ВОЗВРАЩЕНИЕ

Поросенок чуть было не подгорел. А ведь Сему предупреждали… Дело в том, что Сема купил его накануне на импровизированном базарчике, каких теперь в Ереване на каждом шагу понатыкано и где торговля начинается чуть ли не с восьми утра. Все редкое – а молочный поросенок безусловно к ним относится, привозят рано и сбывают с рук моментально.

Сема заранее договорился с продавцом и в восемь утра уже стоял у мясного лотка – самого крайнего в базарном ряду, с интересом наблюдая, как укладывают в пакет обернутого в несколько слоев целлофана и толстую серую бумагу маленького поросенка. Продавец заговорщически шепнул, что мясо очень нежное, надо быть предельно внимательным и не передержать его в духовке.

…РАНЬШЕ ДВЕНАДЦАТИ ЧАСОВ ПЕРВОГО ЯНВАРЯ обычно никто не приходил. Стол накрыли еще с вечера, на ночь кроме салатов, паштетов и "наполеона", убирать ничего не стали, тем более, что заснули в четвертом часу, когда уже и до рассвета недолго оставалось. Поросенка в новогоднюю ночь вообще лишили удовольствия покрасоваться на столе – Карина заявила, что лучше оставить его для гостей. Сема согласился: гостей и так с каждым годом становилось все меньше, и кроме детей, внуков и одного старого соседа первого числа никто и не заглядывал. А поросенок напоминал о том прежнем, веселом новогоднем празднике. Сейчас он, обмытый и нашпигованный – хотя Семина покойная теща считала, что следует его зажаривать без всяких специй, лишь обмазав красным перцем и солью, лежал в холодильнике на специальном маленьком противне под самым ледником. В первом часу он перебрался в духовку, поставленную на минимум, а салаты, паштеты и торт вернулись на стол.

Если дети придут пораньше, то пока разденутся, поздравят, обойдут квартиру, пока угомонят внуков, пройдет час-полтора, и мясо как раз поспеет, а если придут попозже, то через час духовку нужно выключить и протомить нежное мясо еще немного.

Ровно в час раздались четыре необычных звонка – четыре очень длинных звонка, что-то всколыхнувшие в памяти Семы. "Кто бы это мог быть?" – Сема медленно зашагал к двери. Четыре длинных звонка повторились, уже остро тревожа память.

Он открыл дверь и вздрогнул – от удивления и внезапной огромной радости. Радости при виде человека почти двухметрового роста, стройного, худощавого, с веселыми черными глазами, густыми, но абсолютно седыми волосами, худым продолговатым "польским" лицом, словом, такого же, как и двадцать лет назад, не изменившегося ни в чем ни на гран, не считая, конечно, седины, - Варужана Балунца…

- С Новым годом! – громко сказал гость, - можно?

- Варужан! – почти задыхаясь, выкрикнул Сема. – Откуда? Как? Когда?

- Ничего не скажу, пока не нальют, - шагнув через порог и крепко обнимая Сему, - произнес Варужан.

Многочисленные пакеты в его руках со всех сторон стукали Сему по спине.

На шум вышла из кухни Карина и с криком "Вай, Варуж джан!" бросилась к ним.

ВАРУЖАН РАЗЛОЖИЛ ЦЕЛУЮ КУЧУ ПАКЕТОВ на низкой тумбочке под вешалкой со словами:

- Это вам и детям.

Потом он снял необыкновенно элегантное темно-серое пальто с кожаными вертикальными вставками, шерстяное черно-белое кашне и повесил их на первый крючок на вешалке со словами:

- Это, кажется, был мой крючок.

Сема и Карина засмеялись:

- Помнит, все помнит!

Варужан Балунц, школьный друг Семы, окончивший романо-германское отделение филфака университета по специальности "английский язык и литература", лет двадцать тому назад уехал в Америку и, как ни странно, с тех пор о нем никто ничего не знал.

 После первых двух традиционных тостов он стал рассказывать свою одиссею: он оказался в маленьком городке на севере Америки, где был чуть ли не единственным армянином. Там он подружился с местным кладбищенским сторожем, родители которого выходцы из Нахиджевана, еще в середине двадцатого века, не выдержав притеснений азербайджанских властей, уехали в Москву, потом разными правдами и неправдами очутились в Америке.

