттого еще более выразительной. Сам поэт был столь же малословен. Нависшие веки, взгляд тяжелый, строгий, несуетный. Это годы нелегкого преодоления. Помню его сидящим, как нахохлившаяся старая птица с полузакрытыми веками, которые ему достаточно было лишь на минуту приоткрыть, чтобы увидеть то, чего другим не рассмотреть и в месяц напряженного зрения.

Как выжил он - талант чистый, глубокий, какой ценой дошел до вершины жизни и искусства? Его стихи, казалось бы, такие похожие друг на друга, открыли вдруг упорный и долгий путь истинных поисков. Похоже, но каждый раз сдвинута еще одна грань. Похоже, но вдруг подозреваешь, что это бережность к традиции - и своей, и тысячелетней. Хранитель алмазов. Добытчик их и гранильщик одновременно. Когда поле вспахано с совершенством, забываешь о его величине. И, право, бывает ли малым совершенное?

Зангезурская крестьянская кровь. Земли мало. Камней и скалистых склонов много. Но то, что сделано на этих небольших жизненных пространствах, сделано с совестью и любовью. Стихи потомка этих людей поражают той же сладостью совершенства, той же кристаллизацией завершенности. Ничто не пропадает на земле - мастер родится от мастера. Ничего неряшливого Амо Сагиян не терпел, особенно приблизительно поставленных слов в стихах. И никогда не бил на эффект, а также спокойно обходил стороной новации. Он спокоен, потому что насыщен мыслью, - так можно сказать о поэте, чей жизненный опыт прекрасно обобщен и отобран для поучения. Учащий же человек добр, потому что он делится.

В его непревзойденных пейзажных стихах еще и великолепная живописность. И еще - не знаю, как ему это удается - звуковой фон гор, великая вселенская тишина высокогорья.

Большая луна,

ночные миры,

Присели созвездья

на плечи горы.

ЕГО СТИХИ СДЕРЖАННЫ И БЕСКОНЕЧНО ЕМКИ.

В лесу глубоком и святом

безмолвье спит, как в гулкой бездне.

И я завидую сверчку

с его напевом безвозмездным.

Не ждет хлопков он и похвал

и не для титулов хлопочет.

И ни других он, ни себя

вовек обманывать не хочет.

Поет не потому, что мал,

не от бессилья песню множит,

а потому, что, пробудясь,

не петь восторженно не может

И какое зоркое зрение поэт пронес через всю жизнь! Острое зрение и устойчивость. Амо Сагиян был едва ли не самым крупным поэтом Армении во второй половине XX века. Выдающимся патриархом армянской поэзии.

Насупились дали земли,

и птицы к ветвям упорхнули,

и горы в ущелья ушли

и в дымке пушистой уснули.

Спит ветер, не сеющий смут,

нет воя голодного волка,

лишь звезды никак не уснут,

лишь воды никак не умолкнут.

Мир сладкою дремой объят,

безмолвье во тьме потонуло,

лишь звезды и воды не спят,

и сердце мое не уснуло.

В беседе с водой и звездой

мой дух среди тьмы бездорожья...

О только б над вечной землей,

алмазность не кончилась божья!

Да, это поэзия мирового класса, высшей пробы, за каждым словом которой - золотое обеспечение. Это строки бесценного литья.

ПОЭТ ИЗДАЛ ЗА ЖИЗНЬ СТОЛЬКО КНИГ, что счет их нелегок. Но - поразительное дело! - все они, а особенно поздние, одна лучше другой. А легкая ли это вещь - все время идти в гору. Но Амо Сагиян шел, ему было не привыкать.

О если так, как вы, состариться я мог

в чистейшей красоте заслуженного снега!

Чтоб вновь меня весной листвой одел бы Бог

и я б подставил грудь громов и гроз набегам.

И родники мои текли б во все концы,

и зелень сочных трав я б отдал нежным ланям.

О снежные хребты, Сюника мудрецы,

как мне достичь седин, подобных вашим граням!

