НЕМЕРКНУЩИЙ СЛЕД ЕГО ИСКУССТВА

В последние годы у нас было много потерь: один за другим ушли из жизни столпы нашей культуры: Генрих Игитян, Карпис Суренян, Александр Арутюнян, Эдвард Мирзоян... И вот теперь не стало Акопа Акопяна. Отныне на наших улицах, проспектах, на наших вернисажах не появится фигура художника - выдающегося человека, такого же воплощения величия народа, как наши храмы и крепости.

Народный художник Армении, лауреат самых престижных международных премий, Акоп Акопян отдал армянскому (да и всему мировому) искусству более шестидесяти лет жизни, создал произведения, которые составляют его славу.Глубина, с которой творчество Акопяна отразило наше время, простота и естественность его искусства, явившего миру душу, согретую близкой и созвучной всем человечностью, подлинная новизна и значительность созданного - вот качества, сделавшие его имя символом своей страны.

Он был художником самого высокого достоинства, художником-гуманистом и видел многое в окружающем мире гораздо глубже и воплощал намного острее, чем большинство его современников. Все его творчество пронизано темой борьбы за человека, посвящено утверждению гуманистического идеала. Искусство его выражает правду посредством метафор, символов, аналогий, оно очаровывает оригинальностью, неповторимостью, свежестью поэтической выразительности.

Акопян всегда строго следовал правилам, которые он вывел в процессе практической работы. Мало сказать, что профессия была его второй натурой - в каждую картину он вкладывал частицу своего сердца. Вся его творческая изобретательность диктовалась искренним волнением, а потому он выражал себя в картинах глубоко и последовательно. Ремесленникам, марателям холстов никогда не понять такой одержимости, такой всепоглощающей любви, такой искренности, какие были у Акопяна. В нем преобладала суровость, сочетавшаяся с большой душевностью. Он был молчалив, замкнут, похож на аскета. И его живопись соответствовала его облику. Одним из первых в Армении он нарушил шаблон в изображении армянской природы. Вместо мягкости, расслабленности, яркой красочности он смело ввел в живопись суровость.

Произведения Акопяна, может быть, как никогда прежде, требуют сопричастности к изображаемому. Человеку бессердечному они покажутся сухими, бездыханными. Но тому, кто сам прошел через страдания, очевидна будет любовь художника к человеку, высокий гуманизм его творчества.

Акопу Акопяну было чрезвычайно присуще ощущение того, что происходит вокруг. Он мыслил себя только художником, идущим со своим народом. Это было для него самочувствием совершенно органическим. Он был связан особыми узами с жизнью, искусством, со всем, чем живут люди, что происходит на свете.

В мастерской Акопа Акопяна бывали все выдающиеся гости Армении: Ренато Гуттузо, Алексей Леонов, Арам Хачатурян, Михаил Ульянов, выдающиеся архитекторы, художники, писатели. Вот слова, сказанные в моем присутствии Михаилом Ульяновым: "Вы - большой талант и большой творческий темперамент. Я склоняю голову перед вашим искусством и проникаюсь к вам большим уважением и сердечной симпатией..."

Теперь уже нет на свете ни великого артиста, оставившего эту запись, ни художника, заслужившего столь высокую оценку. Но остался немеркнувший свет той встречи, остались работы, зрелость которых, как старое вино, будет для нас все драгоценнее.

Наталия ГОМЦЯН

ВСТРЕЧИ С НИМ ПРИНОСИЛИ РАДОСТЬ

Для человека, любящего искусство, встреча с Акопом Акопяном была истинным счастьем. Он сразу же производил на собеседника незабываемое впечатление, и, выходя из мастерской живописца, люди всегда чувствовали на себе обаяние его личности и редкой человечности. В память навсегда западал образ художника, его грустные, добрые глаза.

ПРОШЛО ПОЛВЕКА С ТЕХ ПОР, КАК АКОП АКОПЯН ПОКИНУЛ ЕГИПЕТ, где он родился и вырос, и обосновался в Армении. Ему было тогда сорок лет. Годом раньше он прислал в дар родине лучшие свои работы. Посвященные в основном миру отверженных и обездоленных и выполненные в необычной живописной манере, они произвели на нас сильное впечатление. И потому, радуясь приезду художника, мы тревожились, как сложится в дальнейшем его творческая судьба, приживется ли он в новой среде. Ведь в зрелом возрасте невероятно трудно пустить корни на новом месте, в незнакомой, по сути дела, стране. Еще труднее создать произведения, которые выразили бы ее сущность. А кроме того, мы все еще ощущали вокруг себя тяжкую атмосферу нашей художественной жизни, характерную для 50-х годов и губительную для свободного творческого развития. Свежа была память о прекрасном художнике, репатрианте из Франции Петросе Контураджяне...

