"АЙAСТАН, ИМ АЙАСТАН"

- Барев дзес! - произношу я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее.

- Барев дзес, - отвечает мне высокий полный мужчина с заботливой улыбкой. Это администратор курсов армянского языка, на которые я хожу каждое воскресенье вот уже четыре месяца. Наша учительница - красивая темноволосая женщина с глубоким грудным голосом. И очень строгая. Наша родная Каринэ Рафаэловна. В прошлом - диктор армянского телевидения, ведущая собственной передачи про современное искусство.

- Скажи, ты там, конечно, самая лучшая? - наперебой спрашивают мои близкие, "мои армяне", как называю мысленно я своих друзей.

Я улыбаюсь и краснею. На моих "армянских курсах" всего одна русская - Лена. Ленин муж - армянин с красивым именем Зайджан (интересно, это действительно имя?). Они познакомились в поезде, а потом как-то быстро поженились. Зайджан души не чает в Лениной дочери, много работает и заботится о своей новой семье.

А Я? Я - НЕТ, У МЕНЯ АРМЯНСКИЕ КОРНИ. Двоюродная сестра моей прабабушки была армянка, и еще сестрой бабушки Элизы и Грига. А потом - 1915 год, дальше - война. Жизнь развела их. Но, к счастью, армяне всегда найдут друг друга. Если вы думаете, что найти человека, приблизительно зная его судьбу, невозможно, значит ваше желание не так уж велико. И вы не слышали хотя бы одну из тысячи тех трогательных историй, которыми полна судьба армянского народа. И от которых непременно по всему телу разбегаются мурашки, а глаза наполняются слезами.

Когда на первом уроке я знакомилась с классом, я рассказала эту историю. И сама поверила в нее, не сомневаясь в том, что это чистая правда. Может, потому, что мне очень хотелось так думать. Хотя я ни на секунду не забываю о своем русском происхождении.

Пожалуй, есть в моей группе только один человек, который знает правду. Не то чтобы знает. Догадывается. И, наверное, поэтому я не могу смотреть ему в глаза. А стесняться нечего, ведь я не вру... К тому же он все понимает. Не то чтобы понимает. Чувствует.

Ах да. Есть еще Яна. Девушка лет 25-26. У Яны дикция не очень, но, наверное, это самый талантливый человек в нашей группе. Самый открытый, добрый и честный. Яна как ребенок. В начале каждого урока она достает из сумки огромную тетрадь. Такую, знаете, волшебную тетрадь. В таких тетрадях есть все: слова, грамматика, стихи, рисунки, правила. И ни одного пустого места. Что-то приклеено, что-то написано, что-то прикреплено. Сказать, что Яна знает армянский язык - не сказать ничего. Она переводит стихи, басни, рассказы. Девочки в моей группе ее не любят. Может, потому, что Яна говорит на их родном языке лучше, чем они когда-либо будут говорить. Как-то мы с девчонками ехали в моей машине после курсов к метро, и все наперебой обсуждали Яну, которая непонятно почему так увлечена армянским языком.

- Вы же не знаете, почему она учит армянский! Она была в очень тяжелом состоянии, практически при смерти, и ее спас врач-армянин. И она решила, что отблагодарить сможет, только изучая его язык и культуру, - как всегда не выдерживаю я и выдаю чужую тайну.

- Да, только чокнутые на такое способны, - комментируют мои девочки.

Мы сидим в маленькой уютной комнате перед компьютером дома у Тарона с Мгером.

- Возьми, будет удобнее, - приносит мне Аньчик четыре большие подушки.

Я смеюсь, не зная, куда положить их. Обкладываю себя со всех сторон, в то время как красивая светловолосая, кудрявая женщина закрывает окно, чтобы меня не продуло. "Ангел... или человек?" - звучит один и тот же вопрос в моей голове каждый раз, когда я вижу ее. Нет, армянская мама.

Я не успеваю насладиться минутой спокойствия, как Аньчик вкатывает маленький двухъярусный столик: на разных уровнях, неизвестно как, поместились торт, блюдо с разнообразными фруктами и блестящие куски ананаса, орешки, сухофрукты.

- Пепенот... - шепчу я себе под нос, поглядывая на пятнышки от корки на ананасе.

- Что? - спрашивает Тарон.

- Получается, веснушчатый ананас, - смеется Аньчик.

Подушки вокруг меня незаметно превращаются в столик, на котором оказывается большая тарелка с кябабом и овощами. Я не знаю как, но точно все это съем. Тушеный баклажан пахнет Арменией.

- Спойте, ну пожалуйста... Пожалуйста! - твержу я уже около часа.