- Сперва было очень трудно, как и всем начинающим, - рассказывал Варужан. – Я открыл маленькую шашлычную, которая неожиданно для меня самого стала пользоваться большим успехом. Дело в том, что я заводил беседы об американских писателях, рассказывал разные случаи из их жизни и непременно упоминал, что они считали столпами настоящей Америки, ее опорой, базой и становым хребтом самые маленькие городки и поселки, раскиданные по Америке в великом множестве. Намек был абсолютно ясен, и жители городка гордились тем, что у нас поселился такой образованный предприниматель…

Со временем шашлычная превратилась в большой ресторан, где в меню значились разные экзотические блюда, но фирменным оставался шашлык – "армянский барбекю", как его называли местные жители. Они и рассказали Варужану, что сторожем на кладбище работает некий Минас с очень трудно произносимой фамилией, родители которого приехали сюда вскоре после мировой войны. Отец Минаса был священником, мать – умелой вязальщицей, которая и содержала семью, пока могла. Минас осиротел через несколько лет после переезда в Америку, худо-бедно освоил язык, женился на скромной местной девушке, был всегда опрятно одет, вежлив, но с глубокой грустью в глазах. Они подружились, хотя Минас был намного старше Варужана, и больше всего радовались возможности говорить на родном языке.

ОБЫЧНО МИНАС ПРИХОДИЛ К ЗАКРЫТИЮ, усаживался в уголке, почти ничего не ел и ждал главного блюда – доброй беседы. Он досконально знал историю Нахиджевана по рассказам отца. Это был исконно армянский край, само название которого перекликалось с библейскими сказаниями… Да и сказаниями ли? Отец Минаса был уверен, что Библия – дословный пересказ учений апостолов, а значит, своеобразный учебник истории, где и потоп, и причаливание Ноева ковчега к Араратским горам – реальные исторические события, и само название "Нахиджеван" – "места, где Бог сошел на землю", свидетельствует о том, "откуда есть пошла" Земля Армянская, говоря языком историографов.

- Большей подлости и низости, чем передача Нахиджевана и Карабаха Азербайджану, нет в истории, - говорил Минас. – Мало того, что Ленин подарил туркам наш священный Арарат, где покоятся останки Ноева ковчега, так Сталин оторвал от Армении еще два куска и отдал Азербайджану. Хорошо еще, Нжде – этот славный воин, великий богатырь, посланный Армении Богом, сумел отстоять Зангезур, иначе Армению давно бы уничтожили… Большевики вечно будут гореть в адском пламени за то, что сделали с нашей родиной… При любом правительстве армянин – скиталец, эмигрант и изгнанник. Почему так?

Варужан обзавелся компьютером, следил за новостями в мире и в Армении. Как они радовались взятию Шуши и окончанию войны, бурно переживали после трагических событий в парламенте, возмущались постоянными стычками между партиями, совсем не нужных маленькой стране в таком количестве.

- Фактически какая-то вялая война идет, - говорил Варужан, прочитав об очередном инциденте на границе. – А дальше что? Нужно было довести дело до конца, заставить азербайджанцев подписать договор о признании Карабаха независимым.

- Э-э, - грустно отвечал Минас, - рано или поздно это произойдет, а вот с Нахиджеваном как быть?

Варужан уже знал о Нахиджеване все, что сохранилось в памяти Минаса из рассказов родителей. В новостях Нахиджеван редко упоминался, и они были страшно подавлены известием об уничтожении хачкаров на кладбище в Старой Джуге.

- Ты знаешь, - стараясь удержать слезы, рассказывал Минас, - какие это были хачкары! Отец говорил, что каждый хачкар был произведением искусства, маленьким скульптурно-архитектурным шедевром. Резьба, орнамент, изумительная филигранная техника, множество сюжетов – все абсолютно разные, ни один рисунок, ни один узор никогда не повторялся. Каждый хачкар – маленькая каменная сказка, рассказанная каменно-кружевными узорами. Турки не способны создать что-либо подобное, потому они и уничтожили их. Уничтожать то, что не можешь создать – вот почерк варвара, почерк дикаря – от сожженной тысячи лет назад Александрийской библиотеки до разрушения хачкаров в наши дни…