Мы не понимали в то далекое время, что тонкость и интеллигентность уживаются в Акопяне с на редкость стойкой и упорной натурой: он не боится трудностей, полностью отдает себе отчет в своих силах и возможностях, в шумной суете знает цену уравновешенности и молчанию, и самое главное - истово трудолюбив и всецело предан искусству. Вот почему мы теперь не удивляемся, что крошечного - два квадратных метра - уголка в маленькой ленинаканской квартире (здесь он прожил пять лет) и позже темноватой полуподвальной мастерской в Ереване, где он провел еще 15 лет, оказалось для него вполне достаточно: он создал за эти годы сотни живописных произведений, десятки которых украшают ныне лучшие музеи страны. И, когда художник переступил наконец порог своей нынешней, просторной и светлой мастерской, когда он удостоился многих званий, титулов и премий, почести не выбили его из привычной колеи, не нарушили естественного течения жизни. Он по-прежнему встречал утро за мольбертом и до вечера наслаждался работой. Завершая очередную серию пейзажей, привезенных из того или иного района Армении, он почти сразу принимался за новые сюжеты.

ТВОРЧЕСТВО АКОПА АКОПЯНА - СВОЕОБРАЗНОЕ, ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ ЯВЛЕНИЕ современной армянской живописи. Он расширил ее границы, показал новые возможности восприятия родной природы и новые способы самовыражения. Наш взгляд, привыкший к более ярким, более звучным краскам национальной живописи, теперь столь же естественно воспринимает мягкие серовато-серебристые и желтовато-зеленые акопяновские краски, эмоциональную глубину его картин. На своих предельно искренних и предельно личностных полотнах Акопян создал свою Армению. И мы уже привыкли видеть окружающую нас землю его глазами.

Мир Акопяна исполнен подлинной философичности. Пользуясь только самыми скупыми средствами, одухотворяя полотно самыми неожиданными деталями, художник улавливает дыхание земли, ее внутреннее движение, приобщая зрителя к вселенской мощи природы, к ее говорящему молчанию; он словно всецело сливается с природой, растворяет ее в своей человеческой сущности, открывает нам доселе не замеченную красоту давно, казалось бы, знакомых уголков Араратской долины.

Самобытные натюрморты Акопяна говорят нам о переживаниях автора, которые связаны с человеческими взаимоотношениями, - с любовью и борьбой, жизнью и смертью, с такими злободневными ныне экологическими проблемами. Посредством самых обычных вещей - перчаток, пальто, манекена, корзины, стула, столярных инструментов - он создает необычный, полный драматизма и глубокого психологического содержания мир. Вещи здесь, помимо всего прочего, наделены свойством рассказать о своих хозяевах. Давая полную свободу воображению, они как бы приглашают зрителя вступить с ними в диалог...

Жить в XX веке и не задумываться о судьбе человечества - невозможно. Гуманизм Акопяна, его протест против какого бы то ни было насилия, угнетения и социальной несправедливости получили яркое воплощение в цикле "Воспоминания о войне" и в самом масштабном произведении живописца - картине "Нет! - нейтронной бомбе".

В 1989 ГОДУ НА СКЛОНЕ АРАГАЦА ПОЯВИЛАСЬ СТРАННАЯ на первый взгляд, но чрезвычайно выразительная скульптура "Семья". Казалось бы, гигантские, высотой более десяти метров клещи, напоминающие мужчину, женщину и ребенка, должны подавлять зрителя, внушать ему страх. Однако предельная сдержанность и пластичность их линий, безупречная уравновешенность и обращенные ввысь внутренние проемы, вызывающие в памяти детали, присущие армянскому зодчеству, помогают уяснить ее подлинную суть. Ничем не примечательные инструменты раскрывают человеческую душу, вобравшую в себя все тревоги нашего многосложного времени.

Окидывая взглядом творчество Акопа Акопяна, нетрудно заметить: оно берет начало в том, что художник всегда ощущает под ногами родную землю, сознает себя полноправным ее гражданином. Творчество Акопяна говорит о такой неразрывной, проникновенной связи его с родиной, что поневоле забываешь: он увидел Армению, когда ему исполнилось сорок, и было это полвека назад. Кажется, что он жил здесь давно, очень давно.

Шаген ХАЧАТРЯН

АКОП АКОПЯН ОБ ИСКУССТВЕ

Моя первая персональная выставка была устроена в Ереване. И хотя, живя за границей, мне довелось участвовать во множестве выставок, экспонируя иной раз по десятку картин, эта, ереванская, была для меня и самой желанной и самой счастливой. Я показал своему народу полотна, в которых выразил все то, что пережил на чужбине.

