ПАМЯТЬ ЕСТЬ НРАВСТВЕННОСТЬ

Смирение, милосердие и прощение - основные постулаты христианского мировосприятия с его днями благодарения и прощенными воскресениями... Но все ли простишь? И нужно ли прощать крестную муку целого народа, мученическую смерть полутора миллионов? И что делать с Памятью? Этими вопросами писатель, драматург, публицист, живой классик Перч ЗЕЙТУНЦЯН задается всю жизнь, стремясь ответить на них своими произведениями.

Недавно на сцене Национального академического театра им. Г.Сундукяна состоялась премьера. Главный режиссер театра Тигран Гаспарян во второй раз обратился к драматургии Перча Зейтунцяна. Первой их совместной работой была постановка "Встать, суд идет!" - история суда над Согомоном Тейлиряном и суд истории над палачами - спектакль, уже второй десяток лет не сходящий со сцены и вызывающий неизменно эмоциональную, бурную реакцию публики. Нынешняя премьера - "Сто лет спустя". Почти сто лет спустя - пьеса была написана три года назад - драматург, а вслед за ним и режиссер вновь забили в набат с несмолкаемой армянской колокольни.

"ЭТОТ ВОПРОС ПРЕСЛЕДУЕТ МЕНЯ ВСЮ ЖИЗНЬ, - ГОВОРИТ ПЕРЧ ЗЕЙТУНЦЯН. - Я посвятил теме армянского Геноцида четыре пьесы и роман о Григоре Зограбе, фабула которого развивается на фоне страшных исторических событий. У меня, наверное, обостренное отношение к этой теме. Я понимаю, это проблема каждого из нас, но, да простят мне восточные армяне, они, слава богу, не почувствовали этого на собственной шкуре, не испытали это почти что на себе. А я вырос в среде западных армян, которые говорили о Геноциде даже в советские годы, когда это было не принято. Я вырос в этой атмосфере, эта боль растворена у меня в крови, и я, кажется, так и не понял, как можно вырезать целый народ?".

В основу пьесы "Сто лет спустя" легло еще одно из исторических событий, препарировать, анализировать которые, чтобы придать им широкий художественный смысл, так любит Перч Зейтунцян. Несколько лет назад в Ереван приезжал внук "великого инквизитора" Джемала-паши. Его встреча с Андраником, внуком убившего его мстителя, и легла в основу пьесы. А сценическим решением Тиграна Гаспаряна стала, по определению драматурга, "ненавязчивая режиссура - а это ох как не просто", - поставившая во главу угла аргументы и факты. Саму суть длящегося уже сто лет спора. А каждый свою историческую правду на сцене отстаивают народный артист РА Азат Гаспарян, заслуженные артисты Нелли Хуранян, Армен Марутян, Тигран Нерсисян, который и выступил в роли Андраника.

"Джемал-младший приезжал в Ереван несколько лет назад, - рассказывает Перч Арменакович. - Мне не пришлось встретиться с ним лично, но видел по телевизору его выступление. Удивительно, Джемал-старший был монстром, чудовищем, но внук этого чудовища оказался приличным человеком. По крайней мере - интересным. Он даже написал книгу, где пытается со своей колокольни быть объективным. Хотя в моей пьесе он отнюдь не святой. Об армянах он говорит много плохого, но, по сути, все это оборачивается против него и его позиции. Приехав в Ереван, он ведь пошел на Цицернакаберд, возложил цветы к памятнику жертвам Геноцида - а это ведь трудно, ох как трудно. И спорит он в пьесе жестко, остервенело - это, наверное, облегчает его поход на Цицернакаберд. Это вообще интересная штука - такие тонкие психологические материи".

АРМЕН МАРУТЯН В РОЛИ ДЖЕМАЛА-МЛАДШЕГО СТОЛЬ УБЕДИТЕЛЕН, ЧТО не от одного зрителя пришлось услышать: "Но ведь покаялся человек, даже на Цицернакаберд пошел - что еще он должен был сделать?" Но создатели спектакля стоят на иных позициях.

Перч Зейтунцян комментирует это таким образом: "Мой герой говорит: "Даже если один-единственный человек не простил, примирение не состоится". И сам он не может простить. Пускай устанавливаются дипломатические, экономические, какие угодно отношения, но - забыть, простить! Никогда! Стыдно это забыть! Да и турки никогда не изменятся. Когда пьесу уже репетировали, я написал еще одну сцену - жаль, она не вошла в спектакль. В их учебнике по истории написано, что три тысячи лет назад некий азербайджанский ученый - интересно, откуда он взялся? - в своей работе предсказал, угадал существование Америки. И через полторы тысячи лет Колумб, прочтя это, поехал и просто вынужден был открыть Америку. Соответственно, в это дело азербайджанцы внесли большую лепту. Это потрясающий анекдот! Под влиянием Европы Турция внешне, кажется, цивилизовалась - Назым Хикмет, Орхан Памук... Когда-то ко мне пришел журналист из "Хурриета". Я сказал, что, если мы не будем говорить о Геноциде, наша беседа не имеет смысла. И он стал объяснять мне, что пантюркизм позади, что Турция повернута к Европе. Но разве можно за сто лет изменить генетический код народа? Я был там всего три дня - в рамках круиза по Средиземноморью. Эти лица, особенно солдат и полицейских - о-о-о-о! Когда таможенники поднялись на наш теплоход, моя жена просто заперлась в каюте... Нас встречал Заград - блестящий поэт и другие представители армянской интеллигенции. Мы смотрели с палубы - они, опасливо глядя по сторонам, едва приветствовали нас. Этот страх никуда не делся! А в этом году турки запретили поставить елку на центральной площади Брюсселя - христианский символ оскорбляет их религиозные чувства! Представляете, сколько их и как они умеют диктовать свою волю! Турки, конечно, правы, что стремятся в Европу, но как права Европа, не принимая их!"

