РОДСТВЕННЫЙ ШАРЖ,

В связи со столетием патриарха советской мультипликации Федора Савельевича Хитрука в Москве готовится к изданию иллюстрированная книга о великом мультипликаторе (составитель - Алексей Демин). Сын Хитрука, Андрей, через нашу общую подругу Елену Мовчан попросил меня перевести то, что написано на дружеском шарже-портрете, выполненном армянским мультипликатором Робертом Саакянцем 30 лет назад, к семидесятилетию Федора Савельевича. Возможно, Андрей Федорович задумал предложить составителю поместить этот шарж в книгу, в которую, как он сказал, включена и статья Хитрука о Саакянце. Но безотносительно ко всему, одно то, что работа Саакянца сохранилась у Хитрука и что сегодня она привлекла внимание сына мэтра, уже говорит о многом.

 А НАПИСАНО (ВЕРНЕЕ, ВЫПИСАНО) НА ЭТОМ ПОРТРЕТЕ СЛЕДУЮЩЕЕ: Федору Савельевичу Хитруку - 70 лет. И под разместившимися рядом с портретом персонажами, героями фильмов Хитрука, - их имена-названия: Лев Бонифаций, Винни пух. В соответствии с традицией грабара (древнеармянского языка) число лет изображено не цифрами, а буквой. И сделано это потому, что вся работа выполнена в стиле армянской миниатюры на плотной бумаге, стилизованной под пергамент. Этот "манускрипт" был вторым по счету в творчестве Р.Саакянца, за несколько лет до этого таким же образом он поздравил с шестидесятилетием другого классика советской мультипликации Романа Качанова (автора фильмов о Чебурашке: "Роману Качанову 60 лет". И так же, как на шарже Хитрука, рядом с портретом Качанова - герои его фильмов: Крокодил Гена, Чебурашка.

Карикатура с детства была любимым жанром будущего мультипликатора. Шаржи он рисовал на всех - от учителей до моих одноклассников и иногда снабжал рисунки небольшими ярко-остроумными эпиграммами (может, у кого-то и сохранились эти миниатюры). Обычно творческое озарение посещало его в школе, во время уроков.

После четвертого класса, который он, как и предыдущие 3 класса, окончил с отличием, удостоившись похвальной грамоты за поведение, применительно к нему словосочетание "учился в школе" стало не совсем оправданным. Школу он посещал исправно, однако то, чем он там занимался, назвать учебой весьма проблематично. О том, какая трансформация произошла с ним после начальной школы, можно судить по воплю доведенной до отчаяния одной из его учительниц: "Роберт! Ты раковая опухоль на теле нашей школы!" Но были среди учителей и такие, кто понимал, что примерное поведение и стремление к хорошим оценкам не всегда свидетельствуют о больших способностях и высоком интеллекте. Этих учителей в "раковой опухоли" подкупало то, что, имея смутные представления о правилах орфографии и пунктуации, он был абсолютно грамотен, сочинения писал стремительно, только на свободную тему и без черновиков. К числу симпатизирующих "раковой опухоли" относились и учителя физкультуры. Благорасположенность последних он завоевал как своей спортивностью, так и тем, что по их заданию расписал стены спортзала, изобразив во весь рост представителей разных видов спорта: футболистов, волейболистов, баскетболистов, теннисистов. Что касается обязательной школьной программы, то здесь Робик (для меня естественно называть его так) особого рвения не проявлял. Ссылаясь на разбитые очки (они у него разбивались в процессе перманентных драк), уроков никогда не учил и гордился количеством единиц в каждой четверти. Правда, очень много и очень быстро читал, и читал все подряд: от энциклопедических словарей до всех жанров художественной литературы; мечтая стать археологом, с особым трепетом относился к литературе исторической.