В РАННЕЙ МОЛОДОСТИ АНЬЧИК ПЕЛА и играла на гитаре. Вместе со своим братом и его друзьями они собирались дома холодными вечерами, зажигали свечи и сочиняли песни. Однажды песня Аньчик даже победила в каком-то конкурсе. Я вспоминаю вечер в Ереване... Мы в Черемушках, сидим у открытого окна. И вдруг - гром, молния, сильный дождь. Мы, за несколько секунд насквозь промокшие, с криками и смехом пытаемся закрыть окно. Я прыгаю на диван, передо мной висит портрет красивой юной девушки. Я вглядываюсь. Что-то близкое и знакомое. Голова повернута набок, а глаза улыбаются. Это Аньчик.

Аньчик берет гитару, тихонько что-то наигрывает. Я вижу, как Мгер выключает компьютер и смотрит на маму. Он не двигается, глаза широко открыты. На лице застыла улыбка. "Болит горло", - предупреждает нас Аньчик. Тихий нежный голос начинает напевать еле различимые слова. Немного громче. Все более уверенно. "Где же ты, дорогая потеря" - и волна нежности накрывает меня с головой. Внутри меня - время, которое живет маленьким и сжатым комком, разматывается и разливается по всему организму. Я точно знаю, что во мне живо все то, что может давать силы - любовь к моей маме, к Тиграну, к моим близким и друзьям. А все остальное - суета сует.

Сын наклонился и все внимательнее смотрит на маму. Я знаю, что никто и ничто в его жизни не будет важнее. Когда я смотрю сейчас на этих двух самых близких людей на земле, мне хочется всем вокруг рассказывать, какая она - мама. Со своим беззаботным детством, со своей юностью, полной чувств и приключений, со своей зрелостью - нелегкой, но полной мудрости. Настоящая.

Мой сын, мой цветочек, мой бутон,

Самый мой счастливый сон, мой сын!

Усни, родной, и на маминых руках

Даже самый страшный страх пройдет.

И я усну, как в детстве засыпала на руках

С куклой старенькой своей.

И пусть приснятся мне бездонные глаза

Милой мамочки моей.

- Давай свое коронное! - смеется Элиза.

Я хочу прочитать первое, а значит, самое любимое выученное мною стихотворение на армянском языке "Моя Армения". И вдруг понимаю, что не помню первой строчки. Сразу становится холодно, на моих руках малыш Левон начинает ерзать. Чувствует.

- Элиза, это ужасно. Я не помню...

- Может, настал момент его забыть, - произносит Элиза, выходя из комнаты. Я держу голубоглазого малыша на руках, твержу ему на ушко: "Им Айастан, им Айастан..." Он не отводит глаз. Слегка улыбается. Цепляется маленькими пальчиками за мои волосы и что-то лепечет на своем птичьем языке.

- Вспомнила! "Ду покрик эс, им ашхар. Айастан, им Айастан..." - победно декламирую я. Мои близкие смеются, качая головами. А я вспоминаю.

По узкому, закрытому деревьями и густой растительностью серпантину мы несемся все выше и выше. Сейчас, вспоминая ту дорогу, мне кажется, будто все листья были окрашены желтым и оранжевым цветами. Как наше оранжевое лето. Неожиданно из-под земли вырастает каменная церковь, стены которой заросли зеленым мхом.

КАК МОЖНО БЫЛО СРЕДИ ЭТОЙ ЗЕЛЕНИ В ГОРАХ построить церковь? Неужели эти камни несли снизу? А здесь кто-то живет? А? - я как маленький ребенок задаю миллион вопросов.

Внутри церкви - никакого убранства, нет икон. Только сотни свечек, словно люди, которые умерли, живы и те, что еще не родились. Огоньки освещают оранжевые капли на корыте с песком и на каменных стенах. Здесь холодно. И отсюда не хочется уходить. Потом Элиза скажет мне фразу, которую я услышу еще не раз: "Когда заходишь в Армянскую церковь, то оказываешься лицом к лицу с Богом".

Всю обратную дорогу мы спали. Нам всем снился один и тот же сон: серпантин в деревьях, голубая прозрачная вода Севана, церковь в горах, горячее-горячее солнце и наше армянское лето со словами из песни Барри Уйата: "Я, наконец, нашел, что мир так долго ищет - здесь, прямо здесь, моя родная, не надо больше мне искать...".

Мы беззаботно смеемся. Как тогда - в то лучшее лето моей жизни. То самое лето, которое пролетает как один день, но запоминается навсегда. То лето, в которое мы проехали почти всю Армению. Элиза, Григ, Арусик и я. И Гагик, ставший нашим гидом. Об этом трудно писать. Наверное, невозможно. Так же, как невозможно написать о том, как ты встретил человека, про которого всегда знал и которого любил, но не видел. Это было лето, когда я встретилась со страной, которая по моей воле стала моей судьбой. Красиво, тревожно, немного больно, грустно, радостно. Все сразу.

Мне страшно посмотреть в окно. Потому что от того, что я вижу, не могу дышать. Похоже, забываю дышать. Кажется, где-то очень далеко - горы. Над нами синее небо, яркое солнце. А справа - снежная вершина Арарата. Я стараюсь не смотреть направо, потому что не могу поверить своему счастью. От этой картины все сжимается и болит. Мы в долине, ровной, как ковер, бесконечной, как история этого народа.

