В ОЖИДАНИИ ДОН КИХОТА

С годами я все больше убеждаюсь, что жизнь – это неудачная постановка талантливой пьесы: вокруг нас одни Санчо Панса, редко встретишь Дон Кихота. Больнее всего видеть, как люди покидают родину, оставляя престарелых и больных родителей, нуждающихся в уходе и опеке. Говорят, родину и родителей не выбирают, однако выбирают: трудно живется на родине, покидают ее, глуша в себе набатный зов родителей и родины.

По рассказам стaрожилов Гюмри, я знаю, что после советизации страны в начале 20-х годов город был в жалком состоянии: было разрушено и порушено все, вынужденно бездействовали ремесленные мастерские и более крупные производства, школы, магазины, купля-продажа производилась только на базаре.

КО ВСЕМУ ЭТОМУ РУКУ ПРИЛОЖИЛИ ТУРЕЦКИЕ СОЛДАТЫ ПОД КОМАНДОВАНИЕМ КЯЗИМА КАРАБЕКИРА, аннексировавшие Ширак в 1918-20-х годах: они бесчинствовали вовсю, разрушали все, что можно было разрушить, в Гергерском ущелье расстреливали мирное население. В 1920 г. Ширазу было всего 5 лет, увидев катящуюся по пыльной улице виноградину, он подобрал ее, а турецкий офицер потехи ради выстрелил в него.

В те же годы в Гюмри было бесчисленное множество беженцев и сирот из Западной Армении, чудом спасшихся от Геноцида. Детей определили в детский приют, основанный Американским комитетом помощи Армении. Отец моего друга, известного графика Ваана Топчяна, мастер Цолак, один из бесчисленных питомцев этого приюта, однажды сказал мне: "Деньги для содержания сирот поступили из Америки с большим опозданием и в урезанном виде, чтобы не голодать, приходилось попрошайничать и воровать".

Летом 1924 г. у ворот новосозданного текстильного комбината и на ткацкой фабрике было многолюдно: жители города с нетерпением ждали, когда им покажут первые метры произведенной бязи. Их выработал первый ткач текстильного мастер Цолак. Так началось становление второго промышленного центра Армении.

По иронии судьбы сирот 20-х годов у ткацких станков и прядильных машин заменили сироты 40-х годов – дети войны: это они поднимали город, это их трудом создавались смежные предприятия – чулочно-носочное объединение, трикотажная фабрика, швейное объединение и.т.д. Хотя вот уже 30 лет, как нет всего этого, я с благодарностью вспоминаю людей, своим трудом возвеличивших мою республику и мой город. Пожалуй, сегодня нашему обществу недостает этого чувства благодарности за все…

ЛЕТ 40 НАЗАД Я НАПИСАЛ О ЗНАТНЫХ рабочих прядильной фабрики. Среди них была и кавалер орденов Манушак Апресян. Вот уже 30 лет она живет во временном городке, ее времянка в свое время была установлена на отшибе у заболоченного участка, некому было (ни мужа, ни детей – обычная судьба сирот из Америкома) проследить за этим. Времянка заржавела и прохудилась давно, достаточно подняться ветру, как в комнате становится холодно, а железная обшивка времянки начинает гудеть и дребезжать.

Только бессемейным дано знать, что такое одиночество: рядом только две кошки, которые кормят себя сами, рыская в подворотнях, и только вечерами возвращаются к ней. Не хватает на уплату коммунальных услуг, долгое время арендаторы каким-то образом покрывали ее расходы, но вот два года назад отключили газ, приходится отогреваться у печурки, сжигая то, что можно подобрать на улице.

Нынешняя зима была сравнительно теплой в Гюмри:  Манушак мечтает, чтобы они были теплыми и впредь. Иные ее мечты из театра абсурда. Она сегодня в том возрасте, когда уже невозможно определить, сколько ей лет, да и она не помнит, одиноким людям ее лет остается одно – всецело погрузиться в мечты: зная наверняка, что на всем белом свете нет никого – ни родных, ни друзей и даже знакомых, она каждый раз, увидев из окошка почтальона, выбегает к нему с неизменным вопросом: "Нет ли мне писем?" От кого она ждет писем? Ей почему-то кажется, что вот-вот объявится ее родственник и приедет за ней…

ОДИНОЧЕСТВО ВЫПАЛО И ДРУГОЙ ЖЕНЩИНЕ – АРАКС, хотя рядом с ней есть люди, поддерживающие ее. Она тоже была сиротой (мать умерла в роддоме), росла в детдоме. Однажды ночью проснулась от страшного голода, на столе дежурной воспитательницы лежала конфета, съела ее, а утром ее за это избили.

Стала портнихой, вышла замуж за Левона, родила двух сыновей – Арама и Сурена, по словам Аракс, она была счастлива тогда, а землетрясение унесло мужа, Арам покинул родину, подобно вороне Ноя так и не вернулся в материнский ковчег, она даже не знает, жив ли он, чем занимается? Самое страшное судьба ей оставила на потом: в Карабахской войне погиб ее младший сын Сурен. Однополчане обустроили его могилу и ухаживают за ней. Раньше она часто посещала могилу сына, чтобы рассказать ему о себе, как тяжело ей жить без него. Вот уже несколько лет, как она по состоянию здоровья не в силах самостоятельно посетить могилу сына, но 8 мая каждого года однополчане сына обязательно  заезжают за ней.