ДОЖИВ ДО СЕДИН, ОН КАК-ТО ВНУШАЛ ВНУКУ, ЧТО В ШКОЛЕ УЧИТЬСЯ НАДО ХОРОШО. Став невольным свидетелем этой назидательной беседы, я порекомендовала ребенку брать пример с любимого дедушки, у которого в каком-то классе в четверти было 8 единиц. Не терпящий неточностей дедушка строго поправил меня: "Не восемь, а одиннадцать".

Тетради и учебники у него выполняли функцию альбомов для рисования. Изрисовывал он их так, что отличить, например, "Химию" от "Истории СССР" или "Зоологии" было невозможно. Это приводило в ярость нашего отца, и где-то к середине учебного года все разрисованные учебники оказывались на помойке. Таким образом, приблизительно к началу третьей четверти (к январю) у Робика не было даже тех сомнительных источников знаний, на которых он с 1 сентября оттачивал мастерство карикатуриста и из которых, приложив определенные усилия, можно было почерпнуть хотя бы минимальную полезную информацию. Если же вдруг его внезапно посещала благородная мысль выучить какой-нибудь урок (что случалось крайне редко), учебными пособиями ему служили энциклопедии (вначале Детская, затем Большая советская), а также журналы "Вокруг света", "Знание - сила" и книги типа "Занимательная математика". Лишаясь учебников как площадки, на которой он осуществлял творческие замыслы, Робик горевал не долго: как многие советские семьи, мы получали множество периодических изданий, обложки которых до начала нового учебного года легко заменяли ему выброшенные учебники. Привычке разрисовывать обложки журналов он не изменил и в зрелом возрасте. Собственно, в очередной раз об учебниках мне напомнил недавно попавшийся на глаза третий номер журнала "Иностранная литература" за 1974 год. Примечательно, что одна из тем его обложечного творчества образца 1974 года, - футбольная. Журнал вышел через несколько месяцев после легендарного дубля "Арарата" 1973 года, и в герое расположенного в верхнем правом углу шаржа легко угадывается один из игроков команды - Аркадий Андриасян. Под этим рисунком мелким шрифтом написано: "Киев. 15.4.74 - 16.4.74". Боюсь ошибиться, но, если мне не изменяет память, это те сутки, на которые вся мультгруппа "Арменфильма" вылетела на Украину для проведения дружеского матча с футбольной командой киностудии "Киевнаучпопфильм".

 ЗАДОЛГО ДО ЭТОГО СОБЫТИЯ, В КЛАССЕ ДЕВЯТОМ ЕГО СТРАСТЬ К ФУТБОЛУ продиктовала ему серию шаржей на команды высшей лиги СССР, своего рода эмблемы этих команд. Отличались они друг от друга характерными штрихами: допустим, в шарже на ташкентский "Пахтакор" наряду с другими деталями была изображена коробочка хлопка, на одесский "Черноморец" - моряк в бескозырке и т.д. По совету мамы он послал эти шаржи в еженедельник "Футбол", вскоре оттуда пришло вежливое объяснение, мол, в силу непрофессионально выполненных рисунков они не могут быть опубликованы, а через несколько выпусков все эти шаржи были опубликованы под другой фамилией...

Футбол он любил патологически, вследствие чего детство мое было не таким безоблачным, как у других советских октябрят и пионеров: свою маниакальную любовь к футболу он так же маниакально прививал мне. Не могу сказать, что разработанная им методика преподавания отличалась повышенной гуманностью или опиралась на принцип кнута и пряника. В его концепцию приобщения младшей сестры к главному с его точки зрения достижению человечества не встраивались пряники. И естественно, я, несмотря на полученные энциклопедические знания, возненавидела футбол ровно в той степени, в какой должна была его полюбить. Мою ненависть не смогла поколебать и та единственная похвала, которой я удостоилась при следующих обстоятельствах.

