В ДАЛЕКОМ 1963-м...

...12 сентября 1963 года в Армению на пару дней приехали Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар. Мне посчастливилось целый день провести с ними, сфотографироваться, побеседовать. Хочу поделиться своими воспоминаниями, которые уже публиковались во французской печати.

ЧТО МОГЛА ЗНАТЬ СОВЕТСКАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ О САРТРЕ И БОВУАР В НАЧАЛЕ 60-Х? Изолированная от современной культуры и нового мышления, она в лучшем случае могла знать имя Сартра. Его пьеса "Некрасов" печаталась в журнале "Новый мир", а пьеса "Достопочтимая проститутка" была поставлена в театре Моссовета с номенклатурной звездой Любовью Орловой  в главной роли. Там была сцена между темнокожим мужчиной и белой женщиной, все это было поводом для обвинений в расизме и активно раздувалось советской пропагандой в ее борьбе против США. Это привело к тому, что более или менее передовая часть советской интеллигенции подходила к Сартру с некоторым предубеждением, считая, что он служит советской идеологии. Вот в таком приблизительно свете виделся тогда советской интеллигенции этот занимательный философ, писатель, театровед, журналист, критик и политолог.

Не знаю, Сартр так захотел или "наверху" решили, что супруги после Москвы, Литвы и Грузии приехали в Армению. В назначенный день машина из Тбилиси привезла их на берег Севана, где гостей "сдали" на попечение армянской стороны, встретившей французов у популярного ресторана "Минутка", куда многие часто приезжали из Еревана, а также из  Тбилиси отведать ишхана. Гостям, кстати, среди множества различных блюд тоже очень понравилась рыба. Они были несколько удивлены, что хозяева уплетают розовые ломтики ишхана под знаменитый армянский коньяк. Армяне, увидев, что приехавшие с родины коньяка лишь пригубили бокалы, заказали белое вино. Из принесенных различных бутылок Сартру понравился "Берд", а хозяева продолжали налегать на коньяк, не теряя однако нити разговора. Армянское застолье набирало обороты.

Так получилось, что гостей сразу усадили за стол, и они не успели ознакомиться с достопримечательностями. Поэтому после банкета мы показали им Севан, рассказали о его особенностях. Сартр обратил внимание на белые следы, свидетельствовавшие о понижении уровня воды. Он был потрясен, что это не следствие стихии, а обыкновенное варварство. Симона де Бовуар заинтересовалась церквами, мы почувствовали, что им известно о том, что первыми приняли христианство армяне. Сартр, в частности, вспомнил, что в "Тружениках моря" Гюго описывается мученичество Св. Варфоломея в Армении.

ВСКОРЕ ВЫЯСНИЛОСЬ, ЧТО ЗАСТОЛЬЕ В "МИНУТКЕ" было лишь скромной прелюдией перед лукулловым пиром, который ожидал всех на пути к Еревану. Случайно так получилось или нет, но полагаю, что гости имели все основания воспринять следующее приглашение как пропагандистский шаг. Писатель Вахтанг Ананян построил дачу в селе Лусакерт неподалеку от Еревана и устроил по этому поводу грандиозное новоселье. Среди приглашенных были и первые лица республики, и многие писатели. Я не сказал бы, что присутствие Сартра и Бовуар вызвало воодушевление и ажиотаж у писателей. Напомню, что они тогда были практически не известны у нас, а потом в армянских писателях, даже в 60-е годы, сидел "внутренний цензор", в каждом человеке "оттуда" они видели источник опасности и поэтому говорили на нейтральные темы. Словом, фактически диалога не получилось.

Видимо, поэтому через некоторое время гости остались почти в одиночестве. Армянские писатели, отдав дань вежливости, отстранились. Сартр остался один. Это, казалось, философское одиночество через некоторое время было нарушено волной оживления в рядах армянских писателей - приехали первые лица. Собравшиеся кинулись им навстречу, но первые направились прямиком к Сартру и Бовуар. Председатель Совета министров Антон Кочинян шутливо заметил:

- Друзья, вы вокруг нас особо не задерживайтесь. Нас, когда захотите, еще увидите. Пойдите к гостям, неудобно. Одних оставили.

Но этот совет не помог. С гостями, кроме беспредметной беседы, ничего иного не светило, а с Кочиняном можно было решить кое-какие вопросы. Кстати, и первые лица, выполнив по отношению к гостям долг вежливости, уселись играть в нарды с писателями, что наверняка должно было завершиться сокрушительным поражением "живых классиков". А гости опять остались в одиночестве, если не считать моего отца Эдуарда Топчяна и литературоведа-переводчицы Л. Зониной.