Таких стихов армянской поэзии еще долго не дождаться. Молитвенных и благодарных. И выполненных с благоговением старых мастеров. Я бы сказала, что все стихи Сагияна - это хачкары, выдающиеся миниатюры, резьба которых уникальна.

Как все души, склонные к пейзажу, он поэт трагического мироощущения. Рильке сказал, что "поэзия тогда больше всего говорит о душе, когда она дает пейзаж". Стихи Сагияна в наш экологически скудеющий век вплотную подводят нас к тем трагически ощущаемым реалиям, которые мы, может быть, до конца еще и не осознаем. В самом деле, до конца ли понимаем мы, перед чем стоим, что ждет человечество за следующим поворотом? Поэт, как чуткий сейсмограф, бьет тревогу. Провидческую тревогу. Скудеет лоно земли, и вместе с этим скудеют и наши души. Дело не только во флоре и фауне, посмотрите, как оскудела поэзия, каким высушенным стало искусство, какой немузыкальной стала музыка. Что-то сдвинулось в мире.

Амо Сагиян успел застать засилье верлибров в поэзии, эту вакханалию прозаизмов, поэзию малопоэтичную. И все же он шел своей дорогой. И застал массовую смерть ползучего, бескрылого стиха, то есть очистительные тенденции. И не верлибр плох (это стих суровый и мало кому дающийся), а именно прозаическая бескрылость людей, лишенных поэтического таланта.

ВООБЩЕ О МЕСТЕ АМО САГИЯНА В АРМЯНСКОЙ ПОЭЗИИ лучше всех, на мой взгляд, сказал Грант Матевосян. Его слова раз и навсегда отбивают охоту упрекать большого мастера в том, что у него много вариаций на одну и ту же тему: по-моему, это все равно что упрекать Шекспира, что у него слишком много раз повторяется тема смерти и в этом смысле его трагедии похожи одна на другую. Приведу слова Гранта Матевосяна: "Я горжусь многими завоеваниями Амо Сагияна. Он прямой наследник лучших традиций давней и недавней классики. Форма у него малая, но какую прекрасную мозаику он создает, какое необыкновенное мастерство. Его укоряют в том, что он повторяется, но ведь повторяется и движение гончарного круга вокруг оси, а формы выходят разными и неповторимыми. Я повторяюсь, говорит он сам о себе, как повторяются волы, которые идут по кругу, обмолачивая зерно. Но это ведь движение вечного возвращения, не так ли? Редкий поэт так совершенен, как Амо. Он принес с собой в литературу свой неповторимый образ мира. Каждый крупный поэт приносит с собой такой образ. А потом уже все сверяют свои мысли по поэту. У Амо это не социальный протест, не национальная тема - возможно, это образ земли, родного дома, родины. И какой свежестью веет от этого его устойчивого образа отчего дома! А ведь поэзия капризна. Пойди скажи в ней новое слово! Амо, как Бог-творец, стоит у источника и создает свои неповторимые формы. До него их не было, он принес их впервые. Верное, такое их ощущение - впервые. Эту тревогу за землю, порожденную нашим веком. И потому его Зангезур разрастается до пределов Армении". Вот такие замечательные слова Гранта Матевосяна.

Еще одна из тем Сагияна - это то, о чем кто-то из испанских поэтов написал "Стихи о старости и смерти". Какая поэзия равнодушна к этой теме! Старость, смерть, прощание с миром, жажда жизни, печаль и слеза об уходящем времени, о неумолимом хроносе - его любимые темы. А это близко многим сердцам. Сколько у Амо Сагияна маленьких шедевров на эту тему, музыка которых не мрачна, а скорее мудра, торжественна и вечна:

Я, старый, жизнь свою спросил:

- Чем ты была, скажи?

Обильным полем? Пустырем?

Росой ли на воде?

Мне тихо отвечала жизнь:

- Была я цепью мук,

шла от страдания к беде

над пропастью, где смерть.

И еще один шедевр, четверостишие:

Повторяю путь родников своего детства,

оглашаю каменные пределы и следую дальше,

добавляю неукротимости бешеным рекам

и вхожу в море - соленое и седое.

Поэт вошел в это море. Оно зовется народным признанием.