В конце каждого дня я сдавала экзамен. Другого времени для проверки приобретенных мною знаний у Робика не было: день его был насыщен связанными все с тем же футболом неотложными делами и экстремальными событиями, и время читать (это занятие он любил примерно так же, как футбол) у него появлялось только перед сном. Пока он, улегшись в постель, читал, мне следовало бодрствовать и повторять выученный за день материал. Чтобы я не заснула до начала экзамена, он с противоположной стороны комнаты (наши кровати располагались на довольно большом расстоянии по разные стороны выходившего на улицу окна) периодически запускал в меня свой башмак, который я благополучно таким же образом возвращала ему. Закончив чтение, он начинал опрос. На ответ отводилось несколько секунд, в случае задержки в меня снова летел башмак.

Вопросы задавались вразбивку и бессистемно, надеяться на то, что, скажем, после вопроса о стадионе "Маракана" (где находится, когда был введен в эксплуатацию, на какое количество зрителей рассчитан, какие матчи и какого чемпионата мира на нем проводились) последует вопрос, например, о лондонском "Уэмбли", не приходилось, и потому, отвечая на вопрос, я одновременно судорожно перебирала в памяти информацию, не имеющую отношения к стадионам (например, настоящее имя Пеле, или по какой схеме команды строятся на поле, или какая нога Гарринчи и на сколько сантиметров короче другой). В какой-то день экзамен был сорван из-за того, что фаза чтения у экзаменатора затянулась и плавно перетекла в фазу сна. А утром меня разбудил запущенный им башмак. Как оказалось, Робик, проснувшись, на протяжении продолжительного (по его меркам) времени требовал от меня, никак не просыпавшейся, ответа на вопрос о дублирующем составе команды "Кайрат" (Алма-Ата). Моя реакция была традиционной, башмак полетел обратно, но каким-то мистическим образом он изменил траекторию и вместо того, чтобы вернуться в точку отправления, улетел через открытую форточку на улицу.

Представив неминуемые трагические последствия произошедшего, я зарылась под одеяло и вжалась в стену. Но шло время, а в меня не летели никакие предметы. Долгую и зловещую паузу прервал восторженный возглас моего сурового гуру: "Вот дура: крученый удар!"

 К СЧАСТЬЮ, С ВОЗРАСТОМ ОДЕРЖИМОСТЬ ФУТБОЛОМ У НЕГО СТАЛА ОСЛАБЕВАТЬ, и у меня появилась возможность получать не только узкоспециальное образование, но и более расширенное и, соответственно, не только штудировать профильную литературу (еженедельник "Футбол" и газету "Советский спорт"), но и читать художественную. Не меньшим счастьем было и то, что выбранная им сфера деятельности, ставшая делом всей его жизни, предполагала наличие таланта художника, которым Бог, щедро наградив его, предусмотрительно обделил меня.

Как всякий талантливый человек Роберт Саакянц был многогранен, и, скорее всего, мог бы состояться не в одной ипостаси. Выбрав профессию, максимально приближенную к любимому жанру карикатуры, он тем не менее наверняка мог состояться и в качестве художника-копииста армянской миниатюры. В этом был уверен и Левон Мкртчян (эта уверенность возникла у него после просмотра фильма "Лилит"). И потому, задумав отредактировать и переиздать перевод Никиты Эмина "Истории Армении" Мовсеса Хоренаци, Мкртчян обратился к тогдашнему директору Матенадарана Левону Хачикяну с таким письмом:

"15 февраля 1979 г. Дорогой Левон Степанович! Прошу разрешить заниматься в библиотеке Матенадарана художнику Роберту Саакянцу, который работает над оформлением книги Мовсеса Хоренаци "История Армении", и ему необходимо посмотреть соответствующие миниатюры. Второй секретарь Правления СП Армении Л.М. Мкртчян".

К сожалению, проект Мкртчяна остался незавершенным: отредактировав первую книгу Хоренаци, он по ряду причин был вынужден прервать работу, в дальнейшем обстоятельства не позволили ему возобновить ее. Что касается Роберта Саакянца, то опыт работы над фильмом "Лилит" да несколько посещений по рекомендации Мкртчяна библиотеки Матенадарана оказались весьма и весьма плодотворными. Подтверждением тому - два блистательных шаржа, выполненных им в стиле армянской миниатюры.