ВАЛЬС С ДЖУЛЬЕТТОЙ

Автор "ГА" - кинорежиссер Гарник АРАЗЯН в 2003 году опубликовал в "Московских новостях" свою беседу с Марленом Хуциевым.

Кинорежиссер Марлен Хуциев скончался в возрасте 93 лет, он - один из важнейших режиссеров российского кино. Его модернистский, изобретательный, свободный от клише и упрощений кинематографический язык не только во многом задал стиль всего советского экрана 60-х годов XX в., но и не устарел по прошествии десятилетий.

Гарник АРАЗЯН: - Марлен, как ты думаешь, то, что случилось в Карабахе и Грузии, могло не случиться?

Марлен ХУЦИЕВ: - Я думаю, что тогда это могло и не быть! Когда была единая страна, понимаешь?

Г.А. - Означает ли это, что ты за то, чтобы вернулись прежние порядки?

М.Х. - Я не за то, чтобы вернулись к старым методам, подавлениям. Я вообще против всяческого разрушения. Я только за созидание. Много было глупостей, но мы жили дружно, что тут, что там. Это было прекрасно…

Г.А. - Марлен, так как мы затронули немного нашу бывшую систему, я бы хотел спросить тебя о шестидесятниках. Ведь в какой-то степени, на мой взгляд, в кино это был как Ренессанс.

М.Х. - Конечно!

Г.А. - Были прекрасные фильмы, прекрасные режиссеры… А сейчас, к сожалению, этого нет. Виноваты ли произошедшие в стране изменения или не только это?

М.Х. - Само по себе явление шестидесятых годов тоже интересное.

Г.А. - Я бы хотел, чтобы ты связал это с сегодняшним днем.

М.Х. - Я это свяжу, но хочу сказать, что в шестидесятых годах есть свой уровень, свой парадокс. Мы говорим: тоталитаризм, застой… Тоталитаризм как политическая система, так скажем. Тем не менее она провозглашала - пускай ханжески, часто и лицемерно, - но какие-то духовные ориентиры, духовные ценности… Госкино, комитеты - это был продюсер. Он, конечно, где-то перегибал палку, высматривал, не нарушаем ли где-то, все это было нелепо, но тем не менее туда не проникало другое; понимаешь, свобода, которая сейчас есть, свободная торговля, которая имеет массу преимуществ, свободное развитие личности, но свобода - это же не анархия, она должна быть в рамках…

Г.А. - Марлен, конечно, во многом я не могу с тобой не согласиться, но для меня есть одно "но". Все то, что ты очень корректно, очень нежно сказал о том времени, о шестидесятых, это все верно…

М.Х. - Почему? Я действительно считаю, что был замечательный период!

Г.А. - Но, насколько мне известно, ты ведь тоже тогда пострадал?

М.Х. - Да, ну и что?

Г.А. - В связи с "Заставой Ильича"?

М.Х. - А что, я сейчас не страдаю?

Г.А. - Сейчас все страдают.

М.Х. - Да! Но как я пострадал? Глупость, конечно, потому что вмешался в мою картину глава государства, там пошли интриги… Но тогда ко мне с уважением относились. Кинематографическое руководство интересовалось, что я собираюсь делать, они говорили, почему долго молчу, и так далее… Это была парадоксальная эпоха, понимаешь? Из нее надо было выходить очень разумно! А это было сделано хирургическим путем. Я не отрицаю преступлений Сталина, но нельзя было так быстро сделать это разоблачение. Еще живы были люди, которые на своих плечах вынесли войну, привели к победе! Нельзя было их сразу лишать идеала… Ведь недаром во многих странах существует закон о секретности: провозглашать через пятьдесят лет!..

Г.А. - Мне очень печально, что сегодня в стране странное отношение к культуре. Как бы ни захотели улучшить экономически жизнь, без культуры будет крах.

М.Х. - Конечно! Культура - это наши легкие, это воздух, которым они дышат. Если нет культуры, то нет и нации. Нет человека!

Г.А. - Марлен, мог ли ты из своих фильмов выделить один какой-нибудь, самый значимый? Или все они - как детище, и ты любишь их одинаково?