ОНИ ДАЖЕ НЕ ПИЛИ. Иногда до поздней ночи сидели за стаканом вина, хотя Варужан всегда ставил на стол две бутылки красного вина и мясные закуски. Рассказы Минаса оставляли в нем глубокий след, сильно ранили душу и требовали какого-то выхода, каких-то действий. Долго и поначалу не очень осознанно подспудно формировалось в нем чувство, возможно, зовущее к исполнению долга. Долга перед своей страной, из которой ему пришлось уехать, но которая оставалась его единственной родиной, перед обездоленным Минасом, перед его изгнанниками-родителями. А сколько таких Минасов разбросано по всему земному шару…

Вместо того чтобы возрождать Армению, вести ее шаг за шагом к процветанию, они ведут борьбу за свое выживание на чужой земле. Кто же виноват во всем этом? И что может сделать для своей страны лично он, Варужан Балунц, на счету которого в банке накопилась довольно приличная сумма… Неосознанные порывы понемногу сменились конкретным продуманным планом. Попрощавшись с Минасом и заверив его, что обязательно вернется, он приехал в Ереван, купил в центре города квартиру и приступил к первому пункту своего плана – подыскать на окраине города пустырь или просто большой бесхозный участок земли площадью около 1000 кв.метров. Разрушенное азербайджанцами кладбище в Старой Джуге, на территории которого уничтожили около трех тысяч уникальных старинных хачкаров, занимало почти 600 квадратных метров. Но нужно было построить еще и здание музея, и вспомогательные строения, времянки для рабочих. Несколько участков в разных районах он уже присмотрел, оставалось выбрать.

…Когда Варужан дошел до этого места, Карина, слушавшая, как и Сема, завороженно и полностью отключившись от действительности, вдруг опомнилась и с воплем "Вай, поросенок!" метнулась на кухню. После прихода Варужана духовку, естественно, выключить забыли, но ничего особенно страшного не произошло – просто поросенок был местами чересчур, мягко выражаясь, подрумянен.

- Вот здесь стоп, - сказал Сема, с восторгом смотревший на Варужана. – Перерыв… Ты молоток, и мы сейчас выпьем за тебя и твой фантастический проект.

ТОРЖЕСТВУЯ, КАРИНА ВНЕСЛА ПОРОСЕНКА на длинном блюде с большими зеленоватыми цветами по краям – единственном предмете, оставшемся от старинного английского столового сервиза ее бабушки, сто лет назад привезенного дедом в Тифлис из Парижа. Варужан просиял:

- Слушайте, а я помню этот сервиз! Он еще жив?

- Нет, - засмеялась Карина, - осталось только это блюдо, и то потому, что редко им пользовались.

- Так, - произнес Сема, наливая коньяк в старинные серебряные стопки с филигранным узором, - с Новым годом! Со счастливым Новым годом, раз он так чудесно начался. Посмотрим, съедобен ли этот поросенок, а потом снова выпьем за тебя, Варужан джан. Сдается мне, что сейчас мы услышим фантастические вещи.

Варужан засмеялся:

- Ты и представить себе не можешь, до чего фантастические…

- Ладно, ладно, - прервал его Сема, - пьем и закусываем, потом еще раз пьем и закусываем, а потом опять дадим слово тебе.

- Ух ты, - покачал головой Варужан, накладывая себе вторую порцию паштета из фасоли, - Карина, ты не хочешь стать шеф-поваром в моем ресторане? Что у тебя в этом паштете – орехи, чеснок, киндза, черный перец и еще что-то… Что-то нестандартное…

- Лимонный сок и немножко хмели-сунели, - подтвердила Карина. – Ну, в общем-то сунели принято добавлять только в сациви, а зря… Если положить чуть-чуть, щепотку, он придаст особый аромат. А ты еще попробуй "ля бурже", французский паштет из яиц, там столько чего, что вкус яиц уже и не чувствуется…

- Ладно, ладно, - с улыбкой прервал ее Сема, - дай гостю рассказывать, а не то кулинарная лекция продлится до утра.

Карина засмеялась:

- Да, и вправду, я очень увлеклась. Ты рассказывай, что дальше. Купишь участок, а потом?

- Потом… - вздохнул Варужан, - я хочу создать музей. Музей "Старая Джуга".