На подъезде к Хор Вирапу мы останавливаемся, чтобы купить фруктов. Я откусываю большой армянский персик, похожий на маленькое румяное солнце. В то лето я съем около 15 килограммов персиков, а потом вернусь в Москву и куплю в парфюмерном магазине духи с ароматом моего любимого фрукта, ароматом счастливого лета.

Мы поднимаемся по ступенькам - монастырь расположен на холме. Я хочу ступать бесконечно под этим горячим солнцем. Наверху меня встречает вершина Арарата. Я знаю, что уже не смогу отвернуться. Мы молча присаживаемся на теплые камни и смотрим. Спустя некоторое время, как будто сговорившись не произносить ни слова, мы обмениваемся взглядами и пускаемся в обратный путь. Мы молчим до самого дома.

В НАШЕМ ЦЕНТРЕ РАБОТАЕТ ИЗВЕСТНЫЙ ИСПОЛНИТЕЛЬ народных песен Армении. Возможно, единственный подобный артист в России. У него огромные глаза, которые, как бывает только у армян, и смеются и грустят одновременно. И такие добрые и глубокие. Как-то мы с Леной пришли на урок раньше времени. Сидели и болтали, когда из-за двери показалась голова сотрудника центра. Грустные глаза взглянули на нас. Мы поздоровались.

- Здравствуйте. А вы любите песни?

- Конечно! - улыбнулась я.

И тогда "певец", как между собой мы прозвали его, поведал нам историю. Поведал так, как это может сделать только армянин. Как сказку. Красивую, чистую, добрую и мудрую. Он рассказал нам об ашуге Дживани. В далекие времена Дживани был известен всему Закавказью. За свой талант получил признание и титул устабаши - главного мастера. В своих песнях ашуг Дживани описывал нищету и бесправие, борьбу армян против иноземцев, воспевал братство народов. "Певец" говорил с сильным акцентом. Мы чувствовали, что каждая фраза дается ему с большим трудом.

- Я лучше спою вам. Песню, которую Дживани написал в 1892 году. В трудные времена армянский народ поет эту песню. И становится немного легче.

И он спел. Спел песню, которая как будто записалась где-то в моей голове и останется там навсегда. Песня о каждом из нас, песня о мудром, дружелюбном, а значит, вечном народе. Когда "певец" исполнял песнь ашуга, он смотрел мне в глаза, а я слушала и думала о том, как странно складывается моя жизнь, а еще о том, как бы сдержать слезы, которые большими горячими каплями катились по моим щекам, губам, стекали через подбородок на грудь и пропитывали мою одежду. Позже я случайно натолкнусь в антологии под редакцией Валерия Брюсова "Поэзия Армении" на эту песню и снова не сдержу слез. Приведу лишь две первые четыре строки.

...Приходят и уходят...

Как дни зимы, дни неудач недолго тут: придут - уйдут.

Всему есть свой конец, не плачь! Что бег минут: придут - уйдут...

Тоска потерь пусть мучит нас; но верь, что беды лишь на час:

Как сонм гостей, за рядом ряд, они снуют: придут - уйдут.

Золотая московская осень. Тихая грусть от того, что лето прошло. Многого не вернешь - времени, событий, искренних слов, радости от брызг городских родников, теплого воздуха, нежного ветра, шума тополей на нашей улице Папазяна, сонных ночных Элизиных слов, разбитых городских дорог, путешествий по любимой стране, стихов и песен, счастья от встречи с родным городом, ожиданий, надежд, что лето никогда не закончится, ночных разговоров со стаканом вина на балкончике, веселых застолий, запаха бастурмы под окном, вкуса утреннего хлеба, аромата свежемолотого кофе на улицах, слез отъезда и расставания. Я крепко сжимаю руку человека, с которым познакомила меня Элиза, и читаю стихотворение, которое она помогла мне найти и выучить. Тигран не смотрит на меня, молчит. Я понимаю, что любовь к человеку - это, наверное, прежде всего любовь к тому, с чем он связан, - к семье, родине, культуре и языку. "Айастан, им Айастан", - говорю я.

- Ес кез сирум ем ампи чап, - говорит он мне после нескольких минут молчания.

Я знаю несколько языков, но ни в одном нет выражения - "моя любовь размером с небо". И поэтому шепчу: "Я лучше спою вам..."

Вслед за мной на водных лыжах ты летишь,

За спиной растаял след от водных лыж.

Ты услышь, их музыку услышь.

Как от волшебного смычка такая музыка.

Уведу тебя от дома, уведу,

На виду у всех знакомых уведу.

Уведу, быть может, на беду.

Одной натянутой струной мы связаны с тобой.

Ты сквозь года, ты сквозь года летишь за мной,

Как будто ангел загорелый за спиной.

Верни мне музыку, без музыки тоска.

Мы расстались, но осталась наша музыка.

...музыка наших гор.

Март 2008 г.

Любовь АПРОЯН