М.Х. - Ко всем своим картинам у меня есть претензии, и я не считаю ни одну из них завершенной. Они у меня все одинаковые и разные. И для меня самое главное - это человек!

Г.А. - Расскажи, пожалуйста, почему не удалось тебе снять фильм о Пушкине? Насколько мне известно, ты долгие годы занимался этой темой!

М.Х. - Уже шел подготовительный период, но денег дали очень мало. Тогда на "Мосфильме" снимались две большие картины. А моя картина должна была быть о Пушкине и о пушкинской эпохе. У меня там должны были быть большие масштабные сцены. Это должна была быть не домашняя картина. Но для этого не было денег. Я помню, по-моему, давали не то миллион четыреста, не то миллион девятьсот, в то время как "Красным колоколам" дали пятьдесят миллионов. Я сейчас не хочу проводить параллели, но просто средств, которые мне давали, на картину не хватало. И еще они поняли, что я не пойду на компромиссы. Тогда все и закончилось.

Г.А. - Марлен, а тебе никогда не хотелось сделать грузинскую картину?

М.Х. - У меня был прекрасный замысел. Картина о Тбилиси. Но почему-то… А тебе хотелось сделать армянскую?

Г.А. - Очень! Я давно хочу сделать армянскую картину сугубо о театре. Я помню очень много смешных и трогательных историй. Ты ведь знаешь - наш кавказский зритель особенный, непосредственный… Я тебе расскажу, если ты не знаешь, один эпизод про Тбилисский армянский театр.

Идет в армянском театре пьеса о революционере Камо. Открывается занавес. На переднем плане множество горшков с цветами. И вождь пролетариата Ленин аккуратно, с любовью, из лейки поливает цветы. Сзади открывается дверь и входит Камо. Увидев, чем занят вождь пролетариата, застывает в дверях и с улыбкой следит за Лениным. Ленин стоит спиной к Камо и продолжает поливать. Ленин поливает, Камо улыбается. Наконец из зала один из зрителей громко говорит:

- Ленин, Камо пришел!

Ленин продолжает поливать, а Камо - улыбаться. Снова тот же зритель из зала:

- Ленин, Камо пришел!

Сцена продолжается, и тогда зритель встает с места и громко говорит:

- Слушай, Ленин, тебе говорят: Камо пришел, стоит в дверях. Повернись!

И тогда актер, игравший Ленина, обращается возмущенно к этому зрителю:

- Слушай, знаю, что пришел, знаю! Но по пьесе я сначала должен полить все цветы, потом только повернуться и увидеть Камо! Что за народ!

Таких историй полно у меня. Когда я был актером в Армении, часто из зала во время спектакля мне задавали вопросы и ждали ответа.

М.Х. - Это здорово сделать. У меня мать была актрисой в маленьком театре водевилей. Я с ней тоже разъезжал летом по всей Грузии на гастролях. Это очень интересно! В маленьких селах, городках…

Г.А. - Марлен, скажи, пожалуйста, несколько слов о моем любимом, гениальном режиссере Феллини. Ты ведь был знаком с ним?

М.Х. - Да, мы были знакомы. К сожалению, я стеснялся. Я мог бы писать ему, и он бы отвечал. Но я стеснялся и не писал, хотя я бывал у него дома. И когда я был в Венеции с картиной, то получил от него поздравление с пожеланием успехов. Последнее мое общение с ним было, когда я был в Сицилии и мы говорили с ним по телефону. Он тогда сказал поразительную фразу: "Дружба - это одно из величайших благ, которым обладает человек". Прислал огромный букет цветов в Римини, куда должен был приехать, но не приехал. А я записал ему телевизионное послание. Поразительный, уникальный в своем даровании… И вот при всем при том он был, во всяком случае в тех отношениях, верхом деликатности, простоты… Я просто знаю наших мастеров и не мастеров, с какой важностью они существуют, а тут так просто. Я был на вилле у него, даже с Мазиной мы танцевали вальс.

Г.А. - Потрясающая актриса!

М.Х. - Ну что ты!.. И, когда это случилось, я был в Саратове, когда он болел тяжело, я все время звонил домой и сын говорил мне, что сказали - осциллограмма прямая… Я все надеялся на какое-то чудо! Но... А потом, через некоторое время, ушла и Мазина.