Острая, по мнению многих, избыточная публицистичность пьесы изначально ставила под сомнение ее театральное, сценическое воплощение. Но живой и горячий отклик, который вызывает спектакль в зрительном зале, положил конец дискуссиям. Кстати, сразу после ереванской премьеры состоялся показ спектакля "Сто дней спустя" в Гюмри, и прием превзошел ожидания. Армянский вопрос одержал победу над всеми вопросами театральными.

"МАТЕРИАЛ САМ ДИКТУЕТ, КАК ЕГО ПРЕПОДНОСИТЬ, - ПРИЗНАЕТСЯ ПЕРЧ АРМЕНАКОВИЧ, - это моя работа, я столько лет ею занимаюсь. Конечно, это публицистика, но и не только публицистика, хотя полностью избежать ее невозможно. У меня там есть сцена - Григор Зограб приходит к Джемал-паше, и он бросает ему практически обвинение: "Ведь это ты настаивал, чтобы армяне стали служить в турецкой армии!" Ведь христианам это не разрешалось. Зограб пытается оправдаться тем, что хотел, чтобы армяне были готовы, если понадобится, защитить себя. Джемал открыто издевается - "Неужели ты столь наивен, что мог подумать, что мы это допустим. Армяне знают об этом и прощают тебя?" "Я себя не прощаю!" - отвечает Зограб. Это ведь трагические миги истории, очень сложные психологические моменты. 300 тысяч армян забрали в армию, изолировали всех способных носить оружие. И потом - ведь армяне верили туркам. Мы ведь немало сделали для того, чтобы младотурки пришли к власти, и заплатили за это резней в Адане. И это не стало для нас уроком. Нам вообще свойственно верить. И сегодня. Хотя, возможно, при нашем зависимом положении ничего другого не остается. Так или иначе, этот Геноцид должен был случиться - мы мешали туркам. Плюс они всегда знали, что в интеллектуальном плане армяне всегда стояли выше них - издавали книги, открывали театры. Мой герой говорит: "Вы не персы и не арабы - что вы сделали для человечества, чем предстаете перед миром?" Наконец, армяне всегда были богаты. Словом, на твоей территории, но на своей земле живет такой народ - это же дискомфорт!"

Такое количество восклицательных знаков в тексте не случайно - у Перча Зейтунцяна горят глаза и клокочет голос. В этой больной для него теме есть подтема - когда он заговорил о ней, на него больно было смотреть.

"Мои претензии не к подонкам, дикарям, варварам - с ними все ясно. Я памуков и хикметов не приемлю больше, чем дикарей. Мой герой говорит: "Мой враг - ты, вроде бы приличный турок. Я вам предъявляю счет". Потому что они своим молчанием, безразличием, своим попустительством оказались еще страшнее. Я часто думаю - деяния германского фашизма чудовищны, но они предпочитали газовые камеры. Я хочу сказать, что смерть, убийство становились безадресными, обезличивались. В Турции патроны стоили дорого, и они жалели их тратить. И предпочитали не убийство - резню. Палач и жертва - глаза в глаза. Это чудовищно! Когда задумываешься, что три четверти этих полутора миллионов были убиты не выстрелом, а именно зарезаны... Разве это можно забыть?! Опять же мой герой Андраник говорит Джемалу: "Просто посчитай вслух - полтора миллиона. Устанешь, начнешь сбиваться, не выдерживать - но не останавливайся. И вот если досчитаешь до полутора миллионов - ты, возможно, поймешь". Это ведь просто произнести - полтора миллиона. Но когда задумываешься... Разве это можно простить?!" - вопрошает драматург.

ТЕАТРАЛЬНАЯ ЭПОПЕЯ ПЕРЧА ЗЕЙТУНЦЯНА О ГЕНОЦИДЕ ЕЩЕ НЕ ЗАКОНЧЕНА. Художественный руководитель ереванского Драматического театра им.Г.Капланяна Армен Хандикян скоро приступит к репетициям нового спектакля "Парижский процесс".

"Я бы, может быть, и не стал писать пьесы, - признается Перч Зейтунцян. - Но сегодня у нас практически нет читателя. Если писатель не видит потребности общества в себе, не чувствует, что он востребован, что его ждут... Я не хочу писать для потомков. Я хочу писать здесь и сейчас, говорить с читателем, с человеком, которого знаю. Если этот диалог не состоится - это никому не нужно. Театр в этом плане - средство коммуникации и спасение. Скоро начну работу со своим любимым Драматическим театром. Армену дашь пьесу, он будет держать ее года четыре. Я каждый раз заявляю ему, что "это последний раз", но за долгую совместную творческую жизнь мы ссорились всего один раз - на семь минут. Он талантливый человек, я люблю его, он фантастически работает, ювелирно. Пьеса, которую он будет выпускать к столетию Геноцида, о тех четверых ребятах из АSАLA, на один день захвативших консульство в Париже, о суде над ними. Григор Джаникян перевел и издал его материалы. Но меня интересуют не только сами исторические факты. Я придумал каких-то персонажей этого заседания - прокурора, адвоката, свидетелей. Иначе было бы неинтересно. В этой пьесе 19 персонажей - она самая "густонаселенная" из моих пьес. С нетерпением жду начала этой работы".

Вослед драматургу Андраник, герой спектакля "Сто лет спустя", говорит: "Память - это нравственность". Мы будем ходить на спектакли по пьесам Перча Зейтунцяна, и они будут отдаваться в наших сердцах болью и гневом. Мы не будем людьми безнравственными - мы не станем беспамятными манкуртами.