ТАКОЕ РАЗНОЛИКОЕ СЛОВО

Я долго избегала сцены, то есть устных выступлений. Пожалуй, слишком долго. В советские годы я еще как бы не добирала солидности. Потом грянула перестройка с ее круглосуточной болтовней. И пришла литература Серебряного века. Я жадно читала. Потом началось Карабахское движение, а с развалом СССР и блокада Армении. Тут уж все сидели по своим холодным углам. 

НО КОГДА БЛОКАДА ЗАДЕРЖАЛАСЬ НЕ НА ОДНУ ЗИМУ, ЛЮДИ СТАЛИ выползать из нор, чтобы поговорить по душам и оттаять. И начались камерные вечера в любых залах и зальцах, в том числе и в творческих союзах. Помню, как-то мы с друзьями из Союза архитекторов скинулись и купили керосин и большую керосинку, поставили ее на сцену, чтобы выступающие не мерзли (ни электричества, ни газа не было и в помине). А в зале люди сидели в пальто и в шубах.

Первой вышла на сцену чтица, потом какой-то общественный деятель, который громыхал бы долго, если бы его не остановили, сказав, что керосина на длинные речи не хватит. Потом вытолкнули на сцену меня. Первое, что поразило меня уже по ходу выступления, это насколько говорить легче, чем писать. Тут помогает сам зал, его реакция, а от ритора требуется лишь предельная искренность (чуть сфальшивил - потерял зал) и предельная раскованность: ничего показного, только и только глубина естественности. Помогает, как это ни странно, и легкое волнение: ровный, заученный голос, а тем более заученный текст не проходят. Слушатели инстинктивно чувствуют искренность того, кто говорит, ловят его паузы, не имеющие ничего общего с актерскими. Не старайтесь никому понравиться, идите своей дорогой, не заигрывайте с залом - и все получится.

Где-то в середине выступления мне показалось, что микрофон стал каким-то мертвым, и я, прервав свободно льющуюся речь, спросила, слышно ли меня. Из зала вырвалось: "Слышно, слышно, не прерывайте выступления". И я поняла, что слушатели уже вошли в гипнабельную зону и я могу теперь делать с ними все что захочу. И моя раскованность стала еще более свободной. Тут я выдала несколько своих заветных мыслей, которые пришли мне в голову в последний блокадный год. Однако и затягивать речь, памятуя о керосине, я тоже не могла. И кончила словами о том, что на одном из перевалов Тибета есть надпись: "Научился ли ты радоваться препятствиям?"

Не под аплодисменты, а под какой-то гром я сошла в зал, и чтица, почувствовав во мне конкурента, не без ехидства спросила меня:

- Нелли, вы случайно не родились на сцене?

Нет, ответила я, делая вид, что не заметила ее ехидства, я родилась в обычном роддоме. И тут на сцену снова поднялся общественный деятель и спросил зал, согласны ли они на мои творческие вечера. Согласны были все до одного и даже решено было, что это будет проходить именно в Союзе архитекторов, а не в Союзе писателей, который спит и не чувствует момента.

ТАК БЫ ВСЕ И БЫЛО, НО ВОТ УМЕРЛА МАМА, И МНЕ УЖЕ БЫЛО НЕ ДО ВЫСТУПЛЕНИЙ. А потом возник Дом Москвы и тут уже мои творческие вечера плавно переместились туда. Я наконец ощутила, что это такое - устное слово, более летучее, чем письменное, но по эмоциональному воздействию не идущее ни в какое сравнение с письменным. Однако какой след лучше - оглушительный или тихий и долгий - я так и не поняла. Вот тогда мне впервые стало понятно, почему театр столь древен, гораздо древнее литературы, и почему Шекспир - счастливец, ибо все им написанное (а это было все-таки сначала создано на бумаге) попадало сразу в даровитые уста актеров. Поняла и его некоторую зависть к людям сцены: "С трагическим актером я потягаюсь в сумрачных речах". Сумрачных, ибо брошены в зал, где погашены все огни, но и потому, что трагические монологи, в которых речь идет о крови и грозных этических проблемах, не могут быть развлекательными.

