ЧТОБЫ БЫЛА "ТОСКА" И НЕ БЫЛО ТОСКИ

Артура ГУКАСЯНА, который известен как президент ереванского Международного фестиваля исполнительских искусств HighFest и едва ли не самый продвинутый по части современного театра специалист с широчайшими и высочайшими связями в международных театральных кругах, назначили генеральным продюсером Национального академического театра оперы и балета им. Ал. Спендиарова. И хотя ясно, что качественных изменений в результате этого назначения нужно ждать, все-таки хочется знать, в какое русло следует направить ожидания.

- Генеральный продюсер – звучит гордо! А что это подразумевает в нашем контексте?

- Все проекты, являющиеся продукцией оперного театра, все проекты, в которые театр вовлечен, в том числе вся ко-продукция, все, что связано со спонсорами, с международными связями, с брендингом, с пиаром, презентационными функциями – очень много чего. Какие-то вопросы будем решать совместно с директором театра Андраником Арзуманяном, какие-то – с худруком Константином Орбеляном, где-то ответственный я один. Я заметил, что в театре уже родились многие интересные мысли, но руководство как-то не торопилось их воплощать. А теперь собралась по-настоящему хорошая команда, все воспарили духом. Думаю, это сейчас самое главное.

- Ты упомянул брендинг. Надо понимать, будет меняться имидж театра. Есть какое-то конкретное видение?

- Это не совсем наше дело – будем работать с компаниями, которые профессионально этим занимаются. Ведь мы, люди театра, смотрим и говорим – вот в "Тоске", ах, какая режиссерская находка! А зритель смотрит и думает – лишь бы не было тоски. Профессионалы сферы могут выдвинуть такой бизнес-проект, который нам и в голову не придет. Нужен мерчандайзинг – верная подача всего, что имеется. Вот музей, который вроде есть – где он? Где все эти партитуры Спендиарова, платье Гоар Гаспарян – это же все должно быть хотя бы так, как у Бабаяна в фойе кукольного театра. Ведь наш оперный театр очень пустой. Где все эти статуэтки, сувениры, фенечки, которые должны настраивать человека на то, что он пришел, так сказать, на встречу с искусством? Всем этим надо заниматься.

- Заниматься надо многим. Но тут сакраментальный вопрос – где будете брать деньги? Государство обещало как-то увеличить долю участия?

- Разумеется. Я изначально оговорил, что без определенного увеличения финансирования ничего с места не сдвинешь. Причем речь идет не просто о "дайте нам денег" - нет, все конкретно. Мы: вот на то-то, то-то и то-то нам нужны деньги. Они: это – нет, это – да, а вот здесь подсократите. Ясно ведь, что мы не Швеция, с директором оперного театра которой я недавно встречался на фестивале и который рвал на себе волосы, поскольку их бюджет сократили до 67 миллионов евро, и это, оказывается, полная катастрофа! Ребята, успокойтесь! Деньги – это очень важно, но поверь, не самое главное. Мы, конечно, будем работать со спонсорами. Даже с теми, которые страшно далеки от оперного искусства. Им надо доходчиво объяснить, что это элитно. И не в армянском смысле "элитар патуан". И иметь свою ложу в театре – престижно. Опять-таки, я говорил с министром – он будет использовать свой административный ресурс, а также свое обаяние, для того чтобы в свою очередь привлечь в театр финансы. Другое дело, что, если министр использует свой ресурс, а мы выдадим плохой спектакль, он как минимум посмотрит на меня с удивленной укоризной. А если это случится во второй раз, я буду работать… нигде. Мы ответственны за то, что делаем. Ведь сейчас к назначениям, которые сделал Армен Амирян, много внимания. И люди ждут результата. Ясно, что в одночасье ничего не изменишь, но если к концу наступившего года у нас не будет определенного продукта…

- А название этого "продукта" уже нарисовалось?

- Пока речь идет о "Чио-Чио-Сан" - проекте, который запускал еще Гегам Григорян и вел переговоры с Василием Бархатовым. Он, может, не самый топовый режиссер, но очень гламурный. Безумно красивые постановки, на которые каким-то потрясающим образом всегда отыскиваются добровольные спонсоры. Есть еще какие-то планы типа восстановления "Маскарада" - это вещи, на которые уже выделены государственные деньги и которые должны быть реализованы. Но входить по полной программе мы начнем, когда приступим к новой работе с нуля. Плюс когда сделаем ребрендинг, все эти финтифлюшки, которые добавят шарма и серьезных ожиданий.

- Наверное, когда тебя назначали, в расчет брались не только твои знания, но и широкие личные контакты по всему миру. Как думаешь задействовать этот ресурс?

- Думаю. Если сумеем добиться такого необычного для наших театров бюджета, который был у "Спартака" или "Аиды", то можно смело приглашать на постановку не Григоровича, а Метью Борна. Да, Григорович - человек с мировым именем, поставивший того самого "Спартака" с Васильевым, Лиепой и Максимовой, но все-таки это спектакль, который уже не хотят приглашать топ-театры. Но если это будет Метью Борн, Жосеф Найт, Начо Дуато – все люди такого класса, спектакль берут сразу или как минимум посылают сюда селекторов, чтобы те смотрели. И это возможно. Если речь конкретно о Борне, мы можем, допустим, использовать свой армянский ресурс – армян, которые живут в Лондоне, в Челси – все upper class. Это обязательно надо использовать, учитывая, что под имя можно подтянуть и деньги.