- Но зачем для музея такая огромная территория? – спросил Сема.

- Понимаешь, - продолжал Варужан, - это будет необычный музей. Таких музеев в мире еще не было. Я не решил даже, как он будет называться – музей "Старая Джуга" или "Кладбище Старой Джуги". В самом начале будет стоять двухэтажное здание – музей с экспозицией, стендами, витринами, и представлена вся история Нахиджевана, а в главном центральном зале, причем на всю стену – огромная, увеличенная фотография кладбища с хачкарами до разрушения. На стендах – цитаты и высказывания о Нахиджеване, упоминания о нем в летописях, истории, древних рукописях, книгах, манускриптах, воспоминаниях. Множество фотографий, в том числе сделанные со спутников. В отдельном зале на втором этаже - разрушение хачкаров: фотографии кладбища с хачкарами, а рядом – построенный турками военный плацдарм…

ВАРУЖАН ЗАМОЛК, отыскал глазами бутылку с джермуком, но Сема перехватил его взгляд и поспешил наполнить бокал.

- Пока будут идти строительные работы, всю площадку, конечно, обнесут забором, а потом насадят изгородь из деревьев по периметру, и между ними густой кустарник. Вся площадь будет представлять собой точную копию кладбища до разрушения, когда оно занимало 600 квадратных метров. Холмы, неровности и вообще все, что есть на фото, будет воссоздано, а вместо хачкаров – три тысячи деревянных стоек в виде обелисков размером точь-в-точь как хачкары. Постепенно все деревянные стойки будут заменены хачкарами. Издали это будет выглядеть как фотография в большом зале. Поэтому я и не решил еще, как назвать музей… Потом я сделаю сильно увеличенные снимки каждого хачкара и приглашу художников и мастеров-каменотесов, но очень искусных, чтобы в точности воспроизвести узоры и орнаменты. Я знаю, что в Армении есть такие мастера. Конечно, эта работа займет много времени. Кстати, я говорил с вашим министром культуры, он очень одобрил этот план и пообещал свое полное содействие. Все расходы, конечно, я беру на себя, но потом, если все получится, как я задумал…

- Получится, получится! – одновременно горячо воскликнули Сема и Карина. – Какой ты молодец, Варужан, ты даже не представляешь, какой ты молодец!

- А потом надо будет придать музею государственный статус и подарить его Армении. Я знаю, что теперь в Армению приезжает много туристов, но музей будут посещать не только туристы, но и правительственные делегации из разных стран, высокопоставленные гости, дипломаты. Пусть воочию увидят, что никогда не удастся туркам заглушить память о нашей истории, не удастся уничтожить следы нашей культуры.

- Знаешь, - заговорил очень задумчиво Сема, - ты задумал действительно грандиозное дело… Смотри, рано или поздно независимость Арцаха будет признана всеми, как бы ни сопротивлялись разные шавки. А вот вопрос Нахиджевана гораздо сложнее. Карабах мы отвоевали – ценой тысяч жизней наших ребят. Вот за Нахиджеван война будет исключительно дипломатической, и в первую очередь нам следует аннулировать людоедский Московский договор 1921 года. Русские давно могли бы это сделать, если бы не заигрывали с Турцией, которая сто раз с ней воевала, сто раз обманывала и сто раз вонзала нож в спину… Впрочем, аннулирование Московского договора – это всего лишь мое новогоднее пожелание. Но на пути к спасению Нахиджевана первым, но громадным весомым шагом станет создание музея "Старая Джуга". Ты придумал фантастическую вещь, Варужан…

- Да, - грустно улыбнулся Варужан, - но одно очень плохо. Я так и не нашел кандидатуру на должность директора музея. Я же буду часто и надолго уезжать, а за строительными работами нужен глаз да глаз. Представляешь, никто не хочет работать за 400 долларов! Говорят, это пустяшные деньги…

- 400 долларов – пустяшные деньги? – возмутился Сема. – Совсем оборзели! При нашей-то безработице! А тут тебе и работа, и деньги, и такое нужное, патриотическое и интересное дело!

- Я так и думал, что ты согласишься, - заключил Варужан. – Но с одним условием…. Чтобы на каждый Новый год Карина непременно готовила такого замечательно подрумяненного поросенка.