Отец предложил отойти в оранжерею и там подождать, пока накроют стол. Здесь в цветнике завязалась непринужденная беседа. Сартра интересовало, кто из современных французских писателей переведен на армянский язык.

В те годы для значительной части армянской интеллигенции история французской литературы завершилась на Бальзаке и Золя, в лучшем случае знали Анатоля Франса и Анри Барбюса. Эти последние были знакомы через их проармянскую деятельность. А Москва из современной французской литературы представляла читателю писателей-коммунистов: Арагон, Эльза Триоле, Андре Стиль и другие. Рядом с ними иногда появлялись имена Сент-Экзюпери, Жака Превера, Морнака. Правда, еще до войны поколение отца прочитало в журнале "Иностранная литература" произведения Луи-Фердинанда Селя, Андре Мальро, Андре Жида... Этого было достаточно, чтобы завязалась интересная беседа.

ЗАШЕЛ РАЗГОВОР И ОБ УИЛЬЯМЕ САРОЯНЕ, о котором гости отозвались весьма почтительно. Сартр поинтересовался, знаем ли мы Фолкнера. Несколько его рассказов были переведены на армянский. Я напомнил, что живший в Париже писатель Вазген Шушанян в своем дневнике сделал много интересных записей о романе Фолкнера "Шум и ярость". Это свидетельствовало о том, что литература диаспоры развивалась в ногу с европейской литературой.

Данный факт весьма заинтересовал Сартра. Через годы я узнал, что об этом романе писал и Сартр, но несколько позже, в 1939-м. А тогда я постарался подробнее представить гостям творчество Шушаняна, многие рукописи которого читал. Произведения Шушаняна напоминали литературу "потока сознания", к которой писатель пришел сам, став одним из прародителей французского "нового романа".

Сартр и Бовуар отметили, что важен не язык, а важна та новизна, которую ощутил и отразил армянский писатель в Париже на своем родном языке. Для них было откровением наличие активной армянской культурной жизни во Франции в 20-30-е годы и даже раньше.

Гостей также удивило, что в Армении кроме Азнавура знают и любят Жака Бреля, Холлидея, Брасенса. Они рассказали о концерте Холлидея и Сильви Вардан, во время которого заведенная молодежь разломала стулья. Для меня был удивительным не только факт присутствия писателей на таком концерте, но и их толерантное отношение к буйству молодых. Может быть, они предчувствовали наступление майских событий в Париже в 1968 году, когда молодежь отличилась на улицах многочисленными актами вандализма.

Время пролетело быстро. Нас уже отыскали и препроводили на пир, по всем соответствующим канонам под началом тамады. Эту роль отвели Рачия Кочару, дача которого тоже располагалась в Лусакерте. К сожалению, не помню всех подробностей, но один небольшой эпизод запомнился.

ГОСТИ БЫЛИ ВЕСЬМА СДЕРЖАННЫ ЗА СТОЛОМ. Видимо, сказывался роскошный завтрак на Севане. Это уловил хозяин, которому могло показаться, что блюда не понравились. Он поинтересовался, не нужно ли принести чего-нибудь еще? Гости поспешно заметили, что всего вдоволь и все очень вкусно. Тогда Вахтанг Ананян в шутку сказал мне, сидящему рядом с французами, чтобы я предложил "этому бедному седовласому и его жене побольше хороваца, чтобы голодными не остались..."

Кочар назидательно расставил все точки над "i".

- Дорогой Вахтанг, этот "седовласый" и его жена - одни из первых лиц в мировой литературе.

- Кочар-джан, они крупнее тебя и Серо? - с двусмысленной лорийской наивностью справился Ананян.

- Насчет Серо не знаю, а вот по сравнению с нами двумя они гораздо крупнее.

Тут решительно вмешался партдеятель Ованес Багдасарян.

- Не важно, большие они или малые. Это наши гости, значит, надо их хорошо принять. Так что наливай.

Подобное количество блюд, мягко выражаясь, озадачило гостей. Пир продолжался до позднего вечера, в Ереван мы приехали к полуночи. Усталых гостей улицы Еревана ничем не привлекли. Необычными были разве что очереди. Это были очереди за хлебом. Сартр удивленно смотрел по сторонам, но стеснялся расспросить.

На следующий день мы узнали, что хлеба нет по всему Союзу. Хрущев в этот год объявил крестовый поход абстракционизму, а сельское хозяйство запустил.

Сартр потрясенно глядел на обеспокоенные массы людей и, вероятно, размышлял о новой формуле "ада". Про ад, в котором были не другие, а мы.

Александр ТОПЧЯН

Перевод Александра ТОВМАСЯНА