Весь день она одна в своей комнате, чтобы освободиться от пут одиночества, мысленно уходит в свое счастливое прошлое…

<14>Возвращение на историческую родину

Удивительна наша национальная ментальность: покидая родину, обустраиваясь в чужой стране, легко усваиваем ее языковую и историческую культуру, становимся ее востребованными гражданами. Пожалуй, в любой стране можно встретить армян, которые занимают высокое положение во всех сферах жизни.

ТЕ, КТО ПОКИНУЛ РОДИНУ В ПОСТСОВЕТСКИЕ ГОДЫ, НЕ СПЕШАТ возвращаться: гюмрийцы, обосновавшись после землетрясения в европейских странах, как правило, возвращаются, чтобы получить причитающиеся им квартиры, но, распродав их, вновь возвращаются в страну пребывания. Так сжигаются мосты, так армянство скапливается в диаспоре.

Мы гордимся своей диаспорой, но напрасно связываем с ней определенные надежды: мизерны ее пожертвования исторической родине, и все потому, что уже четвертое поколение репатриантов в силу ущербности семейного воспитания не знает родного языка, историю и культуру отцов и тем самым не прониклось национальным духом. Вот почему мое внимание привлекли те наши "старожилы" зарубежья, которые решили обосноваться на земле отцов.

Детство музыкального продюсера Нарека Казаряна прошло в Алеппо, но вот уже 30 лет он живет в Монреале (Канада). Первое его посещение Гюмри состоялось 12 лет назад, с тех пор он частый гость города: все прикидывает, стоит ли обосноваться в нем семьей? (Истинному патриотизму чужды эти оглядки, меркантильные соображения и подсчеты, жертвенность, полная отдача родине – вот его производные.)

ЧТО ЖЕ ПРИВЛЕКЛО ЕГО В ГЮМРИ? МУЗЫКАЛЬНАЯ ОБЩЕСТВЕННОСТЬ и возможность осуществления своих проектов: в течение последних трех лет работал над созданием детского хора. В шутках гюмрийцев, - говорит он, - я увидел людей большого ума, стесненных обстоятельствами. Да, это так: сегодня мы смеемся не только над собой, но и над своей нищетой, однажды меня спросили: "Как поживаешь?", на мое "Хорошо", услышал в ответ фразу, заставившую меня рассмеяться от души – "Что это, новая форма жалобы на жизнь?"

Ему кажется, что в течение своего трехлетнего пребывания в Гюмри, он постиг гюмрийских дух. Он раскрылся перед ним в драмтеатре во время репетиций новой пьесы, посвященной четырехдневной войне. Возможно, но это его уверенность опровергается замечанием в адрес гюмрийцев: "Улицы моего детства тоже были грязными, но туфли моего отца всегда были чистыми". Улицы Гюмри стали непроходимыми и грязными всего 5 лет назад, когда для прокладки кольцевой системы водоснабжения город был разворочен бульдозерами. И у нас есть чистюли и аккуратисты: выходя из своих грязных улиц и переулков, у фонтанчиков моют свои туфли и ботинки, чего не могут позволить себе уважающие себя и общество гюмрийцы. В связи с этим у местного поэта Ара Артяна есть точное определение гюмрийца: "Туфли в грязи, ноги в облаках". Истинные гюмрийцы – это донкихоты, им даны крылья для полета…

В начале этого года Нарек Казарян насовсем покинул Гюмри: семья не согласилась оставить благополучный Монреаль и обосноваться в Гюмри, да и он убедился, что неимоверно трудно жить в нем.

 …ОДИН ИЗ МОИХ ДРУЗЕЙ НЕ ПОЗВОЛИЛ СВОИМ СЫНОВЬЯМ ПОКИНУТЬ родину, согласился лишь на их переезд в Ереван. Вот почему он вместе с женой подолгу задерживается в Ереване: там сыновья, невестки, внуки. В прошлом году он рассказал мне о своей удивительной встрече в Ереване. Вардан Септджян, продав свой шикарный ресторан в центре Парижа, переехал в Ереван, где открыл пункт питания. Предлагаю вашему вниманию рассказ моего друга.

Септджяны до 1986 г. жили в Ливане, из-за войны в Ливане переехали в Париж, где Вардан учился в армянской школе, учился и работал поваренком в ресторане (отец и дед тоже были поварами), стал шеф-поваром и владельцем ресторана. Из рассказа друга следует, что Вардан был не просто шеф-поваром, а поваром-универсалом. Его ресторан находился в центре Парижа, рядом с Opera, излюбленным местом туристов, которые часто посещали ресторан Chez Vartan ("У Вардана"), а подчас заказывали свои национальные блюда. Шеф-повар не только обучил персонал готовить национальные блюда, но и организовал работу так, что еда готовилась буквально в течение нескольких минут. Данное обстоятельство заставило задуматься вот над чем: Армения – музей под открытым небом в недалеком будущем станет туристическим центром, нам нужны будут такие повара-универсалы. Откуда их взять?

Нет, Вардан не сожалеет, что сменил Францию на Армению, а Париж на Ереван: стран много, а родина одна.

Вот уже более двух лет он в Ереване, говорят, у его киоска "У Вардана" всегда многолюдно и все потому, что изготовляемые им шаурма с французскими приправами, креп (традиционное французское блюдо) и т.д. выгодно отличаются от блюд, подаваемых по соседству.

P.S. Невозможно быть счастливым, если рядом кому-то плохо, постыдно среди хижин строить дворцы, обжираться в ресторанах, у стен которых стоят попрошайки, преступно покидать престарелых и больных родителей и родину. Предавший их, тем самым обрывает свои генетические корни и подвергается самоуничтожению.