Г.А. - Марлен, какова судьба российского кинематографа сегодня? Куда деваются отечественные фильмы, которые, как говорят, снимаются? Ведь фактически получается, что они снимаются для определенного круга людей, которые тусуются на разных фестивалях и дают друг другу призы!

М.Х. - Я не могу сказать, как обстоит дело в производстве, я давно ничего не снимал. Я наблюдаю, читаю, слушаю, на фестивалях бываю крайне редко. Недавно были фестиваль нашей гильдии, так называемые, правозащитные фильмы, фестиваль "Сталкер". Фильмы правозащитные - это права человека не только в политических обстоятельствах. Условия жизни, окружающая среда, нравственность - это все входит в понятие "защита человеческих прав", права на жизнь, на чистый воздух, на обеспеченность, питание, одежду, безопасность… Это все входит в права человека.

Что касается фестивалей. Когда говорят "тусовка", это слово мне глубоко ненавистно, потому что общение - это одно, а "тусовка" - это собраться, пожевать, выпить, посплетничать… Раньше были не только фестивали, были семинары, конференции, где собиралось некоторое количество людей, вместе смотрели фильмы, обсуждали, печатали статьи, отчеты и так далее. Необходимость общения, осмысления всегда существовала раньше. Сейчас этого почти нет.

Г.А. - Да и большинство фильмов, которые снимаются, куда-то деваются, и безрезультатно - нет проката, а сама тематика фильмов оставляет желать лучшего.

М.Х. - Нет настоящей темы: проблема любви, верности, семьи, истинных взаимоотношений… Этого нет. Включи любую программу -  один криминал.

Г.А. - А если и не криминал, то, конечно, американский фильм.

М.Х. - Я сейчас о нашем кино говорю. Американское - это отдельный разговор. Конечно, серьезного кинематографа, который необходим, в общем-то нет! Я снова повторяю, что раньше руководители страны придавали кинематографу огромное воспитательное значение. Обрати внимание. По телевидению - я сейчас не беру кинематограф - довольно часто слышишь такую фразу: хорошо отдохнули. Реклама, отдых, развлечения, криминал… Все! Нормальных человеческих отношений нет.

Г.А. - А как, по-твоему, правильно ли, что существуют фестивали, конкурсы, где несколько человек, кем-то назначенных, решают вопрос, какой фильм лучше, а какой хуже? И бывает ли в этих решениях объективность? Правда, было одно приятное исключение, когда в 1963 году на московском фестивале совершенно объективно Гран-при получил Феллини со своим фильмом "Восемь с половиной". И то, если не ошибаюсь, был скандал в правительстве по этому поводу. Кто дал право этим людям решать, кто лучше, а кто хуже?

М.Х. - Вот ты говоришь, что справедливость восторжествовала и дали Гран-при фильму "Восемь с половиной". Мы все были рады. Также были рады, когда Гран-при получила картина "Летят журавли".

Г.А. - Года два назад я поехал на фестиваль со своей картиной "Заколдованные", которая участвовала вне конкурса. Здесь, в Москве, у Дома кино, где мы собрались, чтобы поехать в аэропорт, мне рассказали, вернее, расписали, кому какую премию должны дать.

М.Х. - Это наши картины?

Г.А. - Да, наши! И, когда фестиваль кончился, все призы, один к одному, получили те, о которых перед поездкой рассказали в Москве. Хотя там существовало жюри, которое якобы должно было решить.

Марлен, скажи, пожалуйста, как и кем формируется комиссия по отбору фильмов на соискание "Оскара"? Как-то Александр Голутва в беседе с Андреем Максимовым в передаче "Ночной полет" сказал, что якобы эту комиссию формирует общественность. Что это за общественность?

М.Х. - Мне кажется, что это "якобы"! Я понятия не имею, понимаешь? Я человек не амбициозный, не корыстный, никогда за этим не слежу, потому что знаю, что люди ходят, просят, чтобы их послали… Я никогда этим не занимался. Для меня сейчас была приятная неожиданность, когда пригласили меня недавно в Токио с моей картиной "Июльский дождь".