Словом, все началось тогда - и мои творческие вечера, и первые мысли о книге о Шекспире. Нет, театр - это все-таки волшебство. Письменное слово не столь вкусно. Но и литература - великая колдунья. К тому же она долговечнее. Каждому свое, но удел мой - книга, которая сегодня, увы, умирает. Правда, кое-какие намеки на то, что она выживет, все-таки есть. Однако потеря одного-двух поколений читателей может сказаться. Уже сказывается. Но ведь жили же века и тысячелетия без письменности и ничего, как-то общались. Сегодня взмах пальца перед смартфоном - и вы в контакте. Кому бы послать эсэмеску о том, что я уже подъезжаю к Опере?.. Главное, это чтобы кому-то было интересно, что я к этой самой Опере подъезжаю...

Но может быть, я старомодный человек, и мне только кажется, что в культурной сфере сегодня главенствует (и даже свирепствует) примитивизация и что кругом второсортности вместо первосортностей? Но древние духовные откровения - все как один! - говорят о том, что дольше всего живут непотребительские ценности. Это знали еще античность и даже доантичность, придававшие большое значение смысловому наполнению любых сообщений. К примеру, если вы напишите краской на заборе - "Здесь были Оля и Толя", то это проживет недолго, а если начертите Dum spiro spero ("Пока живу, надеюсь"), то это будут цитировать и в XXXIV веке. Главное - было бы что сказать, а носитель найдется. А если не найдется, то вы сами будете своими носителями, ведь глотка есть у всех. Выходите на площадь, как Демосфен. И даже с камешками во рту. Молодец, учился отчетливости речи. Но с камешками или без камешек - главное это чтобы было что сказать.

ТОЛЬКО МАЛОРАЗВИТЫЕ ЛЮДИ ПРИНИМАЮТ ЗА ПРОГРЕСС МОДИФИКАЦИЮ ГАДЖЕТОВ. Если у вас в руках смартфон, вы уже блогер. Самовыражайтесь от всей души. Пусть в воздухе летают ничем не подкрепленные слова - круто, гений, харизма, классно, пассионарность, пересыпанные массой англицизмов. Посмотрите, кого собирают в интернете миллионные просмотры. Это те, кого раньше называли зеваками. Все коварство интернета в том, что он подловил человека на любви к себе. Чего стоят бесчисленные селфи и фотосессии. Живое общение в мегаполисах сегодня проблема, вот все и бросились к светящемуся окошку мобильника или смартфона. Здесь только одно неудобство: Карл Юнг или Хайдеггер вам не ответят, а ответит кто-то вроде вас, то есть такой же убогий пользователь. Так что вам придется довольствоваться кем-то почти никому не нужным. А что такой может высказать? Ничего. Как и вы сами. Вот вам и общение в режиме онлайн. Онлайн есть, а отрады для души никакой.

Что делать? Как что? До посинения писать о чепухе, пока не станет тошно. И знать, что если бег белки в колесе считать бегом, то прогресс сделал это теперь доступным и для вас. Счастливого пути!

Сегодняшние поколения, возможно, последние из потребительских времен, которые неизбежно идут к финалу. Задача - как можно менее болезненно перейти от потребительской цивилизации к новой идеологии - идеологии самоограничения. Тогда у такого огромного числа людей не будет времени болтать или хакерски вредить ближнему. Придется, по библейскому завету, добывать хлеб свой в поте лица, отчего многие блогеры и выкладыватели в Инстаграм уже отвыкли. Но время гаджетов следует и поблагодарить: компьютер любого размера как никогда крупно, можно сказать, крупным планом показал нам человека примитивного мирочувствия. В предыдущей эпохе мы не знали, что этих пустых людей так много, и потому тогда можно было обольщаться. Сегодня и статистики не надо: семеро из десяти людей не выпускают из рук гаджет ни на минуту - ни за рулем, ни переходя улицу, ни в ванной, ни в туалете, ни в кинозале, ни на приеме у врача, ни на офисном совещании. Даже у авиадиспетчера гаджет лежит на рабочем столе... Эпоха помешалась на перекидывании словами. Смысл этого перекидывания утерян...