МОЯ ТВОРЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ НА РОДИНЕ НАЧАЛАСЬ В АТМОСФЕРЕ ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТИ. Меня приняли по-настоящему тепло. Я ощутил сочувственное внимание, которое так важно всякому художнику...

Я с большим удовольствием всматриваюсь в полотна других художников. И когда между мной и тем, что я вижу, возникает контакт, я испытываю волнение, которое представляется мне самым красивым человеческим чувством. Я был бы счастлив, если бы, глядя на мои картины, зритель ощутил такое волнение.

Меня всегда волновало сознание духовной связи с родиной, и я всегда стремился сделать эту связь ощутимой: жить на родной земле, постоянно общаться со своим народом, своей страной. Истинной целью моей поездки в Париж (из Каира. - Н.Г.) было уехать оттуда на родину. Но в те годы мне не удалось осуществить свою мечту.

С самого начала по возвращении - я жил тогда в Ленинакане - я предчувствовал: связь с родной землей должна осуществиться у меня через пейзаж, потому что, чем ближе знакомился с армянской природой, тем вернее поддавался ее животворной и таинственной власти, Армения - страна горная, и я повсюду видел крутизну, подъемы, изломы линий, которые родственны по своему характеру людям подвижным, жизнерадостным. Характер Сарьяна, например, олицетворяет самую душу нашей природы. Таков и Минас, которому удалось по-своему, как никому до него, взглянуть на отчую землю. Оба этих художника являют для меня неповторимый в своей чистоте пример исконно армянского национального духа и характера. Мне трудно было поначалу приспособиться к армянскому пейзажу, мой характер был иным. Я принялся искать ландшафты, которые бы соответствовали складу моей натуры, а работая над пейзажами, строил их по горизонтально-вертикальной линейной схеме, способной выразить спокойное, наиболее статичное душевное состояние.

...СОПРИКАСАЯСЬ С ЛЮДЬМИ, БУДУЧИ В УПОТРЕБЛЕНИИ, ИЗНАШИВАЯСЬ, меняясь, вещи кое-что берут от них. Вещи, которые я изображал прежде, имели определенное сходство с теми людьми, которые тогда меня притягивали, и, работая над натюрмортами, я опять-таки повествовал о горечи, бессилии, печали. Скажем, меня очень волновали посаженные в горшок цветы, с каждым днем все сильнее засыхающие, агонизирующие.

Для своих новых натюрмортов я избираю такие предметы, которые стоит только изобразить на полотне, словно отрицают само понятие натюрморта. К примеру, брошенные на стол перчатки - это не только обреченные на неподвижность вещи, но и находящиеся в действии одушевленные существа. В них ощутимо желание сблизиться друг с другом, стремление к общению. То же самое можно сказать и об инструментах. Клещи, кусачки, плоскогубцы лежат иной раз таким образом, что хватательная их часть напоминает рот... Пальто может валяться на стуле, что напомнит нам его владельца, выразит какие-то чувства. Одежда стала такой неотъемлемой принадлежностью человека, что кажется, она не создана им, а сама собой выросла на нем. Стало быть, если возможно, как это показывает история искусства, изображая отдельные части человеческого тела (голову, лицо, торс, руки), выразить испытываемые человеком чувства, то почему же нельзя добиться того же с помощью одежды?

...КОГДА Я ЖИЛ В ПАРИЖЕ, ПАМЯТЬ ОБ ЭТОЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ ГРУППЕ (известная группа М.Манушяна участвовала в антифашистском движении Сопротивления, во Франции. - Н.Г.) была еще очень свежа. Руководитель группы Мисак Манушян был близок мне как поэт, интеллигент и соотечественник. Мне был также близок господствовавший в этой группе - а в нее входили люди многих национальностей - дух истинного патриотизма и самопожертвования. В неравной борьбе с фашизмом они, безусловно, должны были погибнуть. Наиболее волнующий момент в этой борьбе - их поражение... Все они были расстреляны, но дрались до конца, до последнего дыхания. Фашизм подавил человека, но не смог отнять у него изначально данное право - бороться.

На моих полотнах нет людей. Они убиты, но брошенное на стул пальто тоже способно говорить, и его неумолчный голос - это голос человека. Он, этот голос, всегда звучит во мне, олицетворяя протест, бунт против несправедливости, который человек во все времена вынашивал в своем немощном, маленьком и слабом теле как величайшую ценность, утверждающую его...