- Ты настроен очень по-боевому. Но ведь опера – это целое государство с кучей проблем - как объективных, так и субъективных…

- Из важных объективных проблем в повестке дня вопрос пенсий. Надо срочно внести какие-то коррективы в соответствующие уложения. Потому что люди балета перестают танцевать где-то после тридцати, и это серьезный вопрос. А если ты имеешь в виду внутреннюю грызню, это везде есть, а так как этот театр большой, в нем этого всего много. Но в любом случае есть трио людей, которые настроены на изменения. И Орбелян, и директор Андраник Арзуманян, и я. А если какой-то человек поет или танцует плохо, об этом надо говорить, и не я, а специалисты - местные или неместные – данной сферы. Это, кстати, должно происходить в каждом творческом институте. Мы должны ставить перед собой реальные цели с учетом нашего места в мире и наших возможностей и уметь до них дойти. У творческого состава театра какие-то вещи могут вызвать неприятие. Но, может быть, потому, что они могут чего-то не знать? И им это можно объяснить нормальным языком - что от этого будет только польза тебе, мне и зрителю. Тогда, возможно, этот человек тоже наденет тельняшку и встанет рядом с нами.

- В последнее время стали много говорить о преобразованиях в национальных театрах. И часто возникает впечатление, что слово "национальный" становится эквивалентом этнографическому, от чего тянет провинциальной замшелостью и становится как-то не по себе. Никто не отрицает, что пропаганда национального – условие необходимое. Но все-таки недостаточное. Ответь мне, господин специалист, что в твоем понимании есть национальный театр?

- То есть если это национальный театр Аргентины, не надо думать, что там должно быть только танго и Борхес. Красноярский театр оперы – он что, только "Енисей" должен ставить? Это театр номер один данной страны, площадка номер один, самая оснащенная, с самыми лучшими актерами. Но это касается, это очень важно в небольших государствах. Соответственно это один из краеугольных камней культурной политики. А оперный театр - это всегда мощнейший театр, как бы флагман по определению.

Повторюсь, это касается небольших стран. Потому что - какой национальный театр в России? Большой? А Мариинский! МХАТ? А Малый! Мы все понимаем, что МХТ – главный драматический театр страны в том смысле, что он индикатор. Если там плохо, значит, есть определенный кризис сферы. В Британии Лоуренс Оливье открыл национальный театр только в 1960 каком-то году. И это должен был быть театр для народа. По этому же принципу Франк Касторф открыл театр "Фольксбюне".

Национальный - это тот локомотив, за которым идут все остальные театры. То есть, если ты идешь и смотришь там спектакль, ты понимаешь, в каком направлении развивается театр этой страны. Там должны быть большие формы – их просто не может не быть. Там должны быть и абсолютно новые спектакли, скажем, на малой сцене - невообразимо современные. Там должен быть паритет между национальной драматургией, мировой классикой и тем современным, что есть в мировом театре. Это тот театр, который однозначно развивает национальный театральный процесс. Как развивает? Для этого существуют худрук, директор, совет попечителей. Вот в "Фольксбюне" после Френка Касторфа, который там чуть ли не три срока сидел, про которого все знали, что он великий, но уже чуть ли не Лениным называли… Кого они туда пригласили? Директора лондонской галереи Тейта, который до этого был программным директором ВВС! Он вообще никогда в исполнительском искусстве не работал! Он работал на радио и телевидении, поднял галерею Тейта до фантастического уровня. Человек немецкого не знает! Можешь себе представить, чтобы у нас директором национального театра назначили руководителя картинной галереи из-за границы?! У нас же революцию устроят, а Амиряна реально съедят. Но это доказывает, как в стране видят развитие театра.

- Ну, в нашей стране есть не только проблема развития театра, но и развития зрителя.

- Мы приступим к постановке, которая должна выстрелить с учетом целевой аудитории. Одна группа – те, которые любят музыку, любят оперу, любят балет, другая – люди, которые приходят выгуливать свои наряды, третья – которая хочет увидеть что-то новое, и так далее. Мы не можем единовременно выбрать тысячу сто семьдесят людей, которые "мы ждем перемен!". Но это должен быть спектакль, который будет удовлетворять потребностям людей начиная с какого-то уровня. А остальные пусть растут над собой. Или слушают Спитакци Айко – он, кстати, консерваторию кончал, у него оперный голос. Но мы должны поднимать уровень зрителя, а не опускаться все ниже и ниже. В конце концов, надо постоянно твердить, что это модно, престижно, круто – ходить в оперу. А если еще "опинион формер", люди, которые являются агентами влияния, начнут говорить, что это хорошо, к нам может хлынуть толпа зрителей.

- Ты замечал, что в глазах большинства деятелей театра главные "опинион формер" - это представители власти, а среди них, при всем уважении, особых меломанов-театралов не наблюдается. И если у тебя сегодня по должности сверхзадача, чтобы люди пришли и проголосовали драмом, нет ли угрозы, что понемногу придется отказаться от собственных представлений о современном театре?

- Нет! Если кто-то ждет этого, не меня надо было назначать. Да, у нас такое общество. Если Ангела Меркель говорит, что фестиваль в Висбадене хороший, это хорошо для Ангелы Меркель, потому что она показывает электорату, что она сечет. А если наш премьер говорит, что фестиваль хорош, это хорошо для фестиваля, потому что от государства финансирование, все награды–звания и прочие пряники. Но мы должны делать так, чтобы представителям власти искренне нравилось то, что мы делаем. И они бы сочли, что на этом фронте все хорошо и можно не заморачиваться. Мы будем ориентироваться на среднего зрителя в широком контексте. Будем предлагать и пытаться заинтересовать.