Г.А. - Сейчас много говорят о развитии нашего кинематографа. Как тебе известно, большинство наших коллег осталось за бортом, и никаких возможностей у них нет найти работу, то есть снимать кино. А ведь многие из них талантливы. Как ты думаешь, если кто-то из них пойдет к Швыдкому или к Голутве и попросит денег на постановку фильма, они дадут или опять все делается по блату и по кланам, как было при советской власти?

М.Х. - Я уже говорил, что при советской власти были свои достоинства. Я тебе скажу, ну, например, очень долгое время я не ходил, не просил. Как бы считал, что если есть во мне интерес, то должны помнить и сказать!

Сейчас Швыдкой сказал, что, если я буду снимать, он будет финансировать. Это было мне приятно слышать. Гарник, я человек с определенным чувством собственного достоинства, не мог ходить и просить.

Г.А. - Марлен, как ты относишься к критикам?

М.Х. - Я нормально отношусь не к критикам, а к институту критики. Мне интересно было читать то, что серьезные, умные люди напишут. Но это большая редкость. Сейчас такая клановая критика. Они начинают кого-то выдвигать, и это начинает выглядеть как некий эталон, которому надо следовать.

Г.А. - Ведь и раньше, как ты говоришь, когда критика была на уровне, все равно критик, не умеющий работать со сценарием, с актерами, не умеющий монтировать, работать с композитором, с художником и так далее, этот критик часто учил и учит нас, режиссеров, уму-разуму! Как ты думаешь, может быть, было бы правильно, когда критик пишет про какое-то произведение, в обязательном порядке дать автору произведения тоже выступить? Речь идет о прессе, телевидении. А то получается игра в одни ворота.

М.Х. - Да, я с тобой согласен. Это должно быть естественно.

Г.А. - Ведь критик может средний фильм поднять до небес…

М.Х. - Конечно!

Г.А. - А хороший фильм, настоящее искусство, просто уничтожить в глазах зрителей, что нередко и делается!

М.Х. - Конечно!

Г.А. - Марлен, перейдем к нашим "болячкам". Что такое современный герой на экране? Существует ли он у нас? Если нет, то надо ли найти его?

М.Х. - Надо, обязательно надо! Современный герой - это тот, которому хочется подражать, чтобы у него тоже были положительные качества, которые являлись бы примером для других…

Г.А. - А сейчас есть кому подражать?

М.Х. - Некому! Бывают разные герои…Я тебе хочу сказать, что, когда я делал "Заставу Ильича", у меня был герой, который искал свой путь, сомневался, это тоже важно. Сомнения - это тоже способ доказательства для утверждения. То есть утверждать через сомнения, а не сразу. Таким образом даешь возможность зрителю пройти этот процесс, от чего к чему прийти. Между прочим, в этом плане, в создании героя, американцы очень сильны! Я должен сказать, что отрицательный герой - это тоже герой. Через него мы можем выявить положительное.

Г.А. - Сейчас во всех кинотеатрах, на всех каналах телевидения идут американские фильмы. Что надо сделать, чтобы американский кинематограф не уничтожил российское кино?

М.Х. - По этому поводу часто привожу пример Франции, которая установила квоту на американское кино, и этот путь совершенно правильный.

Г.А. - Для чего нужен человеку кинематограф?

М.Х. - Кинематограф нужен человеку, чтобы поддерживать в нем человеческое начало, поддерживать дух, надежду… Это очень важно.

Г.А. - Над чем ты сейчас работаешь?

М.Х. - Я собираюсь делать фильм про Чехова и Толстого.

Г.А. - Марлен, ты счастлив? И что значит счастье?

М.Х. - Я бываю иногда счастлив, иногда несчастлив! А что такое счастье? Я думаю, что это достижение цели, творческой цели… Цели бывают разными: разрушительными, а бывают созидательными. Общение с друзьями… К сожалению, с друзьями наступает полоса, когда они постепенно уходят…

Г.А. - Что бы ты хотел сам себе пожелать, кроме, разумеется, крепкого здоровья?

М.Х. - Здоровья, конечно, в первую очередь! Здоровья моим близким! И работы! Чтобы была работа!

Интервью, присланное нашим московским автором -  кинорежиссером Гарником Аразяном, с сокращениями было напечатано в "Московских новостях